Роберт запер за нами дверь, и у меня промелькнула мысль, не стала ли я жертвой какого-то маньяка-садиста. Нет, решила я. Человек с таким вкусом маньяком быть не может.

— Позвольте вам кое-что показать, — сказал Роберт. Он отодвинул кресло 1940 года, и мы направились в дальний конец бывшего ресторанного зала. Там стояла парочка диванов из розового дерева с резным орнаментом в стиле рококо эпохи реставрации монархии. На них в картонной коробке были сложены старые журналы «Антиквариат».

— Вот, — гордо сказал он. — Они, конечно, не «Белтер» и не «Маллард», и, поверьте мне, я наводил справки и как следует их осмотрел. Они выглядят как близнецы, но на самом деле, если вы присмотритесь повнимательнее, то заметите различия.

Я убрала коробки на пол и протиснулась между диванами, чтобы получше на них посмотреть. Старая зеленая обивка висела клочьями, из дыр вылезал конский волос, но резьба осталась нетронутой, хоть и покрыта многими слоями почерневшего лака. Я живо представила их обновленными и перетянутыми ярким дамасским шелком. В одной из гостиных Малберри-Хилл они смотрелись бы идеально.

— Сколько? Роберт улыбнулся.

— Одна цена за все. Пойдемте, мне еще есть, что вам показать.

Он показал мне резной, красного дерева книжный шкаф с витражными стеклами дверок, парочку громоздких, в стиле королевы Анны, кресел. Две восточные дорожки на пол, кушетку в стиле ампир и главное «блюдо» дня — огромный трехъярусный буфет с мраморной столешницей.

— Вот оно, — сказал Роберт, любовно похлопав буфет по мраморной столешнице, вот это действительно произведение Фрэнсиса Малларда, которого вы знаете. Очень известный французский краснодеревщик. Чудо, верно?

— О да, — сказала я и опустилась на корточки, чтобы заглянуть внутрь буфета. Внутри стояли изумительные старинные блюда из лиможского фарфора. — Буфет продается с посудой? — спросила я.

Роберт присел на корточки рядом со мной.

— Я и забыл, что там посуда, — сказал он. — Да, если хотите, я могу оставить вам в качестве бонуса. Там, кажется, сервиз то ли на десять, то ли на одиннадцать персон и несколько разномастных вещиц.

— У него есть история? — спросила я, вставая. Спина у меня болела — за последние несколько дней слишком много пришлось ходить, наклоняться, сидеть за рулем.

— У каждой вещи тут своя история, — сказал Роберт. — Так мы заключаем сделку?

— Это зависит от цены, — сказала я. — Но да, я думаю, мы заключим сделку. У меня такое чувство, что я напала на золотую жилу.

— Так и есть, — сказал Роберт.

Я пошла за ним следом к выходу.

Роберт сел на шаткое дубовое кресло, а я примостилась на краю дивана с обивкой из мебельного ситца в стиле восьмидесятых. Роберт составил список моих покупок на куске картона, оторванном от коробки.

— Давайте посмотрим, — сказал он. — Пятнадцать тысяч долларов. Это вас устроит?

Он, наверное, сошел с ума. Мы оба знали, что один буфет, сработанный «Маллардом», стоит на порядок больше этой суммы.

— Вполне, — сказала я и, решив, что удачу нельзя упускать, спросила: — В эту сумму входит и то, что я выбрала на блошином рынке?

Роберт засмеялся.

— Люблю напористых женщин. Да, конечно, вы можете забрать товар с блошиного рынка тоже.

Я склонила голову и внимательно посмотрела на Роберта. На левой руке у него было кольцо из сплава золота и платины с довольно внушительным бриллиантом, да и бриллиантовый гвоздик в ушах тянул не меньше чем на полкарата. Роберт не выглядел человеком, отчаянно нуждавшимся в средствах. Не выглядел он и новичком в антикварном бизнесе.

— Могу я задать вам один вопрос?

— Конечно, — сказал он, вставая и отряхивая пыль с брюк. — Спрашивайте.

— С чего это вы сделали мне такую громадную скидку? Я хочу сказать, что этот «Маллард» действительно шедевр. Вы очень, очень серьезно его недооценили. И все прочее, что я у вас купила, — вы могли бы сделать на них хорошие деньги, если бы сдали их в магазин на Мэгэзин-стрит.

— Я знаю, — сказал Роберт. — Большая часть этих вещей перекочевала сюда с Мэгэзин-стрит.

— Из чьего магазина?

— Из моего, — сказал он и указал на дверь. — Нам надо нанять кого-то, чтобы помочь вам все это погрузить. Чтобы поднять этот буфет, троих ребят мало.

Мой мобильник зазвонил как раз в тот момент, когда я открывала фургон.

— Кили? — Это был Остин, и голос у него был убитый. До меня доносились музыка и смех.

— Развлекаешься?

— Не сказал бы. Меня обокрали.

— Только не это! Ты ранен? Побит?

— Я в порядке. Все, что я потерял, — это триста долларов и гордость. Мне даже такси не на что нанять. Ты не могла бы приехать и забрать меня?

— Я уже еду, — пообещала я. — Только скажи куда.

Он назвал мне бар «Шадрак», на Декейтер-стрит, напротив площади Джексона.

Я отключилась и сообщила Роберту, что произошло.

— «Шадрак»? — удивленно переспросил Роберт. — Ваш друг гей?

— Да. А почему вы спрашиваете? Роберт покачал головой.

— «Шадрак» — настоящая выгребная яма. Неудивительно, что он там пострадал. Насколько хорошо вы знаете Новый Орлеан?

— Не очень хорошо. Французский квартал практически совсем не знаю.

— Тогда мне лучше поехать с вами, — сказал Роберт, усаживаясь на пассажирское кресло.

Остина мы нашли на углу Декейтер-стрит. Он стоял под одним из знаменитых уличных знаков Французского квартала, и вид у него был такой, как будто он потерял последнего друга.

Я подъехала к Остину и просигналила.

Роберт молча полез назад, а Остин сел на переднее сиденье.

— Слава Богу, — сказал он, демонстративно хлопнув за собой дверью. — Уезжаем отсюда. Надеюсь, никогда больше не увижу Новый Орлеан.

Роберт засмеялся, и Остин оглянулся назад.

— Будьте к нам снисходительнее, — сказал Роберт. — Новый Орлеан не так уж плох. Вам просто случилось оказаться в самом худшем баре во Французском квартале. Я никогда не мог понять, как этот народ еще не лишился лицензии, когда столько туристов оказываются там обобранными.

Остин приподнял бровь, стараясь придать себе надменное выражение.

— Я просто хотел выпить. Могу я узнать, кто вы такой? И откуда вам известно про такие места?