Когда Остин вышел из ванной, выглядел он просто убийственно хорошо. Отлично выглаженные белые парусиновые брюки, полосатая рубашка, дорогие кожаные сандалии на босу ногу. От него пахло дорогим одеколоном. Он был высоким и загорелым, молодым и красивым. Мальчик с рекламной картинки.

— Ты просто отпад, — мрачно сказала я.

— Ты думаешь? — спросил он, покрутившись передо мной, чтобы я могла составить полное впечатление. — Похож на выпускника средней школы перед балом?

— Тебе придется отбиваться от ребят бейсбольной битой, — сказала я.

Остин присел на кровать рядом со мной и обнял меня за плечо.

— Я мог бы пойти на ужин с тобой, если хочешь. В клубах тусовка начинается не раньше десяти, насколько я знаю. Что скажешь? Я плачу.

Я поцеловала его в лоб.

— Спасибо, не надо. Я хочу попасть на аукцион до начала, чтобы хорошенько посмотреть на лоты. Я забегу в бар и перехвачу там что-нибудь. А тебе советую сходить в ресторан «1790-й» — на Президент-стрит. Посиди там немного в баре, закажи мартини. Через десять минут, самое позднее тебя пригласят на ужин. А может, и замуж позовут.

— Ну… — Остин пребывал в нерешительности.

Аукцион проводился в невзрачном бетонном здании в промышленном районе в западной части города. Я поняла, что попала по нужному адресу, когда увидела припаркованные возле здания грузовики и пикапы.

Я назвала женщине у двери свое имя, адрес, номер налогоплательщика и все прочее, а она дала мне картонную табличку с моим номером.

— Мы начинаем через пятнадцать минут, — сказала женщина, стряхивая пепел с сигареты на бетонный пол. — Десять процентов покупательский залог. Мы ни для кого тут ничего не придерживаем. Плати и уноси.

Я присоединилась к толпе, заполонившей первый этаж здания. Толпа была весьма примечательная. Потрепанного вида субъекты в футболках и с черным ободком под ногтями мешались с хорошо одетыми дилерами средних лет и детишками, которые гонялись наперегонки, швыряясь друг в друга картофельными чипсами.

Тот лот, что заинтересовал меня, привлек к себе внимание еще, по крайней мере, пяти покупателей. То был ореховый комод девятнадцатого века. Из каталога следовало, что он попал сюда из усадьбы в окрестностях Чарльстона, но аукционному каталогу верить опасно. Красивая медная обивка, явно оригинальная, оригинальные ручки выдвижных ящиков. И основание выглядело так, как должно было выглядеть. Этот комод стал бы великолепным дополнением к хозяйской спальне или даже к гостевой спальне, если мне удастся найти что-то более привлекательное.

После того, как я убедилась в том, что эта вещь — не подделка, я решила посмотреть, что еще предлагал мне этот вечер. Лоты, как и толпа, представляли собой эклектичную смесь. С десяток лотов действительно стоили покупки — несколько приличных восточных ковров, несколько оригинальных полотен, много серебра и хрусталя, несколько вещиц бело-голубого фарфора, которые я пометила у себя в каталоге. Наряду с этими вещами, были тут очки и сумки от Гуччи, наборы инструментов, несколько громадных картонок с пряжей.

Зазвенел звонок, и аукционист занял место у микрофона на кафедре.

Он действовал быстро, надо отдать ему должное. За час он распродал очки и сумки, половину инструментов и несколько ковров. Цены были на удивление хорошими. Почти не раздумывая, я приобрела три больших, немного потертых восточных ковра, за две сотни долларов каждый. Я видела подобные ковры в одном выставочном зале, и меньше трех тысяч ни одна вещь там не стоила. Я огляделась, думая, что кто-то захочет перебить мою цену, но таковых не нашлось, и я оказалась в крупном выигрыше.

Но мне не пришлось долго упиваться своей удачей. Фарфоровая посуда пошла по довольно высокой стартовой цене, и поэтому народ быстро потерял интерес — я купила две коробки тарелок, блюд, кувшинов, супниц и ваз за триста пятьдесят долларов за все.

Я пошла забрать покупку и присела, чтобы получше посмотреть на то, что я купила. Блюда и тарелки были изготовлены в Англии — все с оригинальными логотипами на обратной стороне. Несколько штук «Веджвуда», несколько «Стаффордшира» и самое лучшее — блюдо для мяса «Коулпорт». Всего пять блюд и три тарелки поменьше. Кувшины были глубокого кобальтового цвета, но кое-где были сколы и трещины. Но супница «Вустер» оказалась чудесной. Размером скорее с тазик для ног, она продавалась вместе с подставкой — нижней тарелкой, жаль только, что крышка оказалась потрескавшейся.

Три самые лучшие фарфоровые вещицы пойдут в Малберри-Хилл, остальное я куда-нибудь пристрою, может, даже оставлю себе.

Ведущий аукциона самые лучшие лоты оставил на десерт. Я готова была застонать, когда трюмо из уэльской сосны пошло за три тысячи долларов, а роскошный столовый гарнитур за восемь, но я держала себя в руках и в торг не вступала.

Наконец, наступил тот момент, которого я так долго ждала. Знакомо забилось сердце. Десять тысяч, сказала я себе. Если мне удастся купить его за десять, то вся остальная обстановка спальни будет строиться вокруг него.

Я помнила тот наказ, который мне давала Глория, объясняя, что, по ее мнению, называется красивой комнатой. «Деревянные полы, покрытые восточным ковром, для ощущения богатства и текстуры. Одна настоящая антикварная вещь, которая придаст комнате элегантности и организует пространство. И красивая картина, которая говорила бы с тобой всякий раз, как ты на нее смотришь.

Этот комод стал бы одним из трех краеугольных камней формулы Глории.

— А теперь наш хит, — сказал ведущий, согнувшись перед микрофоном, быстро сканируя взглядом зал. — Ореховый комод девятнадцатого века, прибывший сюда прямо с плантации Катабога возле Чарльстона. Вы ничего подобного нигде не увидите, разве что в музее. Что скажете? Кто даст мне шестьдесят?

— Долларов? — спросил кто-то сзади. — Я дам вам шестьдесят долларов.

— Господа, за издевательство над ведущим — штраф, — сказал аукционист. — Я говорю о шестидесяти тысячах американских зеленых, и это еще дешево для такой вещи. Кто даст мне шестьдесят тысяч?

Все вокруг завертели головами, высматривая, найдется ли кто-нибудь, готовый предложить такую цену. Но каждый понимал, что начинать торг — дело последнее.