Туда его поместили в мае 1970 года, — после почти двухлетнего следствия и психиатрических экспертиз, — для принудительного лечения.

Налицо были многие признаки ненормальности, и в первую очередь неадекватное, полудетское восприятие мира. Специалисты зафиксировали у него и признаки мании величия: он считал, что своим поступком перевернет жизнь страны и войдет в историю. Одну из причин психического надлома отыскали в том, что незадолго до происшествия Ильин узнал новость, сильно повлиявшую на его сознание. Случайно он обнаружил секретный домашний документ, из которого следовало, что он не родной сын в семье, а взят из Дома ребенка. Подлинными отцом и матерью были алкоголики, лишенные судом родительских прав.

В Казанской психбольнице Ильин провел восемнадцать лет. Жил в одиночной палате — четыре метра на метр двадцать, в строгой изоляции. В коридоре стоял охранник. Никаких свиданий, кроме с приемной матерью, не разрешалось. Первые три года не приносили газет, убрали со стены радиоприемник. С 1973 года режим несколько ослабили.

В 1988 году, благодаря стараниям матери, его перевели в Ленинград, в психиатрическую клинику N 3 имени Скворцова-Степанова. Условия там были получше: вместо одиночки — палата, в которой жили пятеро. В 1990 году в этой больнице состоялось — беспрецедентный случай! — выездное заседание Военной коллегии Верховного Суда СССР. Коллегия освободила его от принудительного лечения, и Ильину разрешено было возвратиться домой.

Домой? Но куда? После двадцати лет пребывания в психбольницах это был уже другой человек. Ему требовалась отдельная жилплощадь. А у него — ни прописки, ни паспорта, ни пенсии. Следует отметить, что все эти двддесятилетия он не был уволен из армии и числился в списках своей воинской части как больной. Это давало право на оплату по больничному листу.

В дело вмешались депутаты Ленсовета. Ильину, как прошедшему полный курс лечения, выделили однокомнатную квартиру, он получил паспорт, прописался. У него вторая группа инвалидности и соответствующая ей пенсия.

По свидетельству лечивших его врачей, Ильин очень сожалел о гибели ни в чем не повинного водителя Ильи Жаркова, переживал за друзей, пострадавших из-за него.

Начальником охраны Брежнева был генерал-майор Александр Яковлевич Рябенко.

Они впервые встретились в 1938 году. Брежнев в ту пору возглавлял Днепропетровский обком партии на Украине, Рябенко работал в обкомовском гараже шофером.

Встреча произошла при довольно забавных обстоятельствах.

Рябенко получил повышение — возить первого секретаря обкома. На новеньком «бьюике» водитель степенно подкатил к обкомовскому подъезду. Из здания вышел какой-то форсистый парень — густобровый, спортивный, в белой сорочке с закатанными рукавами. Сел в машину, сказал:

— Поехали.

— Куда? — насмешливо отозвался шофер. — Я жду первого секретаря обкома Брежнева.

Рябенко подумал, что этот красавчик, наверное, не более чем инструктор-новичок.

— Я и есть Брежнев, — ответил седок.

— Ну да? — изумился водитель.

С тех пор они работали вместе — с перерывом на войну. Рябенко тоже ушел на фронт. После войны снова встретились и больше уже не разлучались — бок о бок почти сорок лет.

Телохранитель пережил своего шефа. После кончины Леонида Ильича в ноябре 1982 года его охрану разогнали, а новый генсек Андропов назначил начальником своей личной охраны полковника Евгения Калгана, работавшего у него референтом. Рябенко перевели на второстепенный участок, поручив заниматься охраной резервных дач, в которых жили бывшие члены Политбюро. В 1987 году его отправили на пенсию. Скончался он в марте 1993 года в возрасте семидесяти семи лет.

В последние годы жизни, находясь не у дел, Рябенко нарушил многолетнее молчание и рассказал автору этой книги кое-что о своем шефе. Признаюсь, услышанное расходилось с тем образом Брежнева, который сформировали средства массовой информации в годы горбачевского правления.

— Брежнев был очень смелым, решительным человеком, — рассказывал Рябенко. — Он участвовал в аресте Берии, о чем мало кто знает. Ну а смещение Хрущева, в котором он сыграл ключевую роль, говорит само за себя…

По словам Рябенко, даже выстрелы Ильина не заставили Леонида Ильича изменить прежний образ жизни. Он отказался пересесть с привычной «Чайки» на бронированный и пуленепробиваемый «ЗИС-110», и только много лет спустя после инцидента у Боровицких ворот, будучи больным и престарелым, уступил настояниям соратников.

Вопросы мои крутились вокруг одной темы — были ли другие покушения на жизнь Брежнева?

— За границей были, — ответил Рябенко.

— А внутри страны?

— Кроме попытки Ильина, ничего серьезного не было. Так, по мелочи. Другое дело, что Леонид Ильич сам постоянно создавал угрозу собственной жизни. С точки зрения безопасности он, безусловно, был уникальным лидером.

— Что вы имеете в виду?

— Прежде всего его увлечения, которые приносили охране немало забот.

— Например?

— Его страсть к автомобилям.

По рассказам Рябенко, Брежнев самозабвенно увлекался вождением автомобилей и нередко, сидя за рулем, развивал бешеную скорость. Было несколько случаев, когда он едва не разбивался насмерть.

Это лихачество у него с фронтовых времен. На войне Брежнев научился ездить на машинах разных марок. Лихую езду любил даже тогда, когда начала прогрессировать болезнь, слабее стала реакция. Однажды из Кремля до Завидова домчался за пятьдесят минут. А это — сто пятьдесят километров!

Конечно, трасса немедленно освобождалась от движения всякого транспорта. Но все равно, каждый раз, когда генсек садился за руль, у Рябенко и его заместителя Медведева, находившихся на заднем сиденье, потели спины. Шофер, сидевший рядом с лихачом, тоже с беспокойством поглядывал на него.

— Леонид Ильич, может потише? Не ровен час…

Не ровен час наступил, когда генсек ехал из Завидова в Москву. Охота была удачной, и Брежнев находился в прекрасном расположении духа. Скорость развил сумасшедшую.

И вдруг:

— Что-то вправо меня тянет…

Действительно, машину стало заносить.

— Скорость, скорость снижайте! — испуганно закричал шофер.

Но Брежнев не растерялся. Всем своим весом он налег на руль и сумел удержать машину. Как это ему удалось, остается гадать. Ведь он был уже далеко не в лучшей форме.

Когда остановились и осмотрели машину, увидели, что лопнуло правое переднее колесо. Только самообладание и водительская сноровка генсека помогли избежать аварии.

Второй случай произошел в Крыму. Леонид Ильич отдыхал в Нижней Ореанде. Утром он проснулся и решил съездить в охотничье хозяйство.

Увидев двух женщин-врачей, по-гусарски сделал широкий жест, приглашая в машину:

— Не желаете прокатиться?

Женщины, вне себя от счастья, уселись на заднее сиденье. С самим Леонидом Ильичом, да еще он за рулем, — об этом можно только мечтать!

Охрана проморгала генсека. Он лихо рванул с места и без сопровождения, без оповещения постов ГАИ развил на горном серпантине немыслимую скорость. Дамы восхищенно визжали, когда иномарку заносило то вправо, то влево. Водитель свое дело знал тонко.

Но в конце концов Леонид Ильич не справился с управлением и проскочил нужный поворот. В ярости он нажал на тормоз, машину занесло, и она буквально повисла над крутым обрывом.

Выходить было нельзя — нарушится хрупкое равновесие. Давать задний ход тоже опасно. Положение спасла охрана, с трудом догнавшая гусара-лихача, решившего блеснуть перед дамами водительским мастерством.

Нечто подобное произошло в Бонне. В 1973 году Брежнев посетил ФРГ. Канцлер Вилли Брандт, зная слабость советского лидера к автомобилям, подарил ему шикарный «мерседес». Иномарку подогнали прямо к отелю, в котором остановился высокий гость.

Когда Леониду Ильичу доложили о подарке германского канцлера, он вышел из отеля. Немецкие специалисты стали объяснять ему, где какие ручки, кнопки, переключатели. Расспросив, как включать машину, как останавливаться, Брежнев сел за руль, резко дал газ и… скрылся из виду.