— Товарищ командир, — по новой моде обратился к военному представительной наружности какой-то старорежимный дедушка, выведший для выгула такую же старорежимную собачонку. — Позвольте полюбопытствовать, с чем связана данная армейская диспозиция? И надолго ли рассчитано мероприятие?

Судя по всему, новая терминология нравилась говорившему, и он не без удовольствия щеголял ею.

— Нет, не надолго, — ответил неразговорчивый военный.

— Понятно, — сообразил дедушка. — Кого встречаете?

— Войкова.

— Войкова? — удивился дедушка. — Это который послом в Польше? С воинскими почестями? Раньше так дипломатов не встречали. Вот, помню, в девяносто пятом го…

Дедуня замер на полуслове. Он услышал похоронную музыку. По улице от Белорусского вокзала двигалась траурная процессия. Впереди на орудийном лафете лежало тело советского посла в Варшаве Петра Лазаревича Войкова.

В последний путь на орудийном лафете обычно провожают генералов. Тридцатидевятилетнего Войкова хоронили на уровне, значительно превосходившем генеральский. Местом его погребения стала Кремлевская стена.

Чем объяснялось такое исключение? Наверное, какими-то особыми заслугами перед партией и государством.

Войков родился в Керчи в 1888 году. По одним свидетельствам, его отец был школьным учителем, по другим — даже директором гимназии. Потом он вдруг оказался в Екатеринбурге — фельдшером на Надеждинском заводе. Причина переезда из благодатного Крыма на суровый Урал неизвестна.

Вообще-то в биографии Войкова-старшего, впрочем, как и его сына, довольно много «темных» пятен. Например, советский дипломат-невозвращенец Григорий Беседовский, работавший с Петром Войковым в посольстве в Варшаве, утверждал, что отец посла был махровым монархистом-черносотенцем, членом «Союза русского народа». Но если это так, то почему тогда Лазарь Войков дал своему сыну при рождении отнюдь не русское имя Пинхус, которое тот носил до начала двадцатых годов?

Пинхус Войков рос авантюрным пареньком. Очень рано, в гимназические годы, стал знакомиться с нелегальной литературой. Распространял революционные листовки, помогал приезжавшим в город эмиссарам Бунда, выполнял их несложные поручения. В пятнадцать лет он уже был членом РСДРП, правда, ее меньшевистского крыла.

За участие в антиправительственной деятельности его исключили из керченской гимназии. Чтобы продолжить образование сына, отец переехал в Ялту. Но и там юный бунтарь долго не продержался — его снова отчислили. Пришлось устраиваться на работу в порт. Экзамены за гимназию сдал экстерном и даже поступил в Петербургский университет.

В 1907 году девятнадцатилетний столичный студент, вовремя предупрежденный ялтинскими друзьями, спешно бежал за границу. В России ему грозили военный суд и смертная казнь — сыщикам стало известно, что Пинхус Войков принимал участие в теракте, в результате которого был убит ялтинский полицмейстер.

Так не доучившийся студент, переквалифицировавшийся в боевика, оказался в Швейцарии.

В Женеве он познакомился с Лениным. Об этом человеке Войков вспомнит в марте семнадцатого, когда эмигранты-большевики узнают о революции в России и станут спешно собираться на родину. В знаменитом пломбированном вагоне, в котором Ленин прибыл на Финляндский вокзал Петрограда, был и Войков.

Ильич взял его с собой не потому, что Войков входил в его ближайшее окружение. Наоборот, укрывавшийся в Швейцарии от российского правосудия молодой боевик не разделял идейные воззрения Ленина и, по сути, находился в стане его противников — меньшевиков.

Может, Войков выделялся какими-то особыми талантами — ораторскими, теоретическими, организаторскими? И здесь тоже приходится применять отрицание — нет. По свидетельству того же Григория Бесед овского, в Женеве Войков политической деятельностью занимался «слегка». И она, эта деятельность, состояла преимущественно в распорядительских функциях на благотворительных балах и в любительских выступлениях на благотворительных спектаклях.

Чем же он занимался в эмиграции? На естественном факультете университета, куда он поступил, изучал химию. Это пригодится ему потом, в России, при выполнении одной весьма сомнительной акции, о которой с гневом и возмущением говорят до сих пор.

Возникает закономерный вопрос: на какие же средства он учился и вообще существовал за границей? Русский боевик удачно женился на своей сокурснице. Ее отец был крупным варшавским купцом и присылал дочери ежемесячно около тысячи франков. На эти деньги Войковы жили вполне безбедно.

Как известно из исторической литературы, не все русские эмигранты, проживавшие тогда в Швейцарии, поддержали план Ленина о возвращении на родину. Было немало и таких, кто открыто осуждал Ленина за эту затею. Войков, как видим, в их число не входил.

О том, что он не был единомышленником Ленина, говорит и тот факт, что по возвращении в Россию Войков по-прежнему пребывал в рядах меньшевиков. Более того, он даже некоторое время работал в министерстве труда Временного правительства — того самого правительства министров-капиталистов, к свержению которого призывал Ленин.

В качестве эмиссара этого правительства летом 1917 года Войков прибыл в Екатеринбург. Здесь с ним произошла непонятная метаморфоза — в августе он перешел на сторону большевиков. В октябрьские дни он уже был членом Екатеринбургского военно-революционного комитета.

После прихода большевиков к власти Войков становится комиссаром продовольствия Уральской области и членом областного исполнительного комитета.

В конце 1918 года его повысили в должности — перевели в Москву и назначили членом коллегии Наркомата продовольствия. Затем он работал в Центросоюзе, в правлении треста «Центролес». Последняя должность перед переходом на дипломатическую работу — член коллегии Наркомата внешней торговли.

По данным все того же Григория Беседовского, из Внешторга Войков был изгнан с громким скандалом, со строгим партийным выговором. Наказан он был за систематическое разворовывание ценных мехов, которые раздаривал своим бесчисленным приятельницам.

Благодаря связям в кремлевских кругах Войков всплыл на дипломатическом поприще. В октябре 1921 года его назначили главой делегации РСФСР и УССР в смешанной советско-польской комиссии по передаче Польше культурных ценностей, эвакуированных в годы первой мировой войны в Россию.

В октябре 1924 года его неожиданно назначили советским посланником в Варшаву.

Польша в те годы занимала особое положение в ряду стран, с которыми граничил Советский Союз. Кремлевское руководство внимательно наблюдало за событиями в Германии, в которой нарастало революционное движение. Из Москвы в Берлин и обратно постоянно курсировали эмиссары Коминтерна. Следовали они через Варшаву.

Сегодня известно, что были намечены даже члены правительства советской Германии. Ядром немецкого Совнаркома должны были стать Пятаков и Ларин — по хозяйственной линии, Уншлихт, Берзин и Тухачевский — по военной. Ягода и Петере — по линии ГПУ. Подбирались кадры партийных работников, владевших хотя бы немного немецким языком, для переброски в Германию.

Посланником в Польше до назначения Войкова был Леонид Оболенский — из рода знаменитых русских кйязей. Прекрасное образование, европейские языки, светские манеры… Ему протежировал секретарь ЦК РКП(б) Крестинский, которому Оболенский до революции оказывал ряд мелких услуг.

И вот Оболенского сняли, а вместо него назначили новичка-дилетанта. Крестинскому, который пытался вступиться за своего протеже, популярно объяснили: ситуация в Польше такова, что необходимость в посланниках-чистюлях, подобных Оболенскому, отпала, и требуются люди, имеющие опыт боевой оперативной работы. Одной из причин снятия Оболенского было то, что он мягкотело согласился с требованием польских властей о немедленном выезде из Варшавы шестерых работников ГПУ и Разведупра, действовавших под крышей советского посольства. Мол, обстановка, наоборот, требует усиления присутствия этих «посторонних ведомств». А посол должен умело руководить ими.