— При тебе?

— Нет. Я там при разговоре не присутствовала. Только кофе подала и ушла.

— Это он, выходит, тебя за пару минут разглядеть успел?

— Ну а что, разве нельзя за пару минут понять, красивая женщина или нет?

— и она состроила Никите глазки.

Ветров прикинул, что Люська под воздействием пары стопок позабыла о том, что выглядит сейчас не совсем так, как в Париже, а заодно и вообще очень «расковалась». Хотя разговор, несомненно, развивался в том направлении, которое очень пригодилось бы Светке, Никита стал тяготиться тем, что ему надо «поворачивать» Люську на воспоминания о Балясине и всяких там «восточных людей». Гораздо больше ему бы хотелось «повернуть» ее на постель. И фингал со ссадиной были тут совершенно не помехой. С лица известное дело,

— не воду пить.

Впрочем, если оставить в покое эти самые травматические повреждения, мордочка у Люськи даже без штукатурки смотрелась неплохо. Вполне можно этого перса понять…

Но все-таки Никита понимал, что надо продолжать разговор. Светке наверняка покажется мало одной этой фамилии, тем более что неясно, по какой линии там отношения развивались.

— Ну и что. Балясин тебя не продал? — спросил он.

— Нет, пожалел, — усмехнулась Люська, — там, в Иране, у баб вообще жизнь фиговая. На улицу — только с закрытой мордой, курить нельзя, вино — ни-ни, гульнешь от мужа — кирпичами закидают. Сиди дома, ублажай мужа — почти как мы тут, у Светки…

— Может, Балясин только шутил, что тебя покупать собрались, а ты и поверила…

— Ни фига! — горячо возразила Люська. — Балясин у этого Парвани под какое-то дело крупный аванс взял. Там все на полном серьезе было. Он тогда мне сказал: «И чего я мусульманином не родился? Сейчас бы на полста тысяч баксов больше получил». В смысле иранец ему бы добавил, если б он меня продал.

— Шутил он, видно же, — упорствовал Никита, чувствуя, что может завести Люську и та выложит об этом контакте все, что знает. — Ты ж сама говорила, что они там вдвоем разговаривали…

— Ну, во-первых, не вдвоем, а втроем. Там еще Миша был, наш переводчик. Я, между прочим, когда Балясина не было, у Миши спросила, правда или нет, что Парвани меня купить хотел, или это Вальтик шутки шутит. А он серьезный такой, неулыба, говорит: «Да, вопрос поднимался». Хи-хи-хи!

— С тобой поговорить, не только вопрос поднимется… — хмыкнул Никита.

— Ну, по третьей, может быть? — предложила Люська — А то весь кайф со словами уйдет.

— Лью! — объявил Никита, и они выпили просто так, чокнувшись и без тоста.

— Вот видишь, дорогой, — сказала Люська, зажевывая водку бутербродом с колбаской, — я, по мировым ценам, полета тысяч стою! Так что цени.

И она эффектно выставила коленку из-под халата.

Небольшой пустырь на юго-восточной окраине города когда-то занимала маленькая деревушка. Население ее большей частью вымерло от старости, а кто помоложе давно переселился в город. В конце 80-х годов последним двум жителям — старику и старухе — вручили ключи от однокомнатной квартиры в многоэтажном новом доме, после чего пригнали сюда бульдозеры.

По идее, на этом пустыре должно было вырасти несколько больших домов, со школой, детсадом, торговым центром и разными прочими коммунально-бытовыми учреждениями.

Но потом планы изменились. В результате пустырь так и остался пустырем, на котором ничего не возвели. Даже котлована вырыть не успели.

В светлых головах областных и городских властей не раз рождались идеи, чего бы тут на готовой площадке соорудить во славу Отечества и на благо общества.

Была, например, идея соорудить тут спортивный комплекс. Со стадионом, бассейном, зимним спортзалом и множеством всяких сооружений поменьше.

Потом пришли молодые педагоги, не признающие Макаренко, Сухомлинского и даже доктора Спока, и сказали что еще хуже приходится детям, которые с юных лет торчат во дворах, глядя на то, как старшие товарищи занимаются литрболом и толканием краденого, а потому необходимо соорудить на пустыре Диснейленд областного масштаба чтоб отсталые постсоветские дети могли восполнить эти зияющие пробелы в своем культурном развитии.

После этого явились экологи. Они сказали, что все народные беды проистекают от загрязнения окружающей среды, в том числе и молодежное увлечение литрболом и толканием краденого. Экологи предложили засадить весь пустырь травкой, цветочками и деревцами. Пущай будет уголок дикой природы рядом с городом.

Пока суть да дело, городской и областной бюджеты пришли к весьма печальному сальдо — инфляция, девальвация, приватизация и прочее сделали возможным реализацию только тех проектов, на которые денег из бюджета давать не требовалось. Наиболее перспективным был проект одного господина, который предложил продать ему пустырь для устройства кладбища повышенной комфортности, где любого желающего могли бы захоронить по коммерческим ценам. Однако автора кладбищенского проекта застрелили какие-то лица, пожелавшие остаться неизвестными. Похоронили несостоявшегося владельца элитного мемориала, увы, на одном из самых обычных городских кладбищ, по иронии судьбы, сохранившем название «Пролетарское».

В общем, пустырь остался пустырем, помаленьку сам по себе и на радость экологам зарастая травкой и какими-то самосевными кустиками. Правда, сами экологи так и не смогли собраться на субботник, чтобы засадить все это место молодыми деревцами по-настоящему. Оказалось, что в данной области еще сохранилась атомная электростанция, которая до сих пор почему-то не закрыта.

Все усилия организации с неприличным названием отныне были направлены исключительно на то, чтоб эту станцию, питающую электричеством и здешнюю область, и пару соседних, закрыть окончательно и бесповоротно.

Однако без пользы пустырь не простаивал. Теперь на нем регулярно проходили дружеские и товарищеские встречи представителей различных криминальных группировок, на которых в спокойной и деловой обстановке, изредка переходившей в перестрелки, обсуждались вопросы экономики, политики, философии и этики нелегального бизнеса. Обменивались мнениями, заложниками, трупами, толковали о жизни, а иногда и о смерти. Но чаще всего о том, кто, что, кому и в каком размере должен платить. Какой валютой или каким калибром. Иногда встречи эти проходили под покровом ночи и при свете автомобильных фар, иногда прямо белым днем, когда несколько автомобилей съезжались в кучку, а потом, побазарив немного, разъезжались. В общем, стрелки как стрелки.

Сегодня, хотя еще не совсем стемнело, сюда съехались шесть машин. Три «Ниссан-Патрола» стали в ряд с одной стороны пустыря, три «Чероки-Ларедо» — с другой. Между машинами маячили крупные фигуры молодцов в низко надвинутых кепочках, кожаных куртках и широких штанах. Кто с какими стволами прибыл, пока не афишировалось.

От группы «Ниссанов» отделился массивный мужик в шапочке-маске, раскатанной до шеи, от группы «Чероки» — усатый дядя в темных очках на пол-лица. Медленно, неторопливо сблизились, держа руки в карманах курток. Оба знали, чтo там, а потому воздерживались от резких движений.

— Привет, Петрович! — бодро произнес человек в маске.

— Здорово, Хрестный, — ответил усач. — Не надоело еще морду закрывать, а?

— Да вас, чудаков, пугать не хочется. А то как увидите в обморок со страху попадаете. Что ж Светуля-Красотуля сама не приехала? Критические дни настали, что ли? Между прочим, стрелочка на самый высокий уровень тянет. Я сам приехал, а Булка «шестерку» какую-то выставила. Некультурно!

— Понимаешь, Хрестный, Светочка наша очень заботливая девушка. Она вообще-то об твоем здоровье заботилась. А то увидишь перед собой хрупкую, изящную девочку, разволнуешься, не правильно ситуацию оценишь. Ну и поведешь себя так, будто у тебя десять жизней в запасе.

— Вообще-то меня даже свои только на «вы» называют.

— Нет, Хрестный, у меня на «вы» никак не получится. Тем более что твоя масть битая, и понт не состоится.