Ежик бегом кинулся туда. Из самых лучших побуждений — помочь терпящим бедствие. А на него автомат наставили.

— Руки вверх! — вполголоса, но очень внушительно произнес человек в мокрой и мятой панаме, с которой на плечи ручьями текла вода. — Ты кто?

— Ежик… — ответил Женя голосом трехлетнего мальчика.

— Ну хорошо, что не медведь, — несколько успокоился гражданин.

На шум из палатки выскочили Механик с Есаулом. С автоматами.

— Здрасьте! — произнес человек в панаме. — Пустите погреться, господа?

— Серый! — Механик и Есаул одновременно взяли всех троих на прицел.

— Не шутите со стрельбой! — сказал Серый. — На мне пять толовых шашек.

Механик и Есаул расступились и пропустили Серого, старика и примкнувшего к ним Ежика в палатку, где тряслась вновь близкая к обмороку Люська.

— Это не наш кто-то… — пробормотал Есаул. — Совсем дедун старый.

— Наш, наш! — отозвался Серый. — Советский! Водка есть?

— Есть… — испуганно пролепетала Люська.

— Так наливай, не видишь, загибается человек!

— А что за дед-то? Местный? — поинтересовался Механик.

— Местный, его Гера, козел этот, в подвале под штабной землянкой аж с субботы держал. А зовут его Ермолаев Василий Михайлович. Сын героя гражданской войны. — И спросил:

— Где Гера?

— Они пошли на «Черный полигон», — сообщила Люська, — Гера, Светка и Никита. Втроем!

— Никита! — Василий Михайлович, отхлебнув из кружки, стал приходить в себя… — Ветров?

— Ну да, Ветров! — вспомнила Люська. — Студент из Москвы!

— Ох ты, мать честная! — сокрушенно произнес дед. — Убьют ведь они его там! А я виноват буду! Я ж, старый дурак, его к нам в город вызвал! Втравил во все это!.. И эту… Буханку, что ли?

— Булку?

— Ну-ну! Тоже убьют. Они клад украсть хотят! От народа! Федька Бузун, когда его закапывал, говорил: «Аще кто клад сей на свою потребу возьмет, на благо народное не использует, то в тартарары провалится и черту душу отдаст». Я все слышал! Утром, еще часов в семь, приезжал парень какой-то, нерусский, кавказец или еще кто. И они с Герой вашим договорились, что всех с носом оставят. И Хрестного, и Буханку эту. Хрестного Буханка эта в заложники взять должна, когда пойдет с Герой клад искать. У ней карта есть, где все нарисовано.

Если эту Светку убьют, то и Хрестному не жить. А Гера в стороне останется! Он просеку на той стороне расчистил, до проселка на Росляково. Оттуда в семь часов вечера тягач придет с прицепом, и вывезут они все. Четыре сундука!

— Так он что, уже нашел этот клад? — спросила Люська.

— Нашел! Вчера случайно нашел! По ручейку!

— Но Хрестному ничего не сказал. Десять человек их будет. Герка встретит и проводит, чтоб с дороги не сбились. В семь вечера!

Серый посмотрел на часы и сказал:

— Ну что, пьяницы, алкоголики, хулиганы и тунеядцы? Кто еще недостаточно вымок и хочет поработать?!

— Да ты что! — пробормотал Есаул. — В такое дело встрять решил?

— А что? — вдруг сказал Механик. — Кто не рискует, тот не пьет шампанское.

— Юноша, — спросил Серый Ежика, — вы кем доводитесь Гере?

— Никем.

— А Свете-Булочке?

— Арестантом, наверное, — ответил Женя.

— Стало быть, пойдете с нами в качестве вооруженной и свободной личности.

Господин Есаул, подарите юноше свой коллекционный экземпляр автомата!

— Девушка, вы мне за дедушку головой ответите! — предупредил Серый. — Поите его, кормите, грейте собственным телом, но чтоб жил!

И первым, выскочил из палатки под дождь.

— На плот! — услышали остальные.

— С ума мы, что ли, спятили? — пробухтел Есаул, когда влез на плот. — А он меня выдержит?

— Выдержит! Это крыша с большой землянки из лагеря. Два наката бревен.

Крейсер! Ну, р-раз! Отпихнулись! «Из-за острова на стрежень, на простор речной волны, выплы-ва-а-ают расписные батьки Серого челны!»

Плот сдвинулся с места и стал набирать скорость, устремившись в направлении «Черного полигона».

— «Есаул, есаул, что ж ты бросил коня?…» — промурлыкал бывший гвардии капитан. — Крыша поехала…

На печи в избе Светка с Никитой уже лежали рядышком.

— Ты знаешь, — пробормотала Светка, — а мне страшно стало… Я ведь так и влюбиться могу. По-настоящему… Слишком хорошо с тобой.

— Хотел бы поверить, — сказал Никита. — Только тебя не поймешь. Я еще вообще в вас, бабах, ни черта не понимаю. И мной можно как Петрушкой вертеть.

— Можно. Но еще чуть-чуть — из меня тоже можно будет веревки вить. Давай теперь ты будешь господином, а я — рабыней?

— Я не сумею, — невесело хмыкнул Никита. — У меня денег нет такую рабыню содержать.

— Хочешь будут? Хочешь, я тебе все-все, что у меня есть, отдам? И хлебозавод, и булочные, и казино, и пиццерию? Запросто! Продам за один рубль!

— Не болтай, — сказал Никита. — Лучше отпусти живым. Я все равно в бизнесе ни фига не соображаю. Вылетит твоя контора в трубу под моим чутким руководством. А меня за неуплату налогов посадят или пристрелят за долги.

— Какой ты скучный, Никитка! — протянула Булочка с легкой обидой. — Ну пофантазируй со мной чуточку… А?

— Не знаю… Фантазии у нас много, а жизнь остается жизнью. И очень страшной. По-моему, ты меня просто побаловать решила. Перед смертью. Ты ведь сказала Косте, чтоб он Люську и этого парня пристрелил и в болото кинул.

Сказала? Вот она, правда. И с тебя сейчас кайф сойдет, Гера вернется. А он человек этого, Фантомаса вашего. И чтоб все было шито-крыто, лишние не нужны. А я лишний.

— Ни фига! — вдруг с яростью сказала Светка. — Да я лучше Хрестному еще половину от своей доли отдам. Выкуплю тебя! Он жадный, согласится.

— Навряд ли. Я знаю, кто он. В лицо могу узнать.

— Я тоже знаю.

— Ты, кстати, тоже с болота еще не ушла… А клад, если он есть, еще в бугре лежит. Кто его вывозить будет — вилами на воде писано. Ты хоть знаешь, куда Гера пошел? А то, может быть, нас тут уже банда окружает?

— «Уж полночь близится, а Германна все нет…» — пробормотала Светка. — А что, если ты угадал?

— Тогда, я думаю, будет как в сказке: «Они жили счастливо и умерли в один день…»

— Ну нет, дудочки! — Светка решительно спрыгнула с печи. — Слезай!

Когда Никита слез на пол, Светка подала ему автомат.

— На! Стрелять-то ты умеешь, «чеченец»?

— Иногда даже попадал… — пробормотал Ветров.

— Смотри, чтоб я в тебе не разочаровалась. И они осторожно, стараясь не производить лишнего шума, выскользнули из избы под дождь.

— Вымокнем, — проворчала Светка. — Напугал меня своим сумасбродством.

«Банда окружает!» Но в избу я больше не пойду. Давай вон туда переберемся. Вон к той куче. По-моему, там под досками укрыться можно.

Действительно, там, куда они перебежали, оказалось получше. На месте этой кучи обломков когда-то стоял коровник или свинарник. То ли его сожгли, то ли сам развалился, но сейчас все смешалось с землей, обросло мхом, травой и кустами, а потому приобрело кое-какую устойчивость. Более того, внутри кучи сохранилась небольшая полость, в которую можно было пролезть на четвереньках.

Первой туда пробралась Светка, за ней Никита.

— Даже окошко есть, — прошептала она, указывая на то место, из одного венца был выпилен кусок бревна в полметра длиной. — И прямо на бугор выходит…

— Стихает дождь-то! — заметил Никита. — Теперь, должно быть, лучше слышно будет.

Дождь действительно поутих. Теперь уже не шлепал по-летнему крупными каплями, а тихо моросил. И ветер уже не так сильно шумел.

— Неужели он там без фонаря разгуливает? — произнесла Светка. — Неужели так хорошо местность знает?

— А по-моему, — сказал Никита, — его там просто нет. Ушел. За бугор! Ведь бугор — это ж тоже перешеек. За ним лес и болота продолжаются, правильно?

— Ну…

— Во время войны по нему немецкие танки прошли. Значит, чтобы сюда добраться, они по какой-то дороге шли или ее себе в лесу проламывали. А через болото могли гать из бревен положить… А Гера, если эту дорожку как-нибудь расчистил, технику сюда подогнать может! А сейчас его нет потому что он ее встречать пошел!