А к ночи появился Сережка Корнеев. Ясно, что Василий Михайлович, даже если его не били и не мучили, а просто посидев в холодной и сырой землянке, не смог бы долго запираться, даже понимая, что его убьют тут же после того как расскажет про схоронку. Так или иначе, но Сережка приехал вечером, уже зная о том, где лежат документы. И приехал с подстраховкой, с качками, то есть рассчитывая быстренько забраться в дом, открыть тайник, расположение которого ему было уже хорошо известно, и за пятнадцать минут закончить всю операцию.

Но тут он допустил две ошибки. Если б он не сразу полез в дом Ермолаева, а сперва постучался бы к Егоровне, сказав, что, мол, меня Василий Михайлович за вещичками прислал, то Никита наверняка ни во что вмешиваться не стал бы. Вторая известна — не надо было на Никиту с ножом прыгать. Надо было ту же версию о вещичках для дедушки рассказать Никите из слухового окна. Наверняка мог бы завернуть бумаги в какие-нибудь рубашки или брюки. Никита бы запросто поверил и выпустил его на волю. А так и сам убился, и бумаги попали не к Хрестному, а к Никите.

В общем и целом, однако, это аналитическое расследование Никиту не успокоило. Наоборот, оно лишило его всякой надежды на помилование. Если Булочке он ничего плохого не сделал, и она может сколько угодно играть с ним, как кошка с мышью, перед тем как слопать, то Хрестному кто-то должен ответить за смерть сына и за агента в стане Балясина, то есть за Юрика. Да и знает Никита о кладе и всех наворотах вокруг него слишком много. Таких свидетелей не оставляют. А тем более — личная месть… Как там было в «Русской правде» написано, которую они на первом курсе проходили? «Аще убиеть муж мужа, то мстити брату брата, или отцу сына или сыну за отца…» Подзабыл, однако… В общем, это уже не важно.

Не станет Хрестный слушать Никитиных оправданий насчет того, что Сережка сам упал и на нож накололся. У него сын погиб — значит, и у кого-то, то есть у Никитиных родителей, должно быть такое же горе. Да и потом, раз им пришлось с Булкой договариваться, значит, Никита у него какой-то процент клада отобрал.

Может быть, даже половину или больше. А это уже деньги — за них в нынешнем обществе убивают однозначно.

Может быть, бросить все да и побежать куда глаза глядят в лес? Как на минах подрываются, Никита уже видел и знал, что иногда это быстро и небольно.

Но иногда сразу не убивает, обрывает руки-ноги… Нет, уж лучше пусть пристрелят. Хотя надеяться на этот гуманный способ казни тоже не стоит… И Никита продолжал шагать следом за Ежиком, держась за черенки от лопат. Может, еще несколько часов дадут подышать этим прелым осенним воздухом… Эх!

Гера напомнил о себе:

— Внимание! Сворачиваем влево, на боковую тропинку. Двигаться след в след, впереди идущих не обгонять, не толкаться и не шутить. Лес может зубы показать!

Фургон, в кузове которого ехал Хрестный, выехал с просеки на Московское шоссе. Впереди него шел «Чероки», а сзади тянулся «Ниссан-Патрол» с охраной Хрестного.

— Не нравится мне это сопровождение… — проворчал Петрович, сидевший рядом с водителем.

— А что так? — спросил тот, поглядев в зеркало заднего вида. — Они за хозяином идут. Если б у нас Светку вот так прибрали, ты б тоже стеклил, куда повезут. Кстати, Петрович, скажи мне, как старому товарищу, ты вообще-то Светку трахаешь или как?

— Какая разница… — отмахнулся Петрович. — Я старый для нее. Она мне в дочки годится.

— Да уж, — вздохнул водитель, — не приведи Господь кому-то такую дочку иметь! У нее родня есть?

— Отец и мать. Она ведь пищевой институт закончила между прочим. Замужем, по достоверным сведениям, не была. Детей тоже нет. Вообще-то, если б мы в нормальной стране жили, она бы и на одном легальном хорошо жила. Но страна-то дурацкая. Будешь все по-честному делать либо прибьют, либо в трубу вылетишь.

Пришлось все это раскручивать. И с казино, и с этими фильмами. Да и до хрена теперь еще чего есть. Даже я не все знаю. Но бабки ей прут обалденные, поэтому она уже может и остальных мять, и Хрестного через хрен перекидывать…

— А «Ниссан» не отстает… Скомандуй Жоре, чтоб втиснулся между нами и оттер его.

Петрович вытащил рацию «Нокия» и позвал:

— Жорик, сбавь и выйди на вторую позицию. Как понял? Прием.

— Понял, — ответили с «Чероки».

Джип сбавил ход, и фургон его обогнал. «Ниссан» не стал рваться следом за фургоном, но и отставать не стал, прицепился за хвостом «Чероки».

— Оторваться? — спросил водила.

— Не выйдет, — произнес Петрович с досадой. — Тяжеловаты мы на ходу, а дорога мокрая. Не хотелось бы из-за этого гада заюзить.

— А может, начхать все-таки? Мы ж все равно на завод едем… Проводят и отстанут.

— Эх, братан, а ты наивный человек, оказывается! Они ж нас не только вести могут, но и своим указать, где нас перехватывать. Нам скоро на проселки сворачивать. А там есть места, где нас запросто поддежурить можно.

— Неужели рискнут?

— По идее, конечно, не должны, — Петрович отодвинул форточку, связывающую кабину с кузовом фургона:

— Хрестный, тебе не надоело свою дурацкую маску носить? Все равно Фантомаса из тебя не получилось.

— А мне так теплее, уши не мерзнут. Какие у вас проблемы, Дмитрий Петрович?

— В общем так, Хрестный, — сказал Петрович тоном, не терпящим возражений.

— Вот тебе рация, дай своим команду, чтоб после того, как повернем, за нами не тащились. Езжайте прямо или выбирайте другой объезд.

Хрестный взял рацию и нажал кнопку:

— Слушай внимательно, «Нина». Когда мои друзья повернут, езжай прямо, никуда не сворачивай. И помни инструкции. Как понял?

— Нормально понял.

Петрович посмотрел на Хрестного с подозрением. Вроде бы ничего лишнего он не сказал, но черт его знает…

Фургон и «Чероки» свернули на проселок, «Ниссан-Патрол» погнал напрямки по Московскому, в направлении облцентра.

— Жми прямо, на Октябрьское, — приказал он водителю.

— Как скажешь. — ответил тот, и поворот остался позади. Петрович глянул в кузов, стараясь углядеть признаки беспокойства со стороны Хрестного. Тот наверняка услышал, но никак не отреагировал. «Хрен его знает, — подумалось Петровичу, — может, он и впрямь решил в этот раз честно сыграть?»

Октябрьское проехали через десять минут. Дальше, за полями, опять начинался лес, дорога забирала влево. А справа показался выезд с какой-то лесной просеки. И с этой самой просеки на асфальтовую дорогу, отрезав фургон от Умчавшегося вперед джипа, вывернул трактор «Беларусь» с прицепом, в котором лежали тонкие березовые бревнышки.

— Ну вот, блин, раскорячился! — выругался Петрович. Действительно трактор не очень удачно выкатил на дорогу, и теперь предстояло ждать, пока он впишется в поворот. Тут водитель фургона настороженно охнул:

— Менты какие-то… Откуда они тут?

Действительно, сзади подкатил желтый и грязный милицейский «газик».

Старый, какие уже редко где встречаются, «ГАЗ-69», с брезентовой крышей.

— Небось участковый здешний или из райотдела кто-то, — прикинул Петрович.

— Договоримся.

Хлопнули дверцы «газика». Он остановился позади фургона, и из него выскочили четыре милиционера с автоматами.

Один, с лейтенантскими погонами, подошел к кабине фургона и мирно спросил:

— В чем дело, граждане, почему затор? Дорогу не поделили?

— Да все нормально, товарищ лейтенант, сейчас господин фермер развернется, поедем дальше…

— Разберемся, — успокоительно сказал лейтенант. — Давайте выйдем из машин, представимся друг другу, поговорим… Дыхнем, может быть, в трубочку.

«Бабки сшибают», — подумал Митя, выходя из машины, и приготовил бумажник.

Тракторист тоже выпрыгнул из своего агрегата.

— Инспектор райотдела ГАИ лейтенант Шмыгло, — представился мент, приложив руку козырьку фуражки и поправив большую бляху-значок с гаишной эмблемой. — Попрошу права, документы на машину и путевой лист.