Того только немного тряхануло при взрыве, но в целом он был боеспособен.

— За Макара!!! — заорал Ежик, нажимая спуск. Пуля ударила этого, обожженного, прямо в центр живота, но с ног не сбила. Убийца Макара выронил пистолет, согнулся, схватившись за живот, и, шатаясь, пошел куда-то в сторону машин.

Ежик хотел было еще добавить ему, но тут заметил, что струйка горящего бензина просочилась под уклон к заднему колесу «шестерки»… Хотя, наверно, ее можно было и затоптать — гравий это не асфальт все-таки, но Ежик не стал испытывать судьбу, а рванул прочь от машин. Вовремя! Через десяток-другой секунд «шестерка» с грохотом взорвалась и тоже заполыхала как костер.

Взрывная волна толканула Ежика в спину, но не сшибла — он был совсем недалеко от шагающего экскаватора, метрах в тридцати от горящих машин. Он обернулся и увидел, как оттуда, из-за пылающей «шестерки», скорчившись, выходит что-то черное, объятое пламенем и воющее нечеловеческим голосом нечто нечленораздельное. Это был тот, убийца Макара, все еще живой… Или почти живой.

Сделав несколько шагов, фигура рухнула на дорогу и застыла, продолжая гореть.

— Внимание! — послышался сверху, где находилась машина видеосъемщиков. — Подойди к нему.

Ежик пошел. Его не выпускали из светового поля, хотя горящие автомобили и без того хорошо освещали дорогу. Вот он, человек-головешка, черный, страшный.

— Контрольный в голову! — потребовали сверху. Ежик навел пистолет и нажал спуск. Бац! Тело только вздрогнуло от удара, так бы и деревянная чурка отреагировала. Впереди затарахтели бульдозеры. Должно быть, им предстояло прибирать территорию.

— Обходи машины слева! — скомандовали из джипа. Ежик послушался, обошел.

Там действительно пламя не мешало.

— Бросай оружие! — продолжали им руководить. — Клади руки на голову и иди навстречу бульдозерам.

Ежик бросил пистолет и пошел. Ему было все равно: отпустят его сейчас, застрелят или заровняют в землю бульдозером. Отупение и апатия навалились на него и сделали бесчувственным…

Часть третья

ВОСПОМИНАНИЯ О НОЧИ

Никита проснулся, как ему показалось, от того, что хлопнула дверь.

Подтверждением тому было, что в кровати он лежал один. Тайваньские, как это ни смешно, опять показывали 7.45. Надо думать, на сей раз действительно утра.

Госпожа Булочка, затмевающая своей сиятельной задницей солнце в его полуденном блеске, соизволили удалиться для занятий своим легальным и нелегальным бизнесом.

Нет, сомнений в том, что эта сумасшедшая ночь протекала наяву, а не во сне, у него не было. Все происходило на самом деле и делилось, как всегда, на единство положительного и отрицательного. Хотя в университете Никита марксизма-ленинизма как такового уже не изучал, школу он заканчивал еще советскую, а потому помнил кое-что из курса обществоведения. Например, насчет единства и борьбы противоположностей. А еще раньше на те же мысли его наводило чтение известной книжки про Робинзона Крузо, где главный герой, оценивая свое положение после попадания на необитаемый остров, составил табличку, разграфленную на две колонки, названные «ДОБРО» и «ЗЛО». Получалось, что в каждом факте добро и зло присутствовали одновременно.

Никита, конечно, не имел под рукой письменных принадлежностей, да и с кровати ему слезать не хотелось — хотя и завтрак уже можно было заказывать, он рассчитывал еще часа два поспать. Но в уме он тоже мог составить табличку.

Да, он крепко влип, угодив между конфликтующими криминалами, и, по сути дела, был недалек от гибели. Причем оказался бы на одной доске с правонарушителями — и никто бы не смог толком ему помочь. Но он остался жив

— покамест! — и ему указаны правила игры, соблюдая которые он может выживать дальше.

Он потерял какой бы то ни было собственный статус и превратился в раба, всецело зависящего — и не фигурально выражаясь, а по-настоящему! — от прихотей своей госпожи. Которая вольна казнить его и миловать — опять же, не гипербола, а реальное положение вещей! — так, как того захочет. Но с другой стороны, эти самые прихоти госпожи иной раз и бесправному рабу могут приносить наслаждение.

Физическое, по крайней мере.

Все, что произошло вечером и ночью, Никита вспоминал сразу во всех подробностях и не без удовольствия. И как Светка появилась здесь с бутылкой, и как они выпивали, и как танцевали, соединившись наушниками плейера, и как стали целоваться, и как начали трахаться… Вспомнилась, правда, и не без мурашек по коже, кратковременная ссора, по ходу которой Булочка проявила свой грозный характер. Именно после этого Никита полностью уяснил, за кого его тут держат и что его ждет, если он будет «выступать».

Несмотря на то, Никита подчинился Светкиному повелению, он все же испытывал стыд. В конце концов, он еще не очень привык к тому, что имеет дело с нагой женщиной и сам при этом ходит голышом. А тут идти в таком виде вместе со Светкой к другой женщине, которая к тому же только что потеряла возлюбленного, почти мужа. И должно быть, любимого, раз дралась с таким детиной, как Юрик, лишь бы не уступить, хотя наверняка об этом никто не Узнал бы. Вроде бы вчера Никита вел себя с ней прилично, ничем особо не обидел и сам от Люськи ничего плохого не испытал, но чувств, конечно, к ней никаких не испытывал.

Да и она к нему наверняка. А Светка тащит его к ней так будто ей все подвластно, и умы, и тела, и души…

…Когда Светка отперла дверь Люськиного номера и вошла к ней вместе с Никитой, раздался испуганный визг. Люську застали почти врасплох — она слышала, что дверь напротив открывается, но никак не ждала, что пойдут к ней, — Не волнуйся, Люсенька, — запирая за собой дверь сказала Светка. — Мы тебя не убивать пришли. Просто услышали, как молодая красивая баба страдает, и решили заглянуть… Может, думаем, хоть чем-то скрасим ее скучное одиночество.

Вот бутылку принесли, поделиться решили…

Люська подумала, что выпить ей сейчас самое оно.

— Ну, выпьем… — пробормотала она, — только свет не включайте, ладно?

— Конечно, — согласилась Света, — на фига электричество жечь? Мимо рта не пронесем…

В темноте было не видно, сколько она себе налила, но Никита был готов поручиться, что намного меньше, чем Люське.

— Ну, давай, мадам, цепляйся локотком… Так, нормально! Ну, как говорят немцы, цум брудершафт! До дна пей! Люська выпила, не отрываясь, и сразу почувствовала, что ей стало веселее и проще.

— Ну а теперь давай поцелуемся! В губы…

Светка обняла Люську и припала к ее губам, немного жаднее, чем следовало бы.

— Ну, блин, — с легким смущением проворчала Люська, когда Светка ее отпустила, — ты как с мужиком целуешься…

— Нет, как с бабой… — сказала Светка.

— Ты случайно не…

— Иногда бываю, когда душа просит, а ты?

— Нет, я только так, по-нормальному… И вообще, не надо про это, а?

— А по-моему, самое время! Ночь, тишина, трое голых людей, и ни слова про секс?! Это при таких-то ножках? И Светина ладонь нежно прокатилась по Люськиному бедру.

— Ну, не надо, а? — пробормотала Люся — Я и так сейчас с ума сходила…

— А хочешь, он с тобой поласкается? — шепнула Света.

— Не дури, — простонала Люська, — чего, не знаешь, что такое хочется? — но, когда Светка плавно стала заваливать ее на спину, не воспротивилась.

— Никитушка-а! — позвала Светка. — Иди к нам, нам без тебя скучно…

Никита прилег на постель, где втроем было немного тесно.

— Ой, не надо… — пробормотала Люська. — Ой, психи…

— Да что ты, кисонька! — проворковала Светка. — Почему же не надо? Надо, очень надо, тебе самой надо, а не нам. Ласкай ее, Никитушка, ласкай! А я помогу немножко…

Наверно, Никита и сам, без этой команды, смог бы взяться за Люськины прелести. Но все-таки чуть-чуть боялся. Светки, конечно, а не Люськи. Хрен ее знает, начнешь делать что-то без государынина дозволения, а она еще и на конюшню отправит… Дескать, еще взовьется: «А, так-то ты мне предан!..» — или что-то в этом роде.