— Уверен?
— Как дважды два. Не твой расклад нынче, но если б ты этого не понимал, то сюда не пришел, верно?
— Да как тебе сказать… Вообще-то интересно иногда с людьми пообщаться.
Даже с теми, которые не совсем правильно жизнь понимают.
— Вот тут ты не прав, Хрестный. Мы про свою жизнь очень хорошо все понимаем и даже, как ни странно, про твою.
— А это совсем интересно, Митя! Ну, давай, расскажи мне немного о моей жизни. Может, я как-то не правильно живу, а? Может, мне что-то осознать надо, исправиться или, допустим, поскорее с повинной явиться?
— Насчет того, правильно или не правильно ты живешь, Хрестный, ответ однозначный. Но проблема не в этом состоит — мы все, по большому счету, живем не правильно. Проблема состоит в том, что ты сейчас все еще мнишь себя паханом над губернией, главой теневой администрации и прочая, прочая, прочая. А это уже не так, Корлеоне ты наш родимый. Ты, конечно, уже многое понял и своими глазами увидел, но признаться себе боишься. Но, увы, в этой жизни страусиная политика, когда голову прячут в песок, а задницу выставляют на солнышко, кончается просто хреново. Ты ход моей мысли улавливаешь?
— Все это общие слова, Митя. Да, раскрутилась Светуля сильно, но нет таких волчков, которые крутились бы вечно.
— Вечного вообще ничего нет, окромя Господа Бога и марксистской материи.
Весь вопрос в том, какой процесс идет быстрее, а какой медленнее. Скажу тебе по секрету, как опытный проктолог, что твой геморрой развивается жутко быстро. И твоей способности нормально сидеть, ходить и даже дышать при таком запущенном состоянии организма можно только удивляться.
— Знаешь, бывают случаи, когда пациент, которому ставили плохие диагнозы, переживал лечащего врача.
— Бывали такие случаи, но редко. Наверно, кто-то из твоих «шестерей» на похоронах Балясина побывал?
— Почтили память безвременно ушедшего.
— И наверно, тебе доложили, что там присутствовало необычно много людей?
— Что-то похожее говорилось.
— Конечно, тебя это порадовало, да? Как приятно, когда ты валишь человека в назидание и поучение другим, думаешь, что, окромя официальной жены и двух-трех особо преданных холуев, никто покойного не оплачет, а приходит двести пятьдесят человек. Занятно, верно? Но еще занятнее, что среди этих двух с половиной сотен были не только бабки-плакальщицы по найму, но и такие, ранее дружественные тебе лица, как Витя Басмач, Коля Бегемот, Леха Пензенский, Шура Казан и другие великие люди. И потом, между прочим, наиболее избранная часть публики, куда, помимо перечисленных, входили и два твоих кандидата на замещение вакантной должности Балясина — господа Веня и Кузя, — намылилась в казино «Чик-чирик», где присутствовали на поминках. А самое удивительное — не только поминали усопшего, но и очень тепло общались со Светочкой.
— Ну и что из этого? — голос Хрестного немного изменился. — Девчонка она ничего, покадриться с ней неплохо…
— Да нет, Хрестный. Народ пообщался и понял, что твое руководство в области накрывается медным тазом. Некоторые товарищи, выступавшие в прениях, были настроены очень серьезно. Не буду называть их фамилии, но, пожалуй, самым таким распространенным словом, которое произносилось по твоему адресу в этих выступлениях, было «мочить, мочить и еще раз мочить». Наверно, ты можешь сам догадаться, что за такие слова отвечают и зря ими бросаться никто не будет.
Народ постановил снять тебя с должности смотрителя всех богоугодных заведений, как не справившегося с работой. Это однозначно и обжалованию не подлежит.
— Сурово! — ирония в голосе Хрестного получилась плохо. Дело зашло действительно слишком далеко.
— Как слышал, — произнес Петрович. — Некоторые, как я уже докладывал, требовали внести в наше непечатное постановление второй пункт, где вопрос «мочить» решался бы столь же однозначно. Но! Исходя из общечеловеческих ценностей, гуманизма и другого онанизма, а также учитывая твои большие заслуги в деле развития теневой экономики и криминального бизнеса, исключительно по настоянию Светланы Алексеевны, порешили возможным условно сохранить тебя как физическое лицо, в случае беспрекословного и безукоризненного исполнения некоторых условий.
— Да… — вздохнул Хрестный. — Ну и жизнь пошла — мне условия ставят!
— Увы, командир, это так. Послушать хочешь, или тебе уже некогда? Пора насчет гроба, музыки и венков распорядиться?! Тогда, пожалуйста, не задерживаю.
— Нет, почему же, иногда интересно послушать.
— Значит, первое: отдаешь областной общак с полным финансовым отчетом по прошлой жизни. Есть мнение, что у тебя там приход-расход могут сильно не сойтись, поэтому учти: сколько туда и когда поступило — мы знаем. А также знаем, какие расходы и на какие дела шли. За тобой лично имеется неоправданная сумма в 245 тысяч баксов. Надо будет этот должок как-то вернуть. Счетчик начнет капать сегодня с полуночи. Тысчонка в день. Но учти, с прежних клиентов ты хрен что получишь. Сунешься по точкам наезжать — остановим резко и больно. Реализуй движимое и недвижимое, иди на панель, продавай галстук с подтяжками — это твои проблемы.
— Ой, куда ж мне деться-то, ребята? — всплеснул руками Хрестный. — А вы не крепко загнули, мальцы? На большие неприятности можете наскочить…
Однако ему уже было ясно, что никаких серьезных неприятностей он никому обеспечить не сможет. Петровича, однако, на блеф было взять трудно.
— В общем, по первому пункту условий информация у тебя есть. Как хочешь мозгуй в этом направлении, но срок отчета по общаку — две недели. Свалить из города скорее всего не успеешь. А если успеешь, найдем. Понял?
— А ты меня на «понял» не бери… — прошипел было Хрестный, но Петрович оборвал:
— Старо, Хрестный. Перехожу ко второму пункту. Всю эту благополезную деятельность, которую ты начал крутить в районе Бузиновского леса, — надо завязать на двойной морской и крепче. Тем более что контракт этот уплыл. Глава еще в воскресенье столковался с Булкой, и бумага у нее в руках. Если твои парни еще не все подорвались, то пусть завтра их там не будет. Завтра в восемь утра туда наедут официальные лица, и все твои «черные следопыты» будут упакованы в СИЗО. Кстати, никто не запретит им дать показания насчет того, кто им дал путевку на эту работу, а это может и до тебя дотянуть ниточку. Сколько б ты морду ни закрывал — вычислят. Подумай, сколько приятных встреч будет, если в СИЗО узнают, что ты — никто!
— Это еще доказать надо… — теряя выдержку, прорычал Хрестный. Он стиснул в кармане рукоять дорогой импортной «беретты», но знал, что с Петровичем не побалуешь и на опережение не возьмешь.
— Суд докажет, — хмыкнул Петрович, — если, конечно, до него дойдет. А может и не дойти. Кому надо, чтоб ты с тоски начал звонить: «Всех заложу, всех посажу!» Тем более что те, кого ты подкармливал, теперь Светины булочки кушают.
С маслом и с икоркой даже. Перехожу к третьему, решающему…
— Веревку намылить и самому повеситься? — саркастически произнес Хрестный.
— Вопрос решающий, потому что от него зависит, будем ли мы решать положительно вопрос в целом. В смысле «to be or not to be», что в переводе значит «мочить или не мочить». Короче, ты отдаешь свою проводку на «дурь» и с тех пор близко там не толчешься.
— Слышь, Петрович, вы каким местом это придумывали, а? Вы хоть соображаете, что на себя берете и во что вяжетесь?
— Соображаем немного. Ты вот иногда выглядишь дурак дураком.
Хрестный весь кипел. Впервые лет за двадцать кто-то осмеливался ему такое говорить в лицо. Его топтали прилюдно, погружали мордой в толчок, а он терпел.
И правильно делал вообще-то. Потому что Хрестный понимал — Петрович наглеет именно потому, что хочет его спровоцировать. Уж Митя точно был бы за то, чтоб пописать Хрестного без долгих разборок. Но булочная королева запретила.
Конечно, для нее сейчас главное — бабки. И всегда будут главным. Она их умеет делать из всего: из хлеба, пива, водки азарта, похабных страстишек, страха, ненависти… Поэтому она и хочет, чтоб Хрестный сам все отдал, оставшись с голым хреном, в надежде, что дадут ему спокойно дожить до старости. Но, конечно, не дадут. Как только общак и линия транзита наркоты придет к Булке — о Бузиновском лесе можно и вовсе не поминать! — за жизнь Хрестного никто копейки не поставит. Расчетлива, падла! Как же он, старый хрыч, проморгал эту заразу?!
