— Мне было шесть тогда! Я боялась до смерти!

— Я тоже.

— Правда?

Ей никогда в голову не приходило, что Льюис может чего-то бояться.

Еще раньше, когда она была совсем маленькой, он был для нее настоящим героем, и она не делала различия между ним и героями книжек. Она путала их и, показывая на картинку, говорила няне: «Это Льюис!» «Нет, дорогая, это один мальчик из сказки…» Потом она подросла, но, когда видела его на каникулах, понимала, что все равно еще слишком маленькая, да к тому же девочка, чтобы быть ему другом в полном смысле этого слова, хотя он и был всегда добр к ней. Он либо не замечал ее вообще, либо был к ней добр. Теперь, когда ей было уже одиннадцать, она знала, что влюблена в него. Он был ее тайной. Она им грезила. Она не тосковала по нему, не страдала, не испытывала многого из того, о чем читала в книгах про влюбленных, но он был у нее в сердце. Иногда ее удивляло, что он этого не знает.

— Ты больше ни с кем никуда не ходишь, — сказала она.

— Нет. В основном сижу дома. Читаю и все такое.

— Я тоже читаю!

Он хотел было ляпнуть какую-то чушь насчет успехов в учебе и школьных медалей, но остановил себя: она казалась такой искренней, а для него поговорить с кем-нибудь было большим облегчением — он уже начал забывать звучание собственного голоса.

— И что же ты читаешь? — спросил он.

— «Анну Каренину».

— Ну и как, нормально воспринимается?

— Да, представь себе.

— Мне нравится там отрывок про Левина. На ферме.

— Мне тоже. А Анна мне не нравится, она зануда.

— А что еще?

— Диккенс.

— Слащавый.

— Точно!

— Харди?

— Пока не читала. Я люблю Сомерсета Моэма, но мама против.

В этот момент из-за обитой сукном двери показался Дики, и они смотрели, как он направляется в гостиную. Льюис повернулся к ней и, увидев ее лицо, когда она наблюдала за своим отцом, обратил внимание на то, как изменилось его выражение.

— Так ты, значит, одна из этих «одаренных детей»? — спросил он.

— Я так не считаю, с чего ты взял?

— Ты, похоже, очень умная.

— Ну, не тупая.

— Рад это слышать.

Он улыбнулся ей, и Кит забыла, что хотела сказать.

Мимо них прошел Эд Роулинс, направлявшийся в гостиную, и Кит начала смеяться. Эд проигнорировал их, и Льюис тоже рассмеялся. Они стояли и смеялись, пока он не скрылся из виду.

— Какой он величественный! — сказала Кит, и оба снова разразились смехом, стоя у стены и не глядя друг на друга.

Эд не посмотрел ни на одного из них, но слышал их смех у себя за спиной. Они по-детски противно смеялись над ним. Он стоял в дверях длинной гостиной, искал глазами Тамсин, и лицо у него было красным от злости и обиды. Быть высмеянным Льюисом Олдриджем и младшей сестренкой Тамсин — это было совершенно невозможно! Сначала эта ужасная жестокая выходка летом, а теперь еще и вот это. Если бы он захотел, он повыбивал бы этому Льюису все зубы. Он шагнул в сторону, позволяя кому-то выйти из комнаты, и увидел у камина Тамсин, стоявшую рядом с ее отцом. Он прислонился к дверному косяку и стал ждать. Он не хотел подходить и говорить с ней, пока краска не отхлынет от его лица, да и мистер Кармайкл внушал ему страх. Тамсин и Дики разговаривали с кем-то, и она положила руку ему на плечо. Когда он говорил, она заглядывала ему в лицо, и Эд представил себе, как она вот так же, с восхищением, смотрит в лицо и ему.

— Вы только взгляните на Эда Роулинса! — засмеялась Элис, указывая на него пальцем. — У него просто слюнки текут при виде Тамсин Кармайкл! И не только у него одного.

Джилберт предпочел бы, чтобы она разговаривала потише. Она была пьяна, но при этом не выглядела забавной. Она выпила больше обычного, и ему было неприятно смотреть на нее.

— Мне нужно поговорить с Макеретом. Поболтать о делах. Увидимся позже.

Элис оглядела собравшихся и улыбнулась. Она взяла с подноса еще один бокал, не зная точно, что в нем было; коктейль с шампанским, вероятно. Ей хотелось поправить свой эластичный пояс, который врезался ей в бедра, но она не могла этого сделать незаметно. Она разгладила его на спине, надеясь, что он не выделяется под платьем. Платье было новым, она специально сшила его к этому празднику. Оно было из темно-красного переливчатого шелка, очень эффектное. Элис собиралась сюда два часа, и они опоздали. Она ненавидела момент своего появления в гостях. Она оглядела комнату, зная, что красивее большинства присутствующих женщин и что в свои тридцать она здесь также одна из самых молодых, но при этом она ужасно стеснялась. Она улыбнулась Бриджет Каргилл и попыталась вспомнить, когда они с Джилбертом последний раз занимались любовью. У нее тогда как раз были месячные, а потом ничего такого точно не было. Тогда она попыталась вспомнить, когда именно у нее были месячные… это было перед тем, как Льюис сорвался, когда они пригласили Джонсонов на обед. В любом случае, ей казалось, что с тех пор они этого не делали.

— Что, Элис, сбежал твой Джилберт?

Перед ней стояла Клэр Кармайкл.

— Сбежал, правда, с этим бухгалтером.

Клэр завела светский разговор, а Элис тем временем пила. В другом конце комнаты Эд мужественно пробился через толпу к Тамсин, которая была очаровательна, но как раз направлялась в другое место. В итоге ему пришлось терпеть расспросы Дики про школьные дела. Джилберт нашел Макерета в гостиной, и они битый час обсуждали какие-то цифры. А в это время в холле — после того как маленькая Кит неохотно оставила его ради выполнения своих детских обязанностей — Льюис остался один. «Нужно поискать, что бы можно было выпить», — подумал он. И направился в кабинет Дики.

В кабинете, где никого не было, был разожжен камин, а на письменном столе Дики горела единственная лампа. Остальная часть комнаты была погружена во мрак. На подносе стояли напитки, и Льюис, взяв бутылку джина, подошел к высокому, от самого пола, окну, открыл его и шагнул на траву за окном. Замерзшая трава ломалась под ногами, а холод вызывал облегчение. Он открыл бутылку и побрел по направлению к гаражам. Он слышал голоса людей, звучащую в гостиной музыку, и ему по-прежнему было жарко после духоты в доме. Джин был очень хорош, и он пил его медленно. Ему пришлось опустить руку с бутылкой, когда он проходил мимо двух водителей, которые рассматривали и обсуждали машины Дики, но те едва взглянули на него. Он пошел к теннисному корту. Ночь была черной, и высоко в чистом небе висела маленькая серебристая луна.

Кит сложила свою коллекцию вещей в салфетку и обвела взглядом комнату в поисках новых находок. Ее глаза пекло от усталости, но она ощущала возбуждение. Она нашла носовой платок, почти чистый, с инициалами «Т. М.» и попыталась сообразить, чей он. В камине дымилась гора золы и окурков, причем окурков было едва ли не больше, чем углей. Она открыла окно, и в комнату ворвался морозный воздух, колыхнувший висевший здесь дым.

Она вышла в холл и увидела отца.

— Привет, папа. Посмотри.

— Что это?

Она вывалила свои находки на столик.

— Оставленные вещи.

— Почему ты еще не в постели? Уже начало одиннадцатого.

— Мама сказала, что я могу пока не ложиться.

— Ты должна была идти в постель, когда других детей увели по домам. Никто и мысли не допускал, что ты можешь не ложиться спать.

— Извини.

— Ну, иди уже.

Она ненавидела эту его манеру разговаривать. Это очень злило ее. Но главным раздражителем был он сам. Из всех людей, которых она ненавидела за их самодовольство и агрессивность, за их придирки к Льюису, за то, что они считают себя лучше других, из всех, кого она ненавидела, он был самым главным. Она нагнулась, чтобы подобрать упавшую набойку от шпильки, и даже не посмотрела на него.

— Хорошо.

— Ты меня слышала? Иди немедленно и не разговаривай со мной в таком тоне.

— Я же сказала — «хорошо»!

Она выпрямилась, а он наотмашь ударил ее по лицу своей твердой ладонью.