кранты несказанных нежностей тромбофлембит мне вылечит женшина в белой сорочке. не врач, но в попытках целебно любить даст фору врачам, экстрасенсам... короче – я помню твой запах и угол плеча пока. поправимо. залижет, загладит. не врач, я бы вряд ли бежала к врачам по осени. строгие стройные грани стакана, как грации. танго. сюжет донельзя убог. это даже приятно. я помню твой голос невнятно, уже замазана ранка, поставлен на якорь бумажный корабль. и дым из трубы коптит мне ресницы. особая пытка – так просто лечиться любовью любых, столь неприхотливых к еде и напиткам. 2001/11/12 отражжение к сатиновому небушку мордой лезть рада, к сатиновому боженьке на колени – плюх. отчего бы тебе, господи, не подарить лекарство от рака самой течной горячей и наглой из твоих шлюх? я бы, черт подери, лечила им бабушку. я бы, черт подери, свинтила из столицы за тыщу верст. месяцем желтым горланю своей возлюбленной баю-баюшки, месяцем желтым, по пальцам ползущим, как воск. за буек заплывала в каждом из мелких романов. в глубоких тонула, как в кокаиновых хлопьях. к небу – сатиновым ртом: невкусно и мало. дефлорация старых дев смешана с запахом хлорки. (в этих строчках – дама с именем, спрятанным в к. я не чуяла капель ее девства на своей руке: признание казановы, привыкшей хватать за суть, а потом не знающую, куда эту суть засунуть) я медицинский наряд повешу на спинку той, что под руку ляжет. или на спинку стула? куда вам удобнее? налейте глоточек спирта, чтобы я выпила залпом и наконец уснула. 2001/11/12 алоежелтое краешек глаза неровно подкрашен – напрочь забыто искусство кокетства. нежная алая первая кража в теплых объятьях семейного кресла спит. я любить ее буду безумно, первую девочку с именем желтым, спящую в кресле. будильника зуммер пойман ладонью тревожной: «пошел ты!» девочка спит, и мы обе не знаем, как коротка протяженность взаимства. нет, не пугайся. я вовсе не злая. позволь докурить. очень нравятся искры. я вспоминаю ее слишком редко, чтоб опасаться измены спросонья... кружево кражи и марионетка в старом спектакле про гюнта. про сольвейг. 2001/11/12 зубатый прикол посвящен аспушкину
зубного нерва визг мышиный. я ненавижу бормашины. ее глаза как черный хлеб, укутанный пенициллином. она нетронута, целинна, она в оранжевом чехле и в бутсах. я читаю снова в своих дурных повадках сноба не к месту вспыхнувшую дрожь. шершавый пласт ее ладони – к моей щеке, на алость дойной – берите целое ведро! и мажьте небо красным, юным румянцем женщины. до юга от осени – рукой подать. подать ей руку, прилепиться к ее руке... рецепт написан, она – мой доктор. и педант не в меру. значит будет снова на кресле доктора зубного свидание. и я отдам на растерзанье бормашины зубного нерва визг мышиный и рот, шальной не по годам. 2001/11/13 литсевая сторона что может быть ненужней моего лица? на него так много дев любуется-молится, на него так мало теней падало, а если и были, то от рук, порхающих парами. следы от пощечин с лица сползли кожурой, замирали под кожей такой ровной, такой живой, что шрамами выпачкать было западло мое лицо: глаза океанами плещут на лоб, захлебывают пространство, меня укрывая от каракатиц, время жрущих хрустяво. цейтнот постепенно перерастает в старость, в ришелье морщин. самое сильное чувство – чувство стада: хочешь меня? – ищи. только забудь про компас ресниц – натяну паранжду. мой ангел спитспит, ему что-то снится – я не разбужу. я не разбужу. 2001/11/13 сторчалась ты – допингом сладким, ты – джойнтом жженым, раздвоенным шприцем стального жала... я разрываюсь на две тяжелых чумных половины земного шара. ломается тело в молекулярно- бесстыдную массу, в труху инстинктов. пусть две этих девки со мною лягут, ведь ты мне заранее все простила. я буду любить их, двойняшек-кошек, вываливать нежность тяжелым студнем, трещать под ними уставшей кожей... окно белесо. они уснули. и я, наркоманка, в зрачок толкаю твою фотографию (больно, остро) ты очень солнечная, такая, что я подохну от передоза. 2001/11/14 |
