— Предостережение? — Натан сглотнул слюну. — О чем?

— О тебе самом. Если увидишь черного пса, должен сразу остановиться.

— Почему?

— Потому что вскоре кого-то убьешь.

— Лучше, чем дорожная полиция, — попытался пошутить писатель, но получилось невесело. Лицо Скиннера даже не дрогнуло.

— Год тому назад были с Оуэном в Моррисоне, — сказал он. — Помнишь Оуэна, того копа? Зашли к старому приятелю, посмотрели игру “Никс”, выпили по парочке бутылок пива, и надо было возвращаться. Я выступал за то, чтобы перекантоваться у приятеля, а ехать утром. Но Оуэн уперся. Я и сейчас помню, как он похлопал меня по плечу и сказал: “Выпили только три бутылки. Все высцым, будет нормально”. Ну и поехали.

Голос Скиннера слегка дрожал.

— Пес выскочил на дорогу за две мили до Нонстеда. Большой, черный с красными глазами. Оуэн вывернул руль, запищали колеса, мы учуяли запах горелой резины. И какой-то черт тогда в него вселился. Просил, чтобы он задержался, но он упрям. Поехал еще быстрее. Ну и доигрался. Точнее, мы доигрались.

— Вы сбили кого-то.

Скиннер тяжело вздохнул.

— Это был какой-то алкаш. Черт знает откуда, у него не было никаких документов. Никто его раньше не видел, он ни с кем не разговаривал. Скорее всего, выпрыгнул на станции товарных поездов в Стюа, и пришел сюда пешком. Оуэн, сукин сын, прицепил его к бамперу и сбросил с насыпи. Пятнадцать метров вниз.

— А вот почему вы больше не друзья, — прошептал Натан.

— Нет, — покрутил головой Скиннер. — Я бы это вынес, поверь мне. Мы были хорошими приятелями — я, Оуэн и еще два парня. Хорошему приятелю прощают даже сбрасывание алкаша с насыпи. Хуже, когда тот старается уйти от ответственности.

Он снова глубоко вздохнул.

— Оуэн скрыл свое участие в этом деле и приказал мне держать рот на замке. Тогда я по-настоящему возненавидел город, в котором живу, и жизнь, которую веду. Через месяц после этого завербовался в военную полицию.

— Не удивляюсь.

— А знаешь, что наиболее удивительно? — Скиннер вновь обратил к нему свое мертвенно-бледное лицо. — Я бы все поставил на то, что черный пес смотрел на меня. Не на него, водителя, а на меня.

— Ты…, - Натан вновь сглотнул слюну, — видел ли ты его позже?

— Нет. До сегодня. И не спрашивай, был ли это тот же пес, а может просто какой-то бесхозный зверь, и не привиделось ли мне все это. Ответ на все эти вопросы будет “Нет”.

— Понимаю. — Натан неожиданно осознал, что действительно понимает. Хлопнул Скиннера по плечу. Этот жест должен был успокоить приятеля. — Что же, я не видел никакого пса. Пошли в мою машину, поедем к тебе, выпьем…

— Погоди, — прервал его Скиннер. Он с ужасом всматривался в лес. В течение нескольких секунд, долгих как вечность, Натан пытался отыскать то, что приковало внимание товарища, и увидел во тьме какое-то неясное движение. Через 2–3 удара сердца это неясное пятно превратилось в человека. Мужчину. Большого мужчину с небольшим избыточным весом. Мужчину в брюках от костюма, и когда-то белой, а сейчас разорванной рубашке. Мужчину с лицом, искаженным ужасом, и ртом, открытом в немом крике.

Он пронесся между деревьев, как испуганный призрак с развевающимися полями разорванной рубахи. Бежал, разбрызгивал воду в лужах. Натан и Скиннер смотрели на него. Они были ошеломлены и обеспокоены. Мужчина рухнул на капот, пытаясь вбить в металл окровавленные пальцы.

— Мне удалось, — шептал он почти неслышно и смотрел на них пьяными безумными глазами. — Мне удалось! — С его губ стекала слюна, смешанная с кровью.

Натан вдруг понял, что он знаком с этим человеком. Скиннер был быстрее:

— Макинтайр?

Они не дождались ответа. Местный агент по торговле недвижимостью издал горловой странный звук, и рухнул на лобовое стекло “мустанга”.

Пульсирующий свет полицейского автомобиля отодвигал лесную тьму. Натан и Скиннер сидели на капоте “ранглера” и курили, глядя как санитары из больницы в Моррисоне, стараясь не слишком загрязнять обувь, укладывают Макинтайра на носилки. Один из них держал над пострадавшим капельницу.

— Зная жизнь, скажу — его поместят в ту же палату, что и пастора Рансберга, — буркнул Натан.

— Не исключено. Что-то мне подсказывает, англичанин, что если все так пойдет дальше, кто-то из нас также туда попадет.

— Тогда тем более нам нужно разобраться с этим делом. И как можно быстрее. Я не доверяю местному здравоохранению.

Оуэн закончил беседу с шефом бригады “скорой помощи”, и подошел к Натану и Скиннеру. Но смотрел он только на Натана.

— Что случилось, сержант? — спросил англичанин. — Мы уже дали показания. Исчерпывающие.

Сержант прикинулся повеселевшим и махнул рукой.

— Я не имею ничего против ваших показаний, только… Но кое-что меня удивляет, мистер Маккарниш. Сначала это происшествие в “Прэттс Хэт”, затем мистер Макинтайр, исчезнувший во второй раз. Я просмотрел рапорт о состоянии пастора Рансберга — нет сомнений, что его сбил автомобиль на дороге, ведущей к “Прэттс Хэт” где-то за час до событий на турбазе. А есть еще заявление о проникновении в церковь.

Взгляд полицейского скользнул по бамперу джипа.

— Мне кажется, что вы обеспокоены, мистер Макграт, — сказал полицейский, пристально разглядывая писателя. — Вы притягиваете неприятности. К тому же…

— Я видел черного пса, — прервал его Скиннер.

Оуэн открыл рот. ОРн со страхом посмотрел на Натана, а потом на Скиннера, будто бы задавая вопрос: “Ты все ему рассказал?”

Лесоруб смотрел на него холодно и бесстрастно. Наверняка, так он смотрел на арабов где-то в Кербеле.

— Ну что же… По-моему… — неуверенно начал Оуэн, пытаясь вновь обрести преимущество.

— Перестань нести чушь. Ты знаешь, что это значит. И не переходи ему дорогу.

— Что?

— Не переходи ему дорогу, — выразительно прошипел Скиннер и качнул головой в сторону Натана. — Если кто-то и может разгадать загадку этого проклятого городка, то только он.

Что за день.

У меня нет ни малейшего желания вспоминать о своих обидах или мстить, потому что произошло нечто невероятное. В один день, да что там, в течение одной минуты, в магазине появились два просто невероятных типа. Мало того, они оказались знакомы друг с другом. Пошли разговоры. Такие люди заходят в этот занюханный магазинчик раз в тысячелетие.

Не могу нарадоваться. В последнее время мне было скучно. Я даже начал обрабатывать глупую Обезьяну из мясного отдела. А сейчас? Как буриданов осел. Не знаю кого из них выбрать.

Тот, кто начал разговор, выглядел как на съемочной площадке “Бонанзы”. Его одежда не свидетельствовал об отсутствии вкуса, она должна была привлекать внимание. Все в этом человеке — одежда, интонации, улыбка, даже способ подачи руки — кричало: “Смотрите. Это я. Удивитесь мне. Все меня видели?”

Он производит впечатление совершенного манипулятора, альфа-самца, охотника за сердцами — казалось, он сиял ярче ламп дневного освещения, которые светились под потолком.

И добился своего. Люди следили за ним телячьими взглядами и впитывали все его слова. Все, включая идиота Уилсона, который оторвался от своих бумаг. Никто не обратил внимания на искусственность этого типа, такую же, как и его сделанные в Китае побрякушки. Никто не отметил, что каждый его жест не настоящий, каждое предложение тщательно отрепетировано. В нем не было ничего людского. Ничего настоящего. Маска.

А ведь известно, чем ярче маска, тем больше тьмы скрыто за ней. Эх, вскоре возьмусь за него…

Его ником будет “маска”.

Второй был полной противоположностью первого. Коротко стриженный, слегка небритый, бледный, с кругами под глазами, в черной байкерской куртке. Естественным желанием каждого едока хлеба было отвести взгляд, естественной потребностью — обходить такого парня и пойти как можно скорее своей дорогой. В этом не много смысла. Часто тип в черной коже — обычный мелкий преступник, и его можно прогнать ручкой от метлы. Но тот, кого видел в магазине, был другим. Он наверняка не был опасным, но почему-то вызывал уважение. Его эмоции кипели и собирались в темную тучу над его головой. Я чувствовал неприязнь, враждебность, брезгливость, задор, видел стиснутые кулаки, прищуренные глаза, легко подрагивающие веки… Я бы не хотел, чтобы этот молодец был моим врагом.