— А наше посольство?..

— Что — посольство?

— Они тоже не пришлют за мной машину?

— А вы что, и это забыли?!

— Господи, что еще? Неужели я там… тоже… учудил?

— Еще как! На приеме в вашу честь… Вы ведь укусили…

— Неужели посла?!

— До этого не дошло.

— Слава Богу! А кого тогда?

— Посольского кота! Вы его просто искусали!

— Надеюсь, до смерти? Терпеть не могу кошек! И все-таки, мне кажется, вы меня разыгрываете, господин полковник. То я у вас напиваюсь как свинья, то принимаюсь кусаться как собака.

Грызь деликатно отводит глаза в сторону.

— Не мне судить, кто вы, — потом, помолчав: — Хотите откровенно, Гарри Анатольевич?

— Ну?..

— Раньше, когда вы не были нобелевским лауреатом, вы были…

— Ну?..

— Вы были… лучше. Короче, посольская машина нам не светит…

— Черт с вами! Вызывайте такси! И закажите завтрак в номер…

— Какой уж теперь завтрак: полпервого… Скорее обед.

— Не придирайтесь! Закажите чего-нибудь горяченького, какой-нибудь съедобный скандинавский продукт, только не селёдку! И пару двойных виски. Виски всенепременно! Вы английский-то знаете?

— Уж как-нибудь… — обиделся Грызь.

— ?!

— Пришлось выучить… Хорошо бы вам, Гарри Анатольевич, побриться и душ принять. Вам сразу полегчает. Контрастный душ кровь разгоняет…

— Гнилую кровь не разгонишь… — старина Гарри посмотрел на свои синие ноги. — И чего ее разгонять-то? Только сосуды засрёшь… Когда стартует наш реактивный катафалк?

— Через три часа. Вот перекусите, и надо бы сразу ехать, Гарри Анатольевич…

— Вот и отлично, итак, закажите чего-нибудь в номер, мне и себе, — бодро произнес старина Гарри и сбросил халат на пол. — А мне, и в самом деле, было бы недурно побриться перед дальней дорогой и совершить омовение членов.

Полковник вздохнул, нагнулся, аккуратно свернул халат и положил его на край кровати.

— Давно хотел вас спросить, — услышал он голос из ванной, — каким образом вы попали на эту должность? Признаюсь откровенно, когда мне вас в Шереметьево перед отлетом представили как сопровождающего, когда я увидел эти ваши кайзеровские усищи, словом… нехорошо мне стало…

Полковник подошел к ванной комнате и, опершись о дверной косяк, некоторое время молча смотрел, как его подшефный бреется.

— Занятная история, — начал Грызь, — чистая случайность. Стою это я на посту…

— Никак вас опять в постовые законопатили?

— Было дело. Меня ведь когда из больницы-то выписали…

— Какие страсти, вы лежали в больнице?

Полковник усмехнулся:

— Что вы тогда мне в кофе-то подмешали, Гарри Анатольевич?

Полковник видит в зеркале, как Зубрицкий делает круглые глаза.

— Как вы могли подумать такое, Петр Петрович! Ничего не подмешивал, клянусь богами Олимпа!

— Не стоило бы клясться такой страшной клятвой.

— Нет, правда! Только три чайные ложки кофе и много-много сахару. Я старался сделать как лучше…

— Вам это удалось, — с горечью сказал Грызь.

— Я думал, вам понравится…

— Мне и понравилось. А вот моему желудку не очень…

— Я искренно сожалею…

— Ладно уж, кто старое помянет… Короче, когда я из больницы вышел, место мое, как водится, было уже занято. Ну, занято и занято. Делать нечего. Не помирать же мне от голода, в самом деле. Стиснул зубы и пристроился опять в постовые. Стою это я как-то на посту, на Кутузовском проспекте, стою это я, значит, и вижу, несутся штук шесть черных машин, и несутся, должен отметить, прямо по середине проезжей части. И несутся с такой сумасшедшей скоростью, что… Словом, я и…

Полковник замолчал.

— Ну, вы и?..

— Ну, я и взмахнул жезлом, словно, меня чёрт под руку…

Полковник опять замолчал.

— И?..

— И очнулся опять в Склифе. Только в другом отделении… и не просто в другом, а совсем в другом, в реанимации. Кстати, вы не знаете, где мой пистолетик?

Грызь видит в зеркале, как старина Гарри опять делает круглые глаза.

Полковник грозит ему пальцем.

Старина Гарри сдается.

— Так уж и быть: это я взял. Правда, я им так ни разу и не воспользовался, — признается Зубрицкий. — А стоило бы. Хорошо бы прикончить какого-нибудь известного депутата. И свалить всё на вас. И поделом бы вам было. Чтоб не разбрасывались табельным оружием. Чёрт с вами, верну, как только приедем в Москву, не бойтесь.

— Можете оставить себе, — сказал великодушный полковник. — Я себе давно другой справил. В Малаховке купил, на рынке. Там этого добра не счесть! И куда только наша милиция смотрит?!

Старина Гарри завершил бритье и полез в ванну.

— Вы когда-нибудь мне доскажете, наконец, чем у вас там, в Склифе, дело-то кончилось?

Грызь вошел в ванную комнату и сел в кресло рядом с искусственной пальмой.

— Я ведь знал, — сказал он, — что агенты президентской охраны или из охраны премьера в таких случаях, если кто жезлом махнет или какое другое резкое движение сделает, сразу на поражение стреляют… А все-таки махнул я этой проклятой палкой, будто меня кто подтолкнул… До сих пор понять не могу, кой чёрт меня дернул…

Тут голос Грызя заиграл, завибрировал, сфальшивил, как бы съехав с основного тона в сторону унтертона.

Но старина Гарри за шумом льющейся воды ничего не заметил.

— Ну, они и пальнули, — выправился Грызь. Голос его звучал по-прежнему уверенно. — Хорошо ещё, что пуля по касательной прошла, вскользь, а то несдобровать бы мне… А так только голову поцарапало, да плюс контузило слегка.

Старина Гарри, перекрывая шум воды, закричал из душа:

— Должен с удовлетворением отметить, что это пошло вашей голове на пользу! Это просто удивительно, какая у вас память на слова! Не память, а стальной капкан! Всем на зависть! Вон как у вас башка варит! Как у Шерешевского!