— Нет ничего проще.

…Лёвин опять задремал. Сквозь дрему он слышал фрагменты разговора приятелей. Тит попытался вникнуть в его суть, и это привело лишь к тому, что он еще крепче смежил вежды.

Много лет назад, после обильного возлияния, Тит Лёвин в зеркальном холле ресторана "Эксельсиор" нос к носу столкнулся с женщиной, с которой у него когда-то был короткий, но чрезвычайно бурный роман. "Кажется, — припоминая, задумался Тит, — я был даже на ней женат… Черт, не помню!"

Сусанна, так звали женщину, в пору их любви была необыкновенно хороша собой. С годами, Тит сразу отметил это, ее красота не потускнела, а налилась новой, капризно-победительной силой. Едва он взглянул на нее, как в нем пробудилось некое подобие того тяжелого чувства, которое когда-то едва не свело его с ума.

Лёвин с неудовольствием отметил, что Сусанна была не одна. Ее спутником был мужчина лет тридцати пяти-сорока, с маловыразительным лицом, единственной запоминающейся чертой которого был очень длинный и очень тонкий нос. "Наверно, муж или возлюбленный, — с внезапной ревностью подумал Тит, — крайне неприятный тип, не человек, а какой-то Буратино. Таким носом клевать хорошо. Дорого бы я дал, чтобы посмотреть, как этот Сирано сморкается".

По лицу мужчины бродила косая презрительная улыбка. По всему было видно, что он чем-то недоволен.

Носастый замешкался у гардероба, и Тит, который вдруг почувствовал себя страшно остроумным и коварным, спросил Сусанну, как она отрекомендует его своему кавалеру. Как бывшего сослуживца, знакомого родителей, личного психоаналитика, дамского парикмахера, массажиста, псаломщика или партнера по теннису?..

Сусанна недоуменно пожала роскошными плечами. Какое, мол, это имеет значение?

Когда носастый подошел, она представила его Титу.

"Мой муж Серж", — сказала женщина холодно.

"Ссссергей…" — пробормотал мужчина и протянул руку для приветствия.

"А этот безнадёжно стареющий джентльмен зовется Титом Лёвиным, — сказала красавица и с видимым удовольствием посмотрела на себя в огромное зеркало. Тит почувствовал, как напряглась рука мужчины. — Помнишь, дорогой, — Сусанна улыбнулась, — я тебе рассказывала, что в дни моей грешной юности некий бумагомарака доводил меня своим неистовством в постели до экстатических припадков. Так это он самый и есть. Гений секса! В сто раз лучше тебя. Но ты не отчаивайся. Во всех остальных смыслах этот Тит, поверь мне, полнейшее говно и ничтожество".

Ладонь мужчины закостенела в руке Тита. Глядя ему в глаза, Тит проникновенно сказал:

"Ах, женщины, женщины! Что с них взять! Вы, голубчик, просто счастливец, что имеете такую жену. Сусанна — редкое, удивительное создание… Я давно хотел поблагодарить ее, да вот только случая не представлялось. И вот нежданная встреча… Я вот что хотел сказать: наиболее сильным страницам в своих романах я обязан именно ей. Когда я стремился в описании самых чудовищных человеческих пороков достичь предельных высот достоверности, я вспоминал Сусанну…"

Покончив с одним воспоминанием, походившим на старый кинофильм, Тит мягко переходит к следующему мысленному "мемуару", более близкому по времени.

…Случилось это примерно за год до смерти его последней жены, Ефросиньи.

Жена назвала (или обозвала?..) Тита "стручком". Произнесла она это слово так, походя.

В тот вечер она, как обычно, полулежала на диване, сосала малиновые леденцы и пялилась в телевизор.

И вдруг, ни с того ни с сего, без каких-либо причин, ляпнула: "Стручок ты мой…"

Не сказать, чтобы Тит обиделся. Хотя тон, каким это было сказано, ему очень не понравился.

…Он вспомнил, как они познакомились. Обстоятельства, при которых это произошло, очень напоминали осовремененную древнегреческую комедию, написанную под диктовку лагерного Аристофана.

Тит, в то время уже богатый и популярный писатель, сильно перебрав в какой-то компании, тем не менее, нашел в себе силы поймать такси.

Погрузившись в машину (ему показалось, что он был один, без дамы), Тит не проронил ни слова, почему-то посчитав, что таксист и так поймет, куда должен отвезти знаменитого пассажира.

В недрах похмельного сознания, когда Тит утром проснулся, вернее — очнулся, зияла временная дыра столь большого размера, что он, пытаясь восстановить в памяти события минувшей ночи, едва не схлопотал разжижжение мозгов.

Его окружал нереальный зыбкий мир, из которого хотелось выбраться как можно скорее. Единственной реальностью было то, что он лежал в постели с неизвестной женщиной неопределенного возраста. Ну, в этом-то как раз не было ничего необычного: с любившим крепко выпить Титом и не такое случалось по пьяной лавочке.

Глаза Тита начали шарить по комнате, пытаясь найти в комнате хоть какой-нибудь предмет, который помог бы как-то зацепиться за действительность и определиться со своим физическим телом в пространстве, но таковой предмет обнаружен им не был. Комната была Титу совершенно не знакома.

Кроме того, отсутствовали все детали его одежды. Он не увидел ничего из того, что обычно может увидеть человек, неожиданно для себя проснувшийся после попойки в квартире одинокой свободной женщины: ни скомканных брюк, ни косо висящего на стуле пиджака, ни галстука на оконной ручке, ни лежащих на боку башмаков с порванными шнурками, ни залитой вином рубашки. Словом, ничего!

Тит под одеялом ощупал себя и с ужасом убедился, что абсолютно наг. Если сейчас он встанет и решится выйти из комнаты, а затем и из квартиры, — то ему придется перемещаться по улицам, площадям и проспектам столицы нагишом. Интересно, как далеко ему удастся уйти от места старта? Тит покрылся холодным потом.

И тут дверь с шумом распахнулась, и в комнату, до смерти перепугав Тита, как бомба влетел одноногий инвалид, потрясавший железной клюкой и Уголовным кодексом РСФСР.

Трудно сказать, что Тита напугало больше: кодекс или клюка.

Через минуту выяснилось, что инвалид — это старший брат его будущей жены, с давних пор лелеявший вздорную мечту выдать сестру за писателя.

Короче, перетрусившему Титу пришлось жениться. Он уступил угрозам брата-инвалида с его страшной клюкой, Уголовным кодексом и навязчивой идеей выдать сестру хоть за урода, лишь бы тот был беллетристической породы.

Читатель вправе подивиться. Наложить в штаны из-за страха перед каким-то инвалидом…

Так-то оно так, но инвалидом братец был не совсем обычным. Одной ноги у него, действительно, не было. Зато всего остального было в избытке.

Братец был счастливым обладателем целого стада "Волг", пяти квартир в Москве, шести каменных дач в Подмосковье и десятка домов в Ялте и Сочи, причем все это движимое и недвижимое имущество было записано на имена мифических родственников.