Вам нравится вселяющееся в вас чувство предвкушения роскоши, когда вы убеждаетесь, что должны купить какой-нибудь предмет декорации? Для меня это стаю идеей фикс. Следующие пару недель я ходила на десятки садовых распродаж и в десятки магазинов антиквариата. Вскоре у меня было уже три вазы McCoy: зеленая ваза мате (Керамика McCoy: проводник по ценности и справки коллекционеров, стр. 136, справа). В форме гиацинта (стр. 167). Простая жардиньерка (стр. 217). Я была влюблена. Я чувствовала, что керамика McCoy обалденна. Я видела милую вазу-бабочку раннего Nelson McCoy, чувствовала слабость и краснела. Было трудно проанализировать это чувство, но, думаю, что это было смесью ностальгии по месту и времени.

Вот я жила здесь, в грязном Лос-Анджелесе, но я была рождена и воспитана в Пенсильвании. Я скучаю по холмам. Я скучаю по колориту. Я на самом деле скучаю по очертаниям листвы. Керамика McCoy была сделана в Занесвилле, штат Огайо, с 1848 по 1990 год. Это место похоже на Пенсильванию. Я смотрю на горшок McCoy и вспоминаю раннюю весну, когда я была ребенком и навещала своих тетушек. Это старомодное, великолепное чувство. Как-то раз я совершила паломничество в Ванесвилль и пялилась там голодным взглядом на деревья.

Но однажды все закончилось. McCoy оставил во мне чувство опустошенности. Даже самая старомодная из всех, темно-коричневая Loy-Net-Art в цветочек меркла. Надо признаться, я чувствовала себя немного обделенной.

Но не важно. Моя одержимость коллекционированием, как хлорофитум, дала маленькие, целиком сформированные ростки, и я начала собирать кожанyю одежду, одежду семидесятых от Willy Smith, Репу Ellis, Stephen Burrows и Patrick Kelly.

И сумочки абсолютно любых видов, главное, чтобы они выглядели ненормальными.

Сюда, пожалуйста, позвольте пригласить вас в гостиную, где и обитают одежда и сумочки. Видите эту белую куртку из пике от Патрик Келли с гигантскими музыкальными нотами?

Три доллара! Видите эти кошельки, которые являются еще и телефонами? С обложки каталога «Нечего носить» Сотби! Видите эти треники семидесятых годов от Нормы Камали? Это коллекция или просто старая одежда?

Я не хочу говорить о собаках.

Ладно, я буду говорить о собаках.

Как-то раз у меня была вечеринка, и кто-то из гостей подошел ко мне и сказал: «У тебя великолепная коллекция с собаками».

Может быть, она говорила искренне, может быть, она надо мной смеялась, так как у меня было только несколько картинок и случайная статуэтка Роквуд. Но я восприняла эти слова как вызов, брошенную перчатку.

Я уверена, вы можете это понять из разрозненных подставок для книг от Скупи, фотографий фокстерьеров пятидесятых годов, бульдогов, украшенных флагом Ройал Далтон, нарисованных масляными красками гирлянд с собаками, рисунков акварелью и карандашом, кухонных полотенец, чайниц в кухонных шкафах, вешалок для галстуков из Сирокко, выключателей, галстуков, раскрашенных вручную, ящиков для цветов и, ну ладно, вязаной обложки для туалетной бумаги в форме пуделя. Мои любимые — это, конечно, одежда из собачьей шерсти и собаки от McCoy (пересекающееся коллекционирование!).

Но, пожалуйста, поверьте мне, я никогда не покупала чайника в форме собаки или железных щипцов для орехов в форме спаниеля. И, пожалуйста, заметьте, что у меня нет и никогда не будет флажков с собаками на фасаде дома. У меня все-таки есть вкус.

Вот, сядьте. Суньте эту подушку для иголок в виде мопса себе под поясницу. Я сделаю вам чай в сногсшибательном чайнике McCoy (да, мной снова завладела страсть к McCoy, но она похожа на ностальгию по ностальгии, а это нестерпимо, потому что слишком похоже на постмодернизм).

Забирайте все. Я предложу вам хорошую цену. Время самых низких цен. Продайте это, сломайте, просто уберите с моих глаз. Я не хочу больше это видеть.

Нет, извините, только не первые издания Вудхауса. Не нелегальные записи Боба Дилана или безвестные записи панкрока. Простите, нет! Это те вещи, которые переносят меня в другие миры, они все еще живые. Как мир моих настоящих собак, который учит меня пьянящему наслаждению нюхания задний и балдения на диване.

Все остальное, что вы должны у меня купить, пока я совсем не сошла с ума, живо только тогда, когда мне это надо, когда это недостижимо и мучает меня. Спаниель от Уэллср, подмигивающий мне с верхней полки в магазине антиквариата? Когда я приношу его домой, он чахнет, задыхается, умирает.

Мне кажется, что я человеческая версия белого медведя, расхаживающего туда-сюда в зоопарке. Я занимаюсь охотой и собирательством, охотой и собирательством в этом ужасном городе, который нас постоянно душит.

Мне нужно выбраться отсюда. Я переезжаю за город или хотя бы в Окленд. И я не хочу собирать вещи.

Конечно, я и дальше буду все это покупать, не думаю, что кто-либо на свете смог бы выбить из меня эту привычку, но вместо того, чтобы хранить всю эту ерунду, давайте я ее вам продам.

Пожалуйста!..

ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБАВЛЕНИЕ К НАШЕЙ ОРАВЕ — это молодая собачка по имени Энни. Она только гость, выздоравливает после жестокого обращения. Вы уверены, что знаете все о жестоком обращении? Тогда послушайте, что случилось с этой милой голубоглазой сукой с окраской шнауцера.

Она была беспризорной, шлялась где придется и нагадила на чужой лужок. Сын хозяйки лужка, который приехал в гости из Вегаса, пылая сыновней любовью, направил своего питбуля на Энни. Но питбуль не собирался ничего с ней делать, может, ему нравились голубые глаза. Поэтому сын сделал единственную логичную, по его мнению, вещь. Он надел Энни на голову мешок, облил ее бензином и поджег.

Соседские дети закричали, приехала полиция и представители общества защиты животных. Энни увезли в городской приют.

Целую неделю она сидела в клетке с ожогами третьей степени без медицинского наблюдения. Если никто не приходит за животным через неделю, его усыпляют (это в том случае, если животное бесхозно; если «хозяин» выбрасывает его, его усыпляют в ближайшие пару часов). Работник приюта позвал местную добрую душу, женщину по имени Джун, и предложил ей приютить Энни, пока ее не убили.

«Она так сильно обгорела и испытывала такую боль, что могла ходить только боком, как краб, но, несмотря на это, она терлась об меня и просила, чтобы я ее обняла, — рассказывала Джун. — Мой ветеринар считала, что у нее нет шансов выжить, — в таком состоянии даже питбуль не выжил бы».

Ха. Эта малявка, эта тощая маленькая сука, которой так надрали задницу, вовсю процветает. В течение шести месяцев ей делали операции по пересадке кожи, после чего она начала проявлять признаки того, что Лиса, собачий тренер, называет «чрезвычайным синдромом выживания у собак». Они болеют, болеют, с ними нянчатся и все им позволяют. Им становится лучше, им становится еще лучше, и люди не успевают заметить, как собаки уже думают, что правят миром.

Док, большой лабрадор/шеперд, который железной лапой управляет моей сворой, решил нанести сокрушительный удар по Энни. Он хотел удостовериться, что она осознает его могущество. Когда Энни была поблизости, он с великолепной грацией поймал свой красный пищащий мячик.

«Если ты такая большая шишка, — наверное, сказала она на собачьем диалекте, не прекращая при этом одновременно жевать ручку, двадцатидолларовую купюру и пульт от телевизора, — открой эту чертову дверцу холодильника. Давай. Там лежит целый цыпленок!»

«Раз плюнуть», — видимо, ответил Док. Сказано — сделано. Люди пришли домой и не обнаружили ни цыпленка, ни сыра, зато нашли пустые упаковки от йогурта и виноград, рассыпанный по полу в знак протеста против того, что он всего лишь виноград.

Люди взбесились и поставили на дверь холодильника всевозможные замки от детей и наклеили скотч. И это помогало, пока у Энни не началась течка. (Никто этого не ожидал! Даже ветеринар-гинеколог не могла сказать точно, была ли Энни стерилизована! А до конца течки стерилизовать их опасно!)