Мое новое романтическое приключение приковало внимание подруг из Англии, тем более что парень стал каждые три минуты присылать мне письма по e-mail. Эти письма, конечно, читались, заносились в каталог, в картотеку и досконально анализировались девчонками. E-mail № 7, в котором впервые появилось слово на букву «л», занял у нас целых три обеда.

«Это так чудесно. Я так за тебя переживаю, — сказала Джиллиан. — Кажется, мое сердце не билось так уже несколько лет. Когда ты замужем, ты обычно не обсуждаешь с подругами свою сексуальную жизнь, слово на «л» или еще что-нибудь в этом роде».

(Джиллиан была уже пять лет замужем. До того как она вышла замуж за Гилберта, я была посвящена во все. Не было случая, чтобы Гилберт сказал: «Не сегодня, крошка, у меня болит голова», а я бы через пятнадцать минут об этом не узнала. Она могла позвонить мне из ванной, если считала нужным.)

«Ну что, Джиллиан, как семейная жизнь? Вы счастливы?» — спросила я.

— «У нас все хорошо», — ответила она спокойно, одарив угрожающим взглядом.

К счастью для моей карьеры писателя, мое новое увлечение оказалось, мягко говоря, просто несносным. О, статьи о противостоянии! Нескончаемые совещания с друзьями в два часа утра!

«По-моему, я несу эту ношу одна», — сказала я Вудроу (его ненастоящие имя), с которым я познакомилась на интернет-форуме Уэлл. Вудроу, так же как я, писал статьи для альтернативной прессы. Мы долго переписывались, а потом, когда отношения с моим занудой дали трещину, мы стали часами болтать по телефону.

«Уходи сейчас, оставь все, даже не пакуй чемодан!» — кричал он. У него вошло в привычку звонить мне в два часа ночи, только чтобы убедиться, что я не наглоталась таблеток или что-нибудь в этом роде, и я ему рассказывала обо всем. Однажды вечером, когда я еше хлюпала носом и всхлипывала и сморкалась после недавних бурных рыданий, он сказал: «Все дело в том, что хорошие отношения должны строиться на взаимопонимании. А в наших отношениях его нет».

Взаимопонимание? Это что-то новенькое. Разумеется, я мечтала, что однажды встречу мужчину, и мы будем одним целым против всего мира, команда мечты, принимающая в свои ряды всех желающих. Но лишь однажды я испытала подобное чувство — в качестве матери. Мы с моим сыном постоянно защищали друг друга и приносили друг другу суп из цыпленка.

Но взаимопонимание с любовником? Ну уж нет. В моем представлении любовники — это скорее враги. Мы мерились силой, изменяли друг другу, говорили об обязательствах, отказывали друг другу в любви или сексе или и в том и в другом, плюс знаменитое «Я-люблю-тебя-не-так-сильно-как-ты-любишь-меня». Для меня взаимопонимание означало тусоваться со своими подругами, планируя новые маневры в отношениях.

Взаимопонимание, ммм? Вот почему, наверное, женатые люди всегда так молчаливы. Женитьба не имеет ничего общего с этими кровавыми битвами, которые я называю романтикой.

Вместо эмоциональной эквилибристики мои замужние подруги, по-видимому, проявляли верность, сочувствие и доверие.

СНАЧАЛА БЫЛ ПОЯС. ЭТО БЫЛ ЛЕГЕНДАРНЫЙ ЖЕСТОКИЙ инструмент пыток. Он был сделан из твердой резины. Он врезался в талию, затрудняя дыхание. Но эта боль была ничем по сравнению с болью в бедрах. Он опоясывал наши бедра, вызывая смерти от гангрены. Многие женщины пристрастились к барбитуратам. Единственным способом избежать ужасных набедренных повязок было носить чулки на резинках, которые вызывали другой вариант боли, особенно когда резинка рвалась и служила причиной серьезной гематомы бедра.

— Ты будешь их носить, и они тебе понравятся, маленькая мисси!» — сказала моя мама, когда мне было одиннадцать. Мои мучения и мучения миллионов других девочек моего возраста (и моложе!) кардинально изменили мир.

Если бы не чулки на поясе, не был бы изобретен современный феминизм. Они были той самой каплей, которая разрушила фундамент патриархата. Это было уже слишком!

Чулки на поясе появились в пятидесятые — жуткое десятилетие. Конечно, оно кажется сейчас очень милым благодаря повсеместным горшкам для цветов от MеCoy, стульям Eames и легендарным дутым юбкам. К тому же это правда, что в пятидесятые можно было купить ламп у Джорджа Нельсона за $4.95.

В какое еще десятилетие реклама по телевизору изображала женщин в белых перчатках, которые, наведываясь друг другу в гости, проверяли все поверхности на наличие пыли?

Когда еще снимались фильмы, все содержание которых сводилось к вопросу, потеряла ли Дорис Дей девственность с Роком Хадсоном до свадьбы?

Я смотрела эти фильмы, будучи маленькой девочкой, и думала: «Однажды я встречу своего принца». Я часто лежала в своей кроватке, уже поцеловав на ночь и убрав десятки своих плюшевых игрушек, и представляла, что дожидаюсь, когда придет и присоединится ко мне мой муж.

В течение дня я убивала время, представляя, что снимаюсь в рекламах. Я драила раковину в ванной и напыщенно произносила в зеркало: «Видите, как быстро и легко?»

Я целиком и полностью виню в подобном поведении пятидесятые. И я виню сороковые за пятидесятые.

Сороковые свели с ума мужчин. Где бы они ни находились — в воздухе или на земле, везде их пытались убить. Те, кто не умирал, видели, как отрывало головы их товарищам. Даже те, кто имел хорошо оплачиваемую сидячую работу, знали, что где-то в этот момент существуют концлагеря, и от них зависело спасение этого чертова мира. Отсюда безумие.

Такое же безумие у женщин, ждущих и испуганных.

Потом война закончилась. Теперь женщины не могли работать, так как мужчины нуждались в постоянном чувстве безопасности, а чувствовать себя в безопасности после того, как видел разбросанные по земле человеческие внутренности, означало абсолютный, полный и безусловный контроль. Потом жены этих неизлечимо травмированных мужчин беременели, и на свет появился самый страшный из всех послевоенных монстров — современный бизнесмен. Все мужчины надели на себя модные переливающиеся костюмы из акульей кожи, за исключением некоего доктора Бенджамина Спока, который написал книгу — ту самую, которая советовала женщинам не кормить грудью и держать своих детей на строгой диете. Вырастая, последние садились на ЛСД в шестидесятые и называли всех своих детей Тритоп или Гараж.

Плюс еще совсем не смешные стрижки ежиком. Секретные научные данные говорили о том, что эта прическа делает не только своего носителя, но и любого человека в радиусе 100 метров глупым, одержимым конформизмом, бесполезным, бычащимся тунеядцем.

Вот десять заповедей для «ежиков»:

1. Вы не должны выделяться!

2. Вы должны переехать на окраину и возделывать вашу банальную лужайку!

3. Вы должны чтить всех влиятельныхъ лиц, независимо от того, как это глупо! Или угнетающе!

4. Когда сомневаетесь— БЫЧЬТЕСЬ!

5. Настройте себя против жизни.

6. Все отличающееся или новое в Вас — СТРАШНОЕ.

7. Все страшное — НЕПРАВИЛЬНО и ПЛОХО.

8. Избегайте гомосексуалистов, проституток, битников, иностранцев, животных и коммунистов!

9. Вы не должны ни о чем спрашивать!

10. Если ваша непохожесть вызывает в вас отвращение — застрелитесь!

Это было похоже на ад. Никому нельзя было ни о чем говорить, иначе человек с ежиком на голове подойдет и ударит вас по губам.

Женщины были особенно запуганы этим. Нам стоит пожалеть наших мам и бабушек! «Ежики» постановили, что они весь день должны сидеть дома. Поэтому для женшин домашняя работа стала основным видом трудовой деятельности. Одержимая бешеная опостылевшая болезненная аккуратность. Аккуратность, достижение которой требовало целого дня непрестанных усилий плюс постоянную прислугу. Сегодняшний нормальный родитель живет в счастливом беспорядке из Lego и отбросов. Но в пятидесятые чистый дом был единственным способом самореализации.

И, черт побери, мы также должны жалеть несчастных отцов и дедушек, облаченных в серые фланелевые костюмы! Работа была новой усовершенствованной бескровной войной. Мужчины были одержимы духом соревнования, их души были изранены; но разве могли они плакать и поддаваться вспышкам гнева? Нет. Их босс грозно смотрел на них. Парня мучил стыд и страх, он шел домой и кричал там на свою законную супругу. Она говорила: «Да, дорогой» — и с упреком в глазах приносила ему стакан мартини. И муж негодовал от упрека жены, а жена негодовала от раздражительности мужа. Они оба кипели от непонятного, гложущего, гнетущего негодования. А потом срывались на детей.