Но визитка сделала свое тайное дело. Мария вспоминала детство и войну. …Что понимает в любви мужчины и женщины ребенок? Да ничего! Но было так замечательно внутри их счастья. Так больше не было никогда. Всю жизнь она искала, ждала именно то свое состояние — покоя, защищенности, радости, исходивших от грешной любви мамочки и дяди Францика. Ничего похожего. Прислониться бы, постоять рядом с тем, у кого это есть. У нее был хороший муж, царство ему небесное, она видела и другие вполне удачные семьи. И только у мамочки случилось яичко не простое, а золотое. И пробежала не мышка — война, будь она проклята во веки веков. Но ведь не будь трижды проклятой войны, не было бы их встречи. Нет, Соломон, не на все вопросы есть ответ. Есть вопросы, что хуже самых страшных ответов. Работал самолетный телевизор. Певицы пели широко открытыми ртами, звук уходил в бесконечность и не возвращался. Что хотел сказать народный хор, выпрастывая из горла звук такой мощи, что мог померкнуть свет? Куда рвется голос, пренебрегающий свойствами резонанса и всей физики? Мария удивилась странности своих мыслей. И можно сказать, она их застеснялась. Она зыбыла, что была в храме святой Анны и ее рассуждения оттуда. Может, она вспомнит о нем потом, а может, и нет. И скорее нет. Чудо, оно и есть чудо. Вскрик всполошенной им экстрасистолы. Марию же сейчас занимает другое. Надо будет откладывать деньги на операцию, которая предстоит ей в следующем году. Аппендицит, конечно, ерунда, но у нее-то гнойный… И она засмеялась, хотя, казалось бы, с чего? — Что-то не так? — спросила соседка. — Наоборот! Так! — смеялась Мария. «Ишь! — думала она. — Он нашел мне повод жить — гнойный аппендицит. Ох и штучка этот Соломон, ох и штучка! Но вполне сохранный мужчина. Ни одного мозоля… А в русских сказках цари всегда дураки… Это у меня вопрос или ответ?» Мария, чтоб не смущать разносторонне летающую соседку, смеется в ладошку. «Алгоритм какой-то придумал. Другой бы объяснил…» Она закрывает глаза. В момент засыпания она делит чудное слово на два — на алгебру и ритм. Ей приятно такое ковыряние в буквах. Хотела когда-то учиться на филологическом. Дальнейшие метаморфозы слова она проспит. Проспит, как алгебра обратится в арифметику, а потом и вообще в цифру. Ритм же стал сначала музыкой, а потом вообще нотой. Цифра и нота, освободившись и отряхнувшись от лишнего, нетерпеливо полетят на родину — в изначальность… Хотя кто их знает? Может, и не улетят? Ведь никто ничего не знает наверняка. Не знает спящая Мария, не знает соседка, что рядом. Не знает и Соломон. Штучки с вишневыми косточками у нас проделает любой экстрасенс. За небольшие деньги. За большие он покажет вам Соломона. Щербакова Галина Николаевна родилась в г. Дзержинске Донецкой области, окончила Челябинский пединститут, работала в школе. Автор книг «Справа оставался городок» (1979), «Вам и не снилось» (1983), «Анатомия развода» (1990), «Love-стория» (1996), «Год Алены» (1996), «У ног лежачих женщин» (1999). Живет в Москве. Постоянный автор «Нового мира». Владимир Захаров Письмо демиургу Армия Что за дело мне до беспечных, До удачливых, молодых? Буду строить армию из увечных, Отставных, негодных, худых. Из грубиянов, замученных дачников, Сочинителей странных поэм, Из алиментщиков, из неудачников, Проигравшихся в «МММ». Что нам грезы безумные Гретины (Ты со смертью была визави!), Все мы храним отметины Лесных пожаров любви. Вот оно, мое новое воинство, Другого не будет дано. А ну, выходите строиться! Да не умеет оно! Кто на свете мне ближе их? С кем пойду на войну? Вот оно, мое стадо рыжее, Никогда его не прокляну! 1 Есть у каждого изъяны, и печали, и судьба. Снова, братья обезьяны, снова нас зовет труба. Неухожен март стыдливый, снег идет, не важно как. Санный поезд терпеливый в Петербург везет ясак. Едут люди и зевают, строят помыслы свои. Но никто из них не знает, где зимуют соловьи! В окружении мигалок едет новый дуралей. А что знает он про галок, и гусей, и журавлей? 2 Где, младенец, Амалфею Зевс со чмоканьем сосет, Где в далекую Корею глупый золото несет, В африканские туманы укрываясь от людей, Надзирают обезьяны за прилетом лебедей, Прячась в горные туманы, провожая лебедей, Наблюдают обезьяны за безумствами людей! Наши шерстки шелковисты, а хвосты весьма пышны, Наши замыслы цветисты, но сомнений мы полны, Мы ведем от Ханумана наши добрые дела, И в Китае обезьяна серебристая жила, И с тех пор мы, кавалеры, благородством дел своих Суть достойные примеры для хвостатых молодых, Кто же тихо достигает совершенства, тот всегда Вместе с облаком летает, как полдневная вода! 3 Но велел нам царь Асыка, наш достойнейший собрат, Наш таинственный владыка, всем собраться в Ленинград. Здесь подростки жрут колеса, здесь бандиты всех мастей, Здесь на нас посмотрят косо, на непрошеных гостей. Каждый зело уж научен, но смирим, однако, нрав: Здесь когда-то был замучен обезьяний гордый граф. Нам найти его могилу, где болота и ручьи, Распевая что есть силы, помогают соловьи. Стало быть, не зря веками мы воспитывали птиц, Глянь же новыми глазами на черты знакомых лиц, Над могилой ночью белой мы в молчанье постоим, Вспомним камеры, расстрелы, череду голодных зим, Когда здесь в краю обманов, нагоняя в души мрак, Тайно властвовал Агранов, Маяковского свояк, И обратно, обезьяны, улетим уж навсегда В иностранные туманы и в чужие города. * * * Боясь довериться бумаге, Я доверяюсь больше сну… Мне снятся дети-лотофаги, Свою забывшие страну. Где над низинами туманы Вползают в утреннюю мглу, Где в бубны грянули шаманы, Сажая солнце на иглу. Ведь лишь доверишься бумаге — Поднимется аэростат, И на ветру заплещут флаги, Чтоб не было пути назад. Любое место — только локус, Одна моргает всем звезда, А лотос, он вкусней, чем лотос, Чем с гор хрустящая вода. вернуться Зимой 1920/21 года в голодном Петрограде писатели по инициативе А. Ремизова играли в своеобразную игру. Они объявили себя обезьянами, членами «Обезвелволпал» — Обезьяньей Великой Вольной Палаты (см.: Ремизов А. Взвихренная Русь). Полноправные обезьяны имели звание кавалеров. Гумилев был этим званием недоволен и требовал себе титул обезьяньего графа. Царем обезьян считался Асыка, которого никто никогда не видел. |
