Несколько стран предложили мне снимать этот фильм у них. Я отказался, и главная причина не в том, что за пределами Франции трудно было бы воссоздать обстановку. Я хочу поставить «Сезнека» во Франции, чтобы помочь реабилитировать ее правосудие. Имя Сезнека символизирует типическую судебную ошибку. У нас есть нарыв, который надо вскрыть. Фильм будет поставлен во Франции или не будет поставлен вообще»[363].
Прежде чем вернуться к трилогии окольным путем, через «Черное досье», Андре Кайатт и Шарль Спаак касаются еще одной проблемы, которую тоже должно решить правосудие, но здесь на первый план выдвигается мотив моральной ответственности. Фильм «Перед потопом» говорит о социальном и моральном кризисе. На скамье подсудимых трое юношей и одна девушка. В какой мере должны отвечать за их преступления воспитание, которое они получили, примеры, которые давали им окружающие, время, в которое они живут?
Таков сюжет, предложенный Андре Кайаттом. Режиссер разрабатывает его, намеренно отказываясь от драматических эффектов, с той ясностью и строгостью, которые составляют главное достоинство его фильмов. Если и можно оспаривать исходное положение, то надо прежде всего воздать должное той манере, в которой оно нам преподнесено. Это и придает вес фильму. Малейшая трещина в сооружении такого рода поставила бы всю постройку под смертельную угрозу.
Однако если посмотреть на фильм с другой стороны, то мы обнаружим, что за прочностью постройки скрываются некоторые слабости в доводах. Андре Кайатт излагает здесь пять случаев, являющихся частями одной драмы. Это не обыденные случаи; это, увы, и не какие-нибудь исключительные случаи; но все же это частные случаи. А раз так, то поставленная проблема — уже не совсем проблема целой эпохи. Нельзя судить целую эпоху по частным случаям, Можно даже подумать, что эпоха слишком милостива к молодым героям фильма «Перед потопом»: папенькин сынок; одинокий юноша, получающий доллары из Америки; парнишка, извлекающий для себя пользу из «жертв» матери; сын и дочь преподавателя, которым не о чем больше спорить, как о политических утопиях; и только родители Ришара Дютуа живут в плачевных условиях, однако он исправно учится в школе. Если так, то на что, собственно, они могут пожаловаться? Они не знают настоящей жизни — той, которую приходится завоевывать трудом... Вина родителей в том, что они оградили их от жизненной борьбы. И еще в том, что не сумели привить им чувство ответственности и понятия о подлинных ценностях. То, как режиссер ставит и решает проблему, говорит больше о нашей эпохе, чем сама проблема. Он исходит из того, что социальное начало должно формировать моральное, тогда как возможно только обратное положение.
Если довести до конца эту внутреннюю логику фильма «Перед потопом», то можно прийти к полному отрицанию личной ответственности и какой бы то ни было свободы. Человек стал бы уже не существом, которое формируется, а существом, «данным раз и навсегда», своего рода духовным «роботом», у которого все предопределено окружающей его средой, воспитанием, внешними событиями. Это в большой мере справедливо; но человек велик именно в той мере, в какой он превозмогает обстоятельства. Лишить его этой способности преодолевать препятствия, значит умалить его, задушить, значит отрицать самую возможность прогресса в его жизни.
Перекладывая всю ответственность за поступки детей на их родителей, Кайатт и Спаак оставляют проблему нерешенной... «Точно так же можно было бы доказать, что поступки старшего поколения в свою очередь были предопределены предшествующим, и так далее»[364]. Так исходное положение об ответственности оборачивается положением о предопределенной безответственности.
В плане социальном еще один факт опасно смещает перспективу, намеченную Кайаттом. Война в Корее не вызвала во Франции такой паники. А если и была паника, так только среди «паникеров». Значит, перед нами снова частные случаи.
Каждый фильм Кайатта при анализе обнаруживает серьезные слабости в тех аргументах, которые на первый взгляд казались весьма убедительными. То же самое можно сказать и о персонажах. Если они еще могли показаться нам полнокровными в «Перед потопом», то в «Черном досье» они настолько схематичны, что никакие самые искусные ухищрения авторов не могут нас убедить в их жизненности.
«Продолжая думать об аргументах, развивавшихся в «Деле Сезнека», мы с Шарлем Спааком решили написать вымышленную историю, которая позволила бы нам поднять проблему воспитания. Так родилось «Черное досье».
Это не фильм, доказывающий заданное положение, это рассказ, который развивается по своим законам. Мы излагаем перед зрителем факты и показываем их последствия. Пусть он сделает из них свои выводы.
Весь фильм фактически держится на одном персонаже. Персонаж этот необыкновенно интересен, он самый парадоксальный из всех, какие только можно вообразить: это тог, о ком король Луи-Филипп сказал в свое время: «Самый могущественный человек во Франции не я, а судебный следователь... » Недавно президент Венсан Ориоль повторил этот афоризм, сохраняющий свое значение и поныне.
Кто же он, этот персонаж? Как это обычно бывает, он молодой человек 24 лет, который появляется в один прекрасный день в каком-нибудь провинциальном городе и приобретает там огромную власть при очень незначительных средствах. Вскоре он увязает в «расследуемом» деле, чувствуя, что не может ни довести его до конца, ни прекратить. Такова история моего героя, которая породила целую серию катастроф, а ему самому в конце концов не оставалось ничего другого, как спасаться бегством... »
Так Андре Кайатт изложил нам сюжет и замысел «Черного досье». И на этот раз его начинание было и смелым и полезным. Подробный рассказ режиссера убедил нас в подлинности не интриги, а тех фактов, на которых она строится. «Радио-Синема» так излагает их, анализируя содержание фильма: «Личность молодого следователя и его неблагоразумие в какой-то мере повторяет историю того следователя из Гонфлера, который, устав проводить «расследования» на велосипеде или пешком, выдал векселя, чтобы купить мотоцикл. Не имея возможности оплатить эти векселя, он попадает в руки шантажистов, которые довели его до самоубийства.
История с бокалами в «Черном досье»? Вы могли прочитать в газетах, что некто Да Сильва из Биаррица обвинялся в отравлении своей жены на том основании, что при вскрытии в ее внутренностях было обнаружено слишком большое количество спирта; в действительности же Да Сильва оказался жертвой подобной же судебной ошибки: помощник фармацевта, которому из экономии поручили вскрытие, считал, что нужно эти внутренности хранить в спирте.
Что касается методов работы полиции, соперничества двух полицейских органов и т. д., то множество недавних процессов (например, дело Марти, которое, впрочем, не могло послужить материалом для фильма, поскольку оно разбиралось, когда уже шли съемки) доказывают более чем убедительно, что все это соответствует печальной действительности.
Для Кайатта «Черное досье» было не проблемным фильмом, а констатацией ряда фактов, самым важным из которых был тот, что «французские судебные работники плохо оплачиваются, а посему плохо отбираются, и плохо подготовлены к выполнению своих многотрудных задач».
Чтобы обосновать это положение, Андре Кайатт снова нагромождает факты, которые, будучи сами по себе правдивыми, в совокупности производят впечатление фальши. Чтобы поразить зрителя, зажечь его и перетянуть на свою сторону, для режиссера все средства хороши и в особенности наиболее действенные, а это значит — самые грубые. Линия, начатая фильмом «Правосудие свершилось!», проводится все энергичнее. Свой фильм «Черное досье» Кайатт превращает в ряд эффектных сцен, в которых все рассчитано чуть ли не с садистским хладнокровием и направлено к тому, чтобы вызвать у зрителя негодование. Но автору удается при этом добиться только того, что мы соглашаемся с ним, но это согласие очень напоминает «признания», которых добиваются полицейские от невиновных. И стоит нам избавиться от подобного давления, как мы торопимся отречься от того, что говорили.
