Он ничуть не удивился, когда впереди него, преградив ему путь, появились и остальные разбойники. Сжав в руке кинжал — единственное оружие, имевшееся у него, — Ганнон приготовился подороже продать свою жизнь. Но всадники приблизились, и его сердце подпрыгнуло от радости. Он не видел нумидийских кавалеристов с тех пор, как покинул Карфаген, но ошибиться было невозможно. Какие еще конные воины ездили на лошадях без седел, поводьев и стремян? Или носили открытые по бокам туники, даже зимой?

Он едва успел открыть рот, чтобы поприветствовать нумидийцев, когда в его направлении полетела следующая порция дротиков. Два едва не попали в него. Ганнон быстро вскинул руки вверх, ладонями вперед.

— Стойте! Я карфагенянин! — закричал он на родном языке. — Я карфагенянин!

Его крики ничего не изменили. Снова полетели дротики, и один попал мулу в круп. Взбрыкнув от боли, животное сбросило юношу. От удара о жесткую землю у него сбилось дыхание. Едва видел, как мул, сильно хромая, поскакал прочь. В мгновение ока его окружили ухмыляющиеся нумидийцы. Трое спрыгнули с коней и подошли, держа наготове оружие. «Какая глупая смерть, — с горечью подумал Ганнон. — Погибнуть от рук своих, просто из-за того, что они даже не знают твой родной язык…»

И вдруг его осенило. Он в свое время немного учил шипящий язык нумидийцев.

— Стой… — с трудом проговорил Ганнон. — Я… друг.

Трое нумидийцев озадаченно взглянули на пленника. Потом осыпали его градом вопросов на их родном языке. Ганнон понимал одно слово из десяти.

— Я не римлянин, я друг, — только и мог повторять он снова и снова.

Этого оказалось недостаточно. Замахнувшись, один из нумидийцев пнул Ганнона ногой в живот. У юноши перед глазами замелькали звездочки, и он едва не потерял сознание от боли. Последовали новые удары, и он напрягся, ожидая, что в любой момент в него может вонзиться дротик.

Но тут прозвучал сердитый голос, и избиение сразу же прекратилось.

Ганнон осторожно посмотрел вверх и увидел всадника с вьющимися мелкими кольцами черными волосами. Ганнон с удивлением отметил, что у него на поясе был меч. «Командир», — из последних сил подумал Ганнон.

— Я ослышался или ты говорил на карфагенском? — спросил воин.

— Да, — ответил Ганнон, чувствуя облегчение и удивление оттого, что хоть кто-то знает его родной язык. Сел и тут же скривился от боли. — Я карфагенянин.

Его собеседник приподнял бровь.

— Что же, во имя Мелькарта, ты делаешь здесь, посреди этой проклятой богами замерзшей земли?

— Некоторое время назад меня продали в рабство римлянам, — попытался объяснить Ганнон. — Услышав новости о вторжении Ганнибала, я сбежал, чтобы присоединиться к войску.

Нумидийца это явно не убедило.

— Кто ты?

— Меня зовут Ганнон, — с гордостью ответил юноша. — Сын Малха. Мой отец — один из старших командиров ливийских копейщиков. Если я попаду в войско Ганнибала, то надеюсь, что смогу воссоединиться с ним и моими братьями.

Воцарилось долгое молчание. Ганнон почувствовал, как страх постепенно возвращается к нему. «Не покидай меня сейчас, великая Танит», — взмолился он.

— Странная история. Кто сказал, что ты не шпион? — не опасаясь, что его может услышать пленник, принялся рассуждать командир.

Несколько наиболее ретивых воинов тут же вскинули дротики, и у Ганнона упало сердце. Если они его сейчас убьют, то никто и не узнает.

— Стоять! — отрезал командир. — Если этот человек действительно много времени провел у римлян, он может оказаться полезным Ганнибалу. — Он ухмыльнулся Ганнону и добавил: — А если ты говоришь правду, подозреваю, что твой отец — в нашем войске он или нет, — предпочтет увидеть тебя живым, а не мертвым.

— Благодарю тебя, — проговорил Ганнон и широко улыбнулся.

Командир отдал приказ. Тут же к юноше подбежали нумидийцы и поставили юношу на ноги, не забыв крепко связать ему запястья. Правда, в этот раз обошлось без болезненных тычков и затрещин. Когда все оседлали коней, один из наездников подхватил Ганнона и перекинул его впереди себя. Тот не возражал. Его мул был ранен, и другого способа быстро попасть в лагерь карфагенян не было. По крайней мере, его не тащили на веревке позади лошади.

Нумидийцы поскакали на запад, а Ганнон принялся благодарить всех богов, каких мог вспомнить, но особенно Танит, к которой забыл обратиться, выходя из дома в Карфагене.

Они еще не успели выехать из леса, когда он почувствовал, что богиня еще раз ему улыбнулась.

Как только они очутились в военном лагере Ганнибала, Ганнона тут же спустили на землю. Он в изумлении огляделся вокруг, все еще не веря тому, что карфагенское войско стоит так близко к границе Италии. Сердце его так и прыгало от счастья. Он снова со своим народом! Однако чувство радости сменилось беспокойством. Воинов было намного меньше, чем он ожидал увидеть. А выражение их лиц… Оно потрясло юношу. Все несли на себе отпечаток недавних лишений и перенесенных страданий. У людей были неухоженные бороды, грязная одежда, да и, честно говоря, им не мешало бы хорошенько поесть. Вьючным животным и слонам досталось не меньше. Ганнон обеспокоенно поглядел на командира нумидийцев и тихо пробормотал:

— Должно быть, переход через Альпы был ужасен.

— Ты и представить себе не можешь, — угрюмо ответил тот. — Враждебные племена. Оползни. Лед. Снег. Голод. Мы потеряли, погибшими и сбежавшими, двадцать пять тысяч человек. И это только за месяц. Почти половину войска.

Ганнон в ужасе открыл рот и тут же подумал о судьбах отца и братьев. Ведь они легко могли оказаться среди погибших! Он поднял глаза на нумидийца и понял, что тот внимательно за ним наблюдает.

— Зачем ты мне об этом рассказал? — запинаясь, спросил он.

— Я говорю то, что считаю нужным. Римляне никогда об этом не узнают, — он жестко усмехнулся и улыбнулся вполне дружелюбно. — Вряд ли ты сможешь на своих двоих убежать от моих воинов.

— Не убегу, — сглотнув комок в горле, согласился Ганнон.

— Особенно если ты сказал правду насчет того, кто ты такой, а?

Ганнон бесстрашно встретил пронзительный взгляд нумидийца. Но тут его кольнуло страхом. Что, если здесь не найдется никого, кто смог бы поручиться за него? Что с ним тогда будет?

— Да, так и есть, — отрезал Ганнон, молясь богам, чтобы они не отняли от его губ чашу удачи теперь, в самый последний момент. — Отведи меня к палаткам ливийцев.

Шутливо поклонившись, нумидиец пошел вперед и остановил первого же встречного копейщика.

— Мы ищем командира по имени…

Он вопросительно взглянул на Ганнона.

— Малх! — тут же выпалил юноша.

К невероятному облегчению Ганнона, копейщик показал большим пальцем себе за спину.

— Третья палатка отсюда. Та, что больше остальных.

— Что ж, неплохо, — произнес нумидиец и, легко соскочив с коня, знаком показал, чтобы Ганнон шел следом. Трое его воинов, аккуратно обходя палатки, следовали за ними, в руках у них были зажаты дротики.

— Похоже, вот эта, — сказал командир, останавливаясь у большого кожаного шатра. Палатка была закреплена множеством растяжек, привязанных к вбитым в землю кольям. Снаружи на страже стояли двое копейщиков.

Ганнона охватила буря чувств. Страх, что отца может не быть на месте. Радость и облегчение от того, что после всех испытаний он наконец сможет увидеть своих родных. Юноша повернулся к командиру.

— Останься здесь.

— А? Не ты тут командуешь, — рыкнул нумидиец. — Пока я не услышу другого, ты хренов пленник.

— У меня руки связаны, куда я сбегу?! — вскричал Ганнон. — Тыкнешь мне в спину своим долбаным копьем, если попытаюсь. Но сюда я войду сам.

Нумидиец увидел в глазах Ганнона железное упорство. И внезапно понял, что пленник может оказаться куда выше чином, чем он сам. Добродушно кивнул.

— Мы подождем здесь, — наконец согласился он.

Ничего не ответив, враз одеревеневший Ганнон пошел к шатру.

Один из копейщиков двинулся навстречу.

— По какому делу? — резко спросил он.