— Что? — спросил Квинт, обернувшись и хмурясь.

— Здесь мы много грибов не найдем. Может, мне немного отойти и поискать?

Квинт удивился, но кивнул.

— Очень хорошо. Только не уходи далеко. И даже не думай сбежать.

Аврелия с теплотой поглядела на Ганнона.

— Благодарю тебя.

Ганнон оставил их. Прошел по краю поляны, но грибов не нашел. Квинт и Аврелия не глядели на него, и он углубился в лес. Звуки их голосов стали глуше, а потом и вовсе пропали. Солнце едва пробивалось сквозь плотную листву, покрывая землю под ногами неровными пятнами света. Было душно. Увидев Ганнона, птицы стали перелетать с ветки на ветку, тревожно крича. Вскоре юноша ощутил себя единственным существом во всем этом мире. Свободным. И тут же на его ногах брякнули кандалы, возвращая к реальности. Ганнон выругался. Даже если он попытается сбежать, далеко не уйдет. Как только оповестят Агесандра, тот спустит охотничьих псов, и те сразу же его найдут. Кроме того, он в долгу перед Квинтом. Вздохнув, Ганнон вернулся к сбору грибов.

Ему повезло. Спустя четверть часа он вернулся на поляну с полной корзиной.

Аврелия первой увидела его.

— Здорово! — вскричала она, бросаясь к нему. — Вот эти грибы с тонкой ножкой и плоской шляпкой — объедение, когда пожаришь. Может, потом попробуешь.

— Благодарю тебя, — с улыбкой ответил Ганнон.

Квинт поглядел на корзину, но ничего не сказал.

— Побежали к ручью — предложил он. — Можно остудиться прежде, чем возвращаться домой.

Хихикая, Аврелия направилась к дальнему краю поляны, откуда доносилось журчание воды.

— Эй! — крикнул Квинт. — Так нечестно!

Аврелия не ответила, и он побежал следом за ней.

Ганнон с завистью поглядел на них, вспоминая, как так же бегал наперегонки с Суниатоном. Но спустя мгновение его взгляд упал на два деревянных меча, оставшихся на земле неподалеку. Рядом лежали лук и колчан Квинта. Даже не думая, Ганнон подошел и подобрал гладий. Как и говорила Аврелия, держать его было неудобно, но карфагенянину было все равно. Крепко ухватив рукоять, он сделал несколько выпадов. И естественным образом представил себе, как ткнул бы этой штукой в живот Агесандру.

— Что ты делаешь?

Ганнон едва не подпрыгнул. Обернулся и увидел Квинта, с которого каплями стекала вода. Тот с подозрением наблюдал за ним.

— Ничего… — пробормотал Ганнон.

— Рабам запрещается брать в руки клинки! Брось!

С большой неохотой юноша выпустил меч из руки.

Квинт подобрал его.

— Не сомневаюсь, ты уже думал, как убить нас всех, пока мы спим, — жестко сказал он.

— Никогда! — возразил Ганнон. «Агесандра — другое дело», — подумал он. — Я дважды обязан тебе жизнью. Я такого никогда не забуду.

Квинт был неумолим:

— Я купил тебя в первую очередь потому, что этого не хотел Агесандр. А насчет того, когда он тебя побил, то серьезно покалечить раба — большая растрата.

— Возможно, — пробормотал Ганнон. — Но если бы не ты, меня уже не было бы в живых.

Квинт пожал плечами.

— Даже не думай, что тебе когда-нибудь удастся отплатить мне за это. Здесь не так-то много опасностей. — Он показал на мешок. — Бери его. Я нашел хорошее место на берегу ручья, чтобы поставить силки.

Склонившись так, чтобы Квинт не видел угрюмого выражения его лица, Ганнон повиновался. «Будь проклят этот римлянин и его самодовольство, — подумал он. — Надо было просто сбежать». Но в нем все еще жила гордость. Долг — он и есть долг.

Квинт и Аврелия ухитрились еще три раза прогуляться на поляну, пока спустя неделю не вернулся Фабриций. Атию так обрадовали полные корзины грибов, что Квинт убедил ее каждый раз отпускать с ним и сестрой нового раба. Ганнон с радостью подчинился. Аврелия вела себя доброжелательно, да и Квинт постепенно менял к нему свое отношение. Нет, никакой дружбы не было, да и не могло быть, но больше юный римлянин не вел себя так высокомерно. Может, потому, что узнал о чувстве долга, о котором рассказал ему Ганнон…

Хотя возвращение Фабриция домой и означало, что их тайные прогулки прекращаются, Ганнон с радостью узнал, что хозяин скоро снова вернется в Рим. Подслушивая разговоры семьи во время подачи еды, он узнал, что дебаты в Сенате по поводу Ганнибала идут постоянно. Некоторые фракции предлагали начать переговоры с Карфагеном, другие же требовали немедленного объявления войны.

— Это дело привлекает куда больший интерес, чем дочка благородного гражданина из сельской местности на выданье, — признался Атии Фабриций.

Аврелия едва смогла скрыть радость, но мать поджала губы.

— Никого подходящего не нашел? — спросила она.

— Нашел, предостаточно, — попытался успокоить ее Фабриций. — Просто на это нужно время, вот и все.

— Я хочу знать самых лучших из них, — заявила Атия. — Могу написать их матерям, какие из них еще живы. Устроить встречу.

— Хорошая мысль, — кивнув, согласился Фабриций.

«Пусть это продолжается целую вечность! — взмолилась Аврелия. — А я тем временем буду тренироваться с Квинтом». Для нее было истинным счастьем почувствовать, с какой легкостью она овладевает искусством боя на мечах. Ей хотелось тренироваться как можно чаще, пока это еще возможно.

А вот реакция брата была совершенно противоположной.

— Когда ты вернешься? — мрачно спросил он отца.

— Не знаю. Может, это займет недели. К Сатурналиям точно буду дома.

— Но до них не один месяц! — в ужасе воскликнул Квинт.

— Ну, не до скончания веков, — ответил Фабриций, хлопнув его по плечу. — В любом случае весной ты уже начнешь учиться в армии.

Квинт хотел было возразить, но вмешалась Атия.

— Дела твоего отца куда важнее, чем твои тренировки с гладием. Будь рад, что он хоть сейчас с нами.

Квинт неохотно умолк.

Наклонившись друг к другу, их родители начали о чем-то тихо переговариваться.

«Наверное, о потенциальных женихах, — с яростью подумала Аврелия и толкнула Квинта ногой под столом. — Сможем чаще ходить на поляну тренироваться», — сказала она брату одними губами. Когда тот приподнял брови, она повторила и изобразила рукой выпад мечом.

Квинт наконец-то понял, и печаль на его лице сменилась радостью.

Ганнон лишь надеялся, что Квинт и Аврелия продолжат брать его с собой. Пока он с ними, Агесандр ничего ему не сделает. Кроме того, прогулки ему нравились.

— Неужели ты думаешь, что это хорошая мысль? — спросила Атия, когда дети ушли.

— Что ты имеешь в виду? — скорчив мину, спросил в ответ Фабриций.

— Ты же сам сказал, что сейчас никто из подходящих семей не ищет себе невесту.

— И?

— Может, подождать месяцев шесть или даже год?

Фабриций нахмурился еще сильнее.

— А какой в этом смысл? Только не говори, что ты передумала.

— Я…

— Так и есть!

— Ты помнишь, Фабриций, причину, по которой мы с тобой поженились? — тихо спросила она.

— Конечно помню, — ответил тот, и на его лице мелькнуло виноватое выражение.

— Тогда, наверное, очень удивительно, что я не без труда решилась на то, чтобы заставить Аврелию выйти замуж по договоренности, против ее воли?

— Мне это тоже нелегко далось, — возразил Фабриций. — Но ты знаешь, почему я так поступаю.

Атия вздохнула.

— Я пытаюсь возвысить нашу семью. Но не смогу сделать это с тем огромным долгом, который висит у нас на шее.

— Ты всегда можешь попросить о помощи Марциала.

— Может, я и должен заимодавцу из Капуи тысячи дидрахм, но гордость у меня еще осталась! — возразил Фабриций.

— Он не станет думать о тебе хуже из-за этого.

— Плевать! Я больше в глаза ему смотреть не смогу!

— Ты же не проиграл деньги в кости или на гонках колесниц! Средства понадобились тебе из-за той ужасной засухи, два года назад. Нет никакого позора в том, чтобы сказать ему, что у нас нечего было продать.

— Марциал не селянин, — с грустью заметил Фабриций. — Он бы понял, если бы у меня были проблемы с домом, но это…

— Ты можешь попытаться, — проворковала Атия. — В конце концов, он же твой старый товарищ.