Эвка была поблизости и, конечно, слышала. Она подошла к Толяну, тронула его за руку и попросила, словно о каком-то добром одолжении:

— Ну-ка, Толя, повтори еще раз, а то я плохо расслышала.

Рагозину, видимо, стало неловко, но чтобы скрыть это, он захорохорился, принялся хамить, обзываться. А Эвка стояла и молча глядела на него. Толян вдруг сник, умолк и заоглядывался по сторонам, будто собираясь улизнуть. Ребята с интересом ждали, что будет дальше. Рагозин совсем растерялся и, не зная, что делать, подшагнул к Эвке и завыкрикивал с каким-то противным надрывом:

— Ну, чего уставилась? Чего надо? А ну, мотай отсюда! Иди, иди, а то как…

А Эвка даже бровью не повела.

— Что, слабо? Не можешь? Стыдно?

Рагозин хмыкнул что-то невнятное и отвернулся.

После этого Толян, понятно, продолжал сквернословить точно так же, только с оглядкой. Однако про Эвку стал говорить с какой-то робостью и уважением.

— Въедливая штучка. Но — человек! «Человек» у Рагозина — высшая оценка. Через несколько дней он собрал за школой некоторых ребят, сказал, помахивая цепью от велосипеда:

— Кого увижу рядом с Эвкой — берегись! Голову поверну на сто восемьдесят градусов и так оставлю навсегда. Особенно это касается тебя, Брыська. Понял?

Я махнул рукой и пошел. А Рагозин закричал вдогонку:

— Гляди, Брыська, повторять не буду!

И вот «любовь» неожиданно кончилась. Должно быть, пестрое сомбреро одолело.

Однако я опять отвлекся. Ни к чему мне все это. Теперь у меня своих дел довольно.

…Забросив колесо в кузов, Детеныш, будто опаздывая, снова ринулся к куче металлолома, подхватил толстую, как полено, железную болванку и понес к грузовику, согнувшись пополам.

Я даже засмеялся: ну и видок! Как будто у него скрутило живот.

Я знал, что сейчас с Детенышем бесполезно разговаривать: ничего не поймет. Только будет поглядывать на свои железяки да нетерпеливо переступать с ноги на ногу. Поэтому я решил малость погодить: куча быстро таяла, машины скоро укатят. Тогда можно будет и потолковать спокойно.

В это время я снова увидел Рагозина. Он подошел к Игорю и Эвке, что-то сказал. Игорь равнодушно сплюнул, а Эвка показала взмахом руки на старую кладовую. Рагозин поспешно кивнул, что, мол, понял все. Эвка, оставив их, зашагала к воротам. Увидав меня, круто повернула, подошла, раскрасневшаяся, чумазая, веселая. На ней было голубое, в белый горошек платье, на руках большие брезентовые рукавицы — верхонки. Из-под косынки, тоже голубой, на лоб падали два завитка, как два медных колечка.

— Здрасте, господин турист. Поглядеть пришли, как ребята работают?

Давно я не видел Эвку так близко. С последнего урока, перед каникулами. И немного растерялся.

А она глядела на меня насмешливо.

— Что, интересное у нас тут идет представление? Да? Билет-то хоть купил? Или, как всегда, зайцем?

Что въедливая, то въедливая, не отнимешь.

Я смотрел на Эвку и снова удивлялся: какая она все-таки красивая. Даже ее облупленный нос сегодня был не такой розовый и очень симпатичный.

— Ну, что молчишь? Язык проглотил, что ли? Зачем пришел?

И я, вместо того чтобы достойно и независимо ответить, что это не ее дело, а лично мое, замямлил, зазаикался, как дурачок:

— Да вот, это самое… Пришел. Разговор есть… Тут с одним… Решить надо. Вот, я это самое…

Чем больше я увязал, тем выше поднимались Эвкины брови. Наконец она засмеялась.

— Как все ясно и остроумно объяснил! Я-то сначала подумала, что ты, это самое, тоже работать пришел. А ты только, это самое! Тогда прощай, юный гробокопатель!..

И побежала к воротам.

А я стоял и обалдело глядел Эвке вслед. Гробокопатель! Эвка знает про Желтый курган! Кто выдал: Детеныш или Клюня?

Я больше не стал ждать, бросился к Детенышу, отвел подальше, чтоб никто не помешал, спросил:

— Слышь, Юрка, это ты рассказал Эвке про раскопки?!

Детеныш ответил спокойно:

— Не ори. Клюня это. Толяну Рагозину.

У меня сердце оборвалось.

— Что?! Рагозину? Вот это удружил! Ну, трепач!

— Да ты не ругайся зря. Ребята и без Клюни скоро узнали бы про раскопки.

— Это почему же?

— Чудак, — засмеялся Детеныш. — Да ведь Желтый курган не в чулане у тебя лежит — в степи. У всех на виду. Меня мама и то как-то спросила, чего, мол, роетесь там…

«И верно, — подумал я, но от этого мне нисколько не полегчало. — Все, нет больше никакой тайны. Теперь каждый, кому не лень, может брать лопату, спокойно раскапывать Желтый курган и выгребать из него сокровища вместе с моей славой…»

И с Эвкой теперь все: заморочит ей мозги этот городской фитиль.

Я совсем не заметил, что Детеныш дергает меня за рукав. Когда сообразил, обернулся к нему.

Детеныш участливо заглянул мне в глаза:

— Брось переживать. Там, в кургане, может, и впрямь ничего нет. А мы, — он повел рукой в сторону грузовиков, — вон какие дела делаем! А завтра наш отряд в поле выходит. Ночевать там будем. Сами себе еду будем готовить. Красота! Аида с нами, Брыська?..

Я ничего не ответил, только махнул рукой и пошагал домой.

Они заявились на Желтый курганчик после полудня. Я уже крепко умотался и присел малость перекусить. У меня имелось четыре яйца, хлеб, два бутерброда с колбасой и литровая канистра с водой.

Их было четверо: Толян Рагозин, Игорь, Алька Карасин и Клюня. Игорь и Толян в сомбреро. Игорь в своих натертых мелом джинсах, Толян в узких, словно дудки, брюках, заправленных в резиновые сапоги, голяши которых были закатаны чуть ли не до щиколоток.

Я едва удержался, чтобы не засмеяться. «Ну, совсем мексиканец! Только пистолета не хватает на животе…»

Удивительно, но Игорь был без своего визгливого магнитофона.

— Привет могильщикам! — весело заорал Толян. — Как делишки? Еще не добрался до костей своего предка хана Брысяка?

И оглушительно захохотал. Я глянул на Клюню, тот быстро и виновато отвел глаза. Ну Клюня! Мало того, что разбазарил всем про курганчик, да еще и этого идиотского хана Брысяка приплел.

Игорь кивнул мне.

— Не бойся, мы — с визитом дружбы.

— А я и не боюсь…

Игорь неторопливо обошел вокруг, оглядел мой еще совсем неглубокий раскоп, отпнул ком твердой слежавшейся земли, спросил:

— Так ты и вправду веришь, что тут схоронено добришко?

— Какое добришко? Игорь усмехнулся.

— Не прикидывайся недовинченным… Украшения всякие, из золота, понятно, серебра, драгоценных камней. Я даже присвистнул: «Ого, куда хватил!» Вслух сказал:

— Я об этом не думал. Что будет — то будет.

— Он ищет родные кости, — вклинился Рагозин, смачно жуя резинку, тоже, видимо, щедрый дар Игоря, потому что в нашем магазине жевательная резинка не продавалась.

— И кости, — ответил я сдержанно. — А главное — всякие древние предметы. Памятники культуры. Для музея. Для науки. Игорь засмеялся, показав все свои ровные блестящие зубы.

— Брао, брао! — воскликнул он, а потом добавил, сощурясь: — Какие уж здесь, в этой зачуханной степи, памятники культуры! Разве что наконечники от стрел, которыми и без того уже забиты все музеи. Или какие-нибудь бусы из зубов подохшей собаки.

Ребята засмеялись. Клюня обрадовался веселью, выпалил:

— Собаки, враки, мурдолаки!..

Рагозин оборвал смех, подозрительно глянул на него:

— Что еще за «мурдолаки»?

— Знаем что, — неопределенно ответил Клюня, однако предусмотрительно отошел от Толяна.

— Трепло, — хмыкнул Карасин. — Такого слова-то нету.

Клюня не растерялся.

— Ну и что? Зато складно.

Рагозин сплюнул.

— Дурак… Ты гляди: я не люблю твои эти всякие разные рифмы. Опять схлопочешь.

Игорь с усмешкой поглядывал на ребят, пока они перепирались, потом, когда примолкли, обернулся ко мне:

— Сибирь — это не Восток или Южная Америка, откуда начиналась цивилизация. Там любой бугорок раскапывай — богатство!