Алька Карасин спросил нерешительно, видимо, уже обжигался:

— А цивилизация — что?

И точно: вместо того чтобы спокойно ответить, Игорь сморщился, будто ему сделали больно.

— Ну, темнота дремучая… Цивилизация — это культура народа. Словом, все вместе — техника, наука, искусство. Понял?

Карасин поспешно закивал головой.

Игорь, выбрав место, присел на траву. Рядом с ним плюхнулся Толян, усиленно работая челюстями. Сели Карасин и Клюня. Пашка поодаль от меня, чувствуя себя, видимо, не очень уверенно. Игорь кивнул на мои съестные припасы.

— Угощай. Или жалко?

— Ешьте…

Ребята, будто они неделю голодали, враз все расхватали и мгновенно проглотили. И воду выпили, глоточка мне не оставили.

— Вкусные бутерброды, — похвалил Игорь, вытирая платком пальцы. — В другой раз побольше приноси.

— А мне чтоб котлеты были. Я их страсть как уважаю, — состроумничал Рагозин.

Клюня угоднически захихикал, думал, наверное, что его поддержат остальные, но Игорь остро глянул на него, и Клюня смущенно притих.

Вел он себя все время, как хозяин, этот Игорь. И совершенно не интересовался, нравится это кому или нет.

— Так что ты напрасно хребтину ломаешь, — он снова обернулся ко мне. — Не стоит овчинка выделки. Тут явный проброс, как говорят хоккеисты… Я где-то читал: в Закавказье однажды разрыли вот такой плюгавенький холмик, а это оказалась могила какого-то горского княжича. Так там все чашки-тарелки были из чистого золота.

Рагозин даже жевать перестал.

— Да ну?! Заливаешь?

Игорь не откликнулся, будто и не слышал.

— Такой бы бугорок раскопать! Или вот… Кто знает про загадку камней Ики?

Все неловко переглянулись — никто не знал. Я тоже понятия не имел не только об этих камнях, но и что такое Ики. Рагозин лишь дернул плечами и еще усерднее зажевал свою жвачку.

Ики, оказывается, — небольшой городок в Перу. Там и посейчас выкапывают какие-то и маленькие, и огромные, чуть ли не по сто килограммов, черные овальные камни. На их гладкой поверхности вырезаны доисторические животные, разные сценки из жизни людей, карты земли, звездный мир нашего неба.

— Вот это — памятники культуры, — заключил Игорь. — Вот это находочки для ученых! За один такой камешек можно спокойно отхватить сотни, а может, и тысячи песо. А ты: что будет — то будет! Силантий…

Это «Силантий» прозвучало так презрительно и обидно, будто слово «дурак». Сердце у меня бешено заколотилось, а пальцы невольно сжались в кулаки.

— Слышь, а ты полегче со словами-то… Игорь взглянул на меня чуть прищуренными насмешливыми глазами.

— А ты никак на грубость нарываисси?

Я сразу вспомнил эти слова — они из какой-то веселой песни Высоцкого. Игорь только слегка переиначил строчку.

Пока я соображал, что сказать, вклинился Алька Карасин — снова с вопросом. У него сегодня не иначе был день вопросов и ответов.

— А песо — что? Деньги такие?

— Понятно, не прошлогодние листья… Притом, говорят, очень неплохие.

Рагозин вдруг вынул изо рта жвачку, гордо объявил:

— Игорюха знает все деньги мира!

— Ну уж! — не поверил Алька.

— Все! — решительно подтвердил Толян. — Верно, Игорюха? Игорь небрежно повел плечом.

— Верно. А чего тут такого особого?

— Видали?! — радостно заорал Толян, будто он только что показал нам фокус. — То-то! Кто желает — спрашивай.

Старался, в основном, Клюня. Он любил и неплохо знал географию. Для начала Пашка назвал несколько больших стран, а потом пошел сыпать названия мелких или малоизвестных.

— Голландия! — весело выкрикивал он, входя в азарт.

— Гульдены.

— Албания!

— Леки.

— Бирма!

— Кьяты.

— Эфиопия!

— Быры.

— Ха! — вдруг захохотал Алька Карасин. — Ну и назвали — быры! Захочешь — не придумаешь. «Дай мне одну быру!» Смехота!

Клюня нетерпеливо махнул рукой:

— Погоди ты! Дания!

— Кроны.

— Ирак!

— Динары. При этом, заметьте на всякий пожарный случай, — иракские динары одни из самых дорогих денег: один динар стоит два с половиной наших рубля. А самые дешевые деньги — итальянские лиры. На шесть рублей можно купить аж десять тысяч лир.

Клюня совсем развеселился:

— Лир, кассир, ювелир… К чертям дешевку. А ну-ка — Португалия!

— Эскудо. За сто — три рубля.

— Шри Ланка!

— Рупии. За сто — десять рублей. И — довольно, — произнес Игорь, поднимаясь. — Пора домой.

Клюня был в восторге:

— Ну ты и даешь! Столько запомнить! Да мне ни в жизнь. Ни за что!

— Ничего, — снисходительно похлопал Игорь Клюню. — Поживешь с мое — по стенке ходить научишься. — Обернулся ко мне: — С нами пойдешь? Нет? Ну-ну, давай ковыряйся, авось найдешь черный камешек, тогда нас не забудь…

И пошел. За ним двинулись остальные. Все-таки странный он парень, Игорь.

И остроумный, и знает много всякого, а вот есть в нем что-то неприятное. Ребята так и вьются около него. А уж о девчонках и говорить не приходится. Они, наверное, все от него в восторге. Особенно Буланка. Только и слышно: ах, Игорь, ох, Игорь!

Даже Эвка не устояла. Вот и ходит теперь с ним все свободное время, вот и заглядывает ему в рот — что еще скажет интересного.

С приездом Игоря в селе появилось много всяческих словечек и выражений. «Брао-брао!», или же это самое «проброс», «пробуксовочка». От Клюни и Рагозина не раз уже слышал: «коронный фильм», «чешите пузо». Чепуха какая-то, а ребята прямо-таки ухватились за эти слова и сейчас щеголяют ими вовсю.

Вскоре, это было дня через два или три после «дружеского визита», я опять увидел Игоря. Он шел с Эвкой откуда-то со стороны фермы, наверное, были у Эвкиной матери на работе. Эвка что-то доказывала Игорю, решительно рубя воздух рукой, а тот молча поглядывал на нее и посмеивался. Эвка горячилась, сердилась, щеки ее разрумянились, волосы разлетелись колечками. Она торопливо кивнула мне, должно быть, едва сообразив, кто я такой.

А он, к моему изумлению, остановился и приподнял двумя пальцами шляпу:

— Наше вам с кисточкой!.. Ну, что, все горбатимся на курганчике?

— Копаю, чего же…

— И как? Еще нет ничего удивительного? Даже наконечника от кривой стрелы?

— Пока нет, — сдержанно отвечал я, а сам поглядывал на Эвку.

Она без всякого любопытства слушала разговор. На меня взглянула раза два или три, и то сердито, словно на какую-то помеху.

— Странно, — произнес Игорь.

— Что странно?

— Да вот: копаешь, копаешь, а все впустую.

Я промолчал — говорить не хотелось, да и стоять тут тоже. Игорь вдруг хлопнул меня по плечу.

— А ты — молодец! Настойчивый! Люблю таких.

— Без твоей любви как-нибудь обойдусь. Прибереги ее для других.

Эвка впервые посмотрела на меня с интересом. Игорь же и глазом не моргнул.

— Прямой и острый, как телеграфный столб!.. Эвка тронула его за руку.

— Игорек, мы опаздываем!..

Ишь ты — «Игорек!» И за руку хватает, как своего…

Уже на ходу Игорь крикнул мне:

— Желаю удачи! Купи сито, землю просеивать…

И тут послышался Эвкин смех — сдержанный, совсем тихий. Но он оглушил меня, будто гром.

Кажется, зря я взялся за раскопки. Теперь, наверное, ничто не свернет Эвку в мою сторону, даже если я в Желтом курганчике золотую кувалду найду. Да, не иначе зря. Только вот бросить уже нельзя — стыдно. Можно враз прославиться, только не важными находками и открытиями, о которых я так красиво думал и мечтал, а своей хвастливой болтовней. Ребята жить не дадут — засмеют. Клюня первый. Да и Игорь не промолчит. «Проброс, — скажет, — получился с раскопками. Небольшая пробуксовочка: кишка оказалась тонка…!» Или еще чего-нибудь в этом же духе. А Эвка? Она и здороваться перестанет со мной, не то что… «Ну, — скажет, — Брыскин, никак не думала, что у нас объявится еще один Сема Артезианец…» И навсегда отвернется.

Сема Артезианец — это Семен Маркелов. Лет тридцать назад, еще молодым парнем, он решил пробить артезианский колодец. Доказывал всем, что наше село стоит над огромным подземным морем, и если он пробурит скважину, то той воды хватит всем, даже водопровод можно строить — такой страшенный будет напор.