Литмир - Электронная Библиотека

Щурясь от солнца, пробивающегося сквозь густую листву, он негромко сказал приятелю.

— В Ставрополь поедешь ты. С билетами на поезда проблем нет, а спешить нам некуда. В запасе неделя…

— Почему именно я?

— А кому я еще могу доверить? Желобову?.. Ты нигде не засвечен, тебе проще. Адрес я дам. Как прибудешь на место, сразу на рожон не лезь. Походи вокруг, присмотрись. Чего не бывает, вдруг он под колпаком у оперов? Если все пучком, забирай чемоданы. Торгаша и его охранника уберешь. Сюда не возвращайся. Сразу двигай в Калугу.

Приходько стряхнул вниз пепел, проводил долгим взглядом.

— Нас жди к первому, — продолжал инструктировать Семен. — Связь, как и в прошлый раз, через главпочтамт…

«А ведь он меня подставляет, — с обидой подумал Олесь, но высказать претензии вслух не решился. — Будь все в норме, смотался бы сам. А так… чует жареное, и на чужой шее хочет в рай проскочить…Впрочем, чего я теряю?.. И потом, деньги…Кто не рискует, тот, в конечном счете, не пьет шампанского».

34

Ставрополь. 25 мая.

11 ч. 00 мин.

Больничная палата следственного изолятора немногим отличалась от общей камеры. Разве что просторнее, вместо двуярусных нар — застеленные чистым бельем кровати, да воздух напитан специфическим запахом лекарств, а не испарением, зловонием унитаза и табачного дыма.

Все остальное: и толстые решетки на окнах, и вид сторожевых вышек по периметру, и таблички с фамилиями, висевшие над головами больных, излишний раз напоминали попавшему сюда, что вольная жизнь осталась далеко, за рядами колючей проволоки.

Койки стояли вплотную, образуя узкие проходы, по которым протиснуться можно только боком. Хриплый кашель вырывался из простуженных глоток, и Сажину не терпелось скорее закончить разговор с Борщовым и уйти отсюда. Он и без предупреждения персонала знал: большинство госпитализированных зеков больны туберкулезом.

Борщов скрючился под тонким одеялом, изможденное ломкой землистое лицо пятном выделялось на наволочке. Давно нестриженые волосы разметались по подушке.

Ему только что поставили обезболивающий укол, но дрожь продолжала сотрясать тщедушное тело.

— У вас нет иного выхода, Борщов. Сотрудничая со следствием, вы облегчаете свою участь.

— Что вы от меня хотите? — простонал он.

— Для начала, чтобы вы поняли, что прямо или косвенно, причастны к гибели сорока человек.

— Но…

— Какие могут быть «но»? Или, изготовляя мины, вы не знали их дальнейшего предназначения?

— Мне не докладывались.

— А своей головы на плечах нет?.. Решайте, по какой статье пойдете: за изготовление и сбыт взрывчатых веществ, или как соучастник террористического акта, повлекшего большие человеческие жертвы?

Борщов накрылся с головой и поджал к подбородку ноги.

— Что… я должен делать?..

Условия для общения в переполненной палате были неважные, и Сажин это понимал. Как понимал и то, что не было времени рассусоливать. Покупатель мог нагрянуть в любой день, возможно даже сегодня. И брать его следовало с поличным, при получении товара.

— Задержали вас в темное время суток, без посторонних. Человек вы нелюдимый, и поэтому соседи вряд ли заметили ваше исчезновение. Вас отвезут домой, оставят охрану, как при Шароеве. Ведите себя естественно, словно ничего не произошло. Передадите заказчику кейсы.

— И это все?

— Большего от вас не требуется. Оказанная услуга зачтется, как смягчающая вину. Мы договорились?

Борщов стянул с лица одеяло и приподнял голову.

— А у меня есть выбор?

35

Ставрополь. 27 мая.

15 ч. 55 мин.

Сойдя с поезда, Олесь огляделся по сторонам и смешался с толпой. Людской поток выплеснул его на шумную привокзальную площадь. Нашарив в кармане мелочь, он встал в очередь к окну коммерческого киоска, купил бутылку «Балтики» и, прихлебывая терпкое пиво, перешел дорогу.

Он нарочно долго торчал на автобусной остановке, пропустил два или три автобуса, шедших к городскому рынку. Народ втягивался в автобусы, остановка пустела. Ничего подозрительного вокруг Олесь не замечал.

Сев в следующий автобус, он рассчитался с кондуктором и отвернулся к окну. Ехать пришлось недолго. По мере приближения к рынку, в салоне становилось теснее. Нагретая солнцем крыша отдавала жаром, от которого не спасали открытые люки и форточки. Он изрядно взмок, и был рад не рад, когда выбрался на воздух.

Миновав расположившихся у ворот таджиков с мешками сухофруктов, Приходько влился в толпу.

Он не зря еще в дороге наметил побывать на рынке. Лучшего места, чтобы уйти от преследователей, если они есть, не придумаешь. Купив сочившийся жиром чебурек, он просто шел по рядам, разглядывая разложенную по прилавкам снедь, изредка крутил головой, высматривая, не мелькают рядом одни и те же лица.

Иногда в толпе встречались милиционеры, но и они не хватали его за руку и не тянули в кутузку. Напряжение спадало. Он не более чем обычный приезжий, каких в городе каждый день сотни…

Покрутившись еще немного, и не обнаружив за собой хвоста, он вышел на магистраль и поймал машину.

Шофер завез его к черту на кулички, в район частного сектора. Подождав, пока автомобиль не уедет, Олесь достал адрес и, удостоверившись, что разбитая колесами грязная улица та, которую он искал, пошел, облаиваемый собаками, сверяясь по номерам.

* * *

Еще ребенком он возненавидел москалей, считая их главной причиной несчастий, свалившихся на семью.

У него была семья, были родители… Отец работал начальником отдела снабжения на обувной фабрике, достатка хватало, чтобы мать сидела дома. Была роскошная квартира, было положение отца, была служебная машина, подаваемая по утрам к подъезду, на которой, к зависти одноклассников, Олеся довозили до школы. Как больно и жестоко звучит — были…

Все в корне изменилось, когда нежданно-незванно нагрянула из Москвы министерская проверка. Ревизоры копались в бухгалтерских бумагах, после возник громкий скандал, и руководители фабрики оказались на скамье подсудимых. Размеры вскрытой недостачи потрясали воображение. После показательного судебного процесса, о котором много писали в газетах, виновных приговорили к высшей мере с конфискацией имущества.

Отца расстреляли, отобрали машину и квартиру, которая тоже была служебной. Чтобы не остаться на улице, мать пошла на фабрику простой техничкой, получала мизер, довольствуясь выделенной в общежитии комнатенкой. В той девятиметровой клетушке Олесь на всю жизнь усвоил: если бы не московские ревизоры, с семьей бы ничего не стряслось…

В армии москвичей не особенно жаловали, и впервые Олесь угодил на гауптвахту за драку с командиром отделения, клеившим за акцент ядовитую кличку: «Хохол». Сержантик, он как помнил, был тоже родом из столицы.

На волне перестройки, возродившей организацию УНА-УНСО, привлеченный радикальными лозунгами, он вступил в ее ряды, и быстро поднялся от рядового активиста до заместителя председателя городской ячейки.

При поддержке властей, УНА организовала лагерь подготовки боевиков, действующий под видом спортивного клуба, где ее члены активно занимались стрелковой подготовкой, прыгали с парашюта, изучали восточные единоборства.

Украина стала независимым государством. Организация росла и расширялась, обильно подпитываемая финансовыми вливаниями. Молодежь охотно присоединялась к ним, и уже свои, выходцы из УНА, депутаты лоббировали интересы в Верховной Раде.

Россия, в понимании националистов, как гигантский паук удерживала в своих сетях другие, жаждущие самостоятельности республики, и не хотела отпускать. Вот и Чечня пытается вырваться из силок, да только силы неравны сладить с зажравшимся имперским пауком.

В ноябре девяносто четвертого, возглавив бригаду добровольцев, Олесь Кипень отправился на Кавказ вершить справедливость.

Суверенитет Ичкерии, честно говоря, его особо не трогал. На первой ступени стояли деньги: платили сепаратисты неплохо, сразу, и в валюте. И потом, теперь он занимался не пустым словоблудием, а реально изничтожал москалей. В боях «интернационалисты» несли потери, и с каждой новой смертью ненависть его укреплялась. Теперь он воевал не просто за идею, а мстил за погибших друзей.

12
{"b":"282667","o":1}