Звонок. Айше, открывая дверь, встречает Де-Форреста радостной улыбкой.

— Айше, одень новое платье, — протягивает он сверток.

Девушка убегает в свою комнату, а Де-Форрест, закуривая. оглядывает приготовленный для чаепития столик.

— Однако она, чего доброго, переделает меня в монгола, — добродушно произносит он.

Проходит минута и Де-Форрест осматривает свою гостью в шелковом кимоно…

— Настоящая японка! — улыбается американец, всматриваясь в светящееся искренней радостью, изумительное лицо.

— Пить чай! — улыбается Айше и протягивает ему чашку дымящегося чая.

— Садись пить чай, Гейша! Понимаешь?

— Я — Айше! — улыбается девушка, усаживаясь на ковер с особенной восточной грацией. Де-Форрест, в свою очередь, предлагает ей чай.

Низко поклонившись и приложив руку к груди, она берет протянутую чашку.

Де-Форрест сидя на корточках с наслаждением пьет крепкий чай и созерцает неподвижно сидящую Айще. Она кажется отлитой из бронзы статуэткой.

— Какая благодарная натура!… Ты знаешь, Айше, я когда-то занимался скульптурой и создам твой образ. Образ монгольской Мадонны. Он будет лучшим подарком, привезенным из этой холодной страны. Я им украшу свою комнату… Ах, да… ты ведь не понимаешь всего… — шепчет Де-Форрест, созерцая широко раскрытые монгольские глаза.

Молчит Айше, будто бронза, принесшая из седины веков смутную загадку Тамерлана.

Рука скульптора с длинными пальцами костяной палочкой сглаживает мягкий воск. С каждым движением все яснее вырисовывается очертание, сидящей на корточках восточной Мадонны.

Айше терпеливо позирует. Охваченный творческим энтузиазмом Де-Форрест посвящает все свободное время этому занятию. Творя, он становится фантастом и мечтателем, Ему кажется, что эта маленькая монгольская маска кинематографическим наплывом затемняет образы женщин; веселых, улыбающихся, серьезных и в слезах — курчавых блондинок, брюнеток…

Де-Форрест долго и неподвижно глядит на пламя камина. В него уходят будто тени прозрачные женские лица и все яснее вырисовывается образ Айше — ее изумительный лоб, черные блестящие косы и агатовые, монгольские глаза…

За окном буря. Грохочет гром.

— Мне страшно! — шепчет Айше, инстинктивно прижимаясь к Де-Форресту.

Они вдвоем смотрят на скульптуру.

— Я украшу ею большую красивую комнату. Тысячи людей будут приходить любоваться тобой, Айше, и я им расскажу историю твоего маленького, забытого племени…

— А… Айше… снова останется в лесу? — испуганно спрашивает девушка.

— Нет, нет… Айше тоже поедет со мной в большую заморскую страну.

Она доверчиво склоняет голову на грудь инженера. Де-Форрест страстно обнимает свою живую монгольскую Мадонну.

— Я выполнила задание! — рапортует Зеркалова, протягивая чекисту кассету с пленкой.

— Что здесь?

— Заснята рукопись, находящаяся в сейфе «младенца».

— О, наконец! Хорошо! Теперь мы узнаем, что там написано. Нет таких крепостей, которых большевики не могли бы взять! — доволен Арбузов.

— И сейфов, которых не смогла бы открыть наша разведка, — улыбаясь добавляет Зеркалова.

— Хотя особые задания требуют даже некоторых жертв, — двусмысленно ухмыляется Арбузов…

— Раз этого требуют интересы революции — приносятся любые жертвы… Знаешь, товарищ Арбузов… Я не дрогнув послала на расстрел собственного отца.

— За что он впал в немилость?

— Он скрыл, что был белым офицером!

— Молодец Анна! — восхищен Арбузов. — Вот это я понимаю…

Выпьем с тобой. Кстати, мой друг привез прекрасное вино из Испании. Он там руководил революционным движением… — говорит чекист, наливая в рюмки золотистую малагу.

— О, это интересно… Испанцы! Не плохо было бы, что бы они стали одной из наших республик! Тогда бы они показали бой быков и спели серенаду на Красной площади во время первомайского парада.

— Испанскую серенаду? К сожалению, она спета для нас не совсем удачно, — кисло произносит чекист.

— Придет время, мы заполучим и серенаду…

— Вот закончим разгром врагов… На этом можно сделать хорошую карьеру. Мне Петере предлагает поступить в школу иностранной разведки… Ты бы тоже очень подошла потому что знаешь языки. Кроме того у тебя шикарный, заграничный вид… Тогда бы мы поехали за границу для ответственной работы.

— Я напишу об этом Петерсу, — говорит она, чокаясь рюмкой.

— За нашу удачу! — смеется Арбузов.

— Прекрасное вино, — отвечает Анна, — налей еще. У меня сегодня настроение школьницы. Хочется напиться и… наделать глупостей.

Арбузов наливая вино, целует Зеркалову.

Массивные бронзовые часы медленно и торжественно бьют двенадцать. Мак Рэд чем-то удручен. Он взволнованно ходит по кабинету, устланному огромной бурой шкурой. Нервным шагом он задевает шкуру и инженеру кажется, что голова притаившегося медведя глядит на него искрящимися желтыми глазами.

— Где же она может быть? — произносит он наливая из сифона сода-виски. Приподняв голову с пригубленным стаканом, он видит висящие на стене огромные рога оленя.

— Но где же Анна? До сих пор она никогда не приходила так поздно! Может быть, произошел несчастный случай?

Мак Рэд подходит к телефону, но у входной двери раздается звонок. В комнату входит Зеркалова.

— Анна? — удивленно спрашивает он.

— Я знаю… Ты снова со своими правами… Я была на партийном собрании… Ревнуешь? Ха, ха, ха!

— На собрании? Однако, что с тобой, Анна? — разглядывает ее Мак Рэд.

— Ха, ха, ха… — неудержимо смеется она и снимая горностаевый жакет кружится по комнате. — Какой обед нам подавали, каким вином нас угощали! А я пьяна, пьяна… ха, ха, ха, — поет Зеркалова арию из «Периколы». Мак Рэд сосредоточенно молча, наблюдает супругу.

— Ха, ха, ха… милый, ты… дурачок, глупышка… а я пьяна, пьяна… дай я тебя поцелую… в твою глупую мордочку… Да… да… да… а потом я тебя… расстреляю… ха, ха, ха…

— Что с тобой, Анна?

— Xа, ха, ха! — неудержимо смеется она.

Воодушевленное и сосредоточенное лицо скульптора склонилось над своим произведением.

Легкий ветер, ворвавшись в открытую форточку, волнует ажурные занавеси.

— Ветер с банановым запахом! Запоздавшая сибирская весна приносит такие контрастные и пьянящие запахи, — мечтательно произносит Де-Форрест, взглянув на модель.

Она, сидя на корточках, играет на узенькой туземной мандолине грустную и тихую, как шум степного ковыля, мелодию. Айше подымает лицо. В ее глазах светится любовь нежная и скромная, как черемуха, цветущая за окном.

— Теперь осталось снять с воска формы и отлить бронзу… Нет… бронза дешева… Золото? Банально… Я знал одного дегустатора, он смешивая вина, творил новые чудесные сорта… Я металлург… и создам совершенно новый оригинальный сплав… Но, как назвать скульптурную группу? Ей нужно имя… «Таинственный восток»… нет… это слишком по газетному. «Монгольская Мадонна»… Это старо и неинтересно… но название придет. Оно не может не прийти, — рассуждает в муках творчества Де-Форрест.

В маленькой художественной мастерской, заваленной хламом и гипсовыми формами, бородатый мастер рассказывает Де-Форресту и Ирине:

— Были времена, хорошие вещи делали. Наше литье славилось на всю округу. Вот, — протягивает он бронзовое распятие чудной тонкой работы, — а теперь… один социальный заказ остался, — пренебрежительно добавляет он, кивнув в сторону многочисленных и аляповатых бюстов вождя.

Де-Форрест сосредоточенно рассматривает распятие.

Тем временем мастер заканчивает отделку гипсовой формы. Лицо Де-Форреста, освещенное контрастными бликами у пылающей печи, напоминает средневекового алхимика. Он бросает в тигель куски бронзы, серебра, и развязав кожаный кошель, добавляет еще несколько горстей золотых монет.