Величественная панорама горного кряжа быстро темнеет, как завуалированная фотопленка. На головы бегущих падают первые капли, а за ними сразу льются потоки дождя.

— О, Господи! Разверзлись хляби небесные, — шепчет девушка.

Де-Форрест, заметив шорскую хижину, показывает Ирине. Путники бегут к ней.

На темных деревянных стенах висит нехитрая охотничья утварь. Широкие лыжи, обтянутые оленьей шкурой, прислонены к прокопченному срубу. В полумраке едва виден лежащий на полатях человек.

— Это женщина, — говорит Ирина, прикасаясь к плечу хозяйки хижины и рассматривая ее худое лицо.

За окном сверкает молния, отражаясь яркой искрой в косых монгольских глазах. Мгновенье и искра гаснет, Так тухнет под пеплом ярко вспыхнувший в последний раз догорающий огонек.

— Что с вами? Мы хотим помочь, — шепчет Ирина.

— И ушла белка… бежал бурундук, — шепчет в беспамятстве по-шорски женщина. — Ушли охотники и некому прогнать голод! О, яман, яман[11]! И ушел бурундук и пришла ко мне голодная смерть! Уйди прочь! — вскрикивает шорка, пытаясь подняться, но обессиленная вновь падает на свое ложе.

— Она галлюцинирует! — Шепчет Ирина, осматривая жилье. У пустого чугунного котла, над давно потухшим очагом, брошен полуизжеванный кусок кожи, — она голодает! — вскрикивает девушка.

Инженер протягивает фляжку с кофе и Ирина поит больную. Едва шевелятся выдающиеся скулы на исхудавшем лице. Ее губы едва шепчут:

— Ушли охотники…

— Мне кажется, это молодая девушка… Но какой у нее жалкий вид? — растрогана Ирина, — мы должны помочь ей. Нельзя оставлять умирающего человека на произвол судьбы.

Де-Форрест утвердительно кивает головой.

— Если мы не поможем ей — она умрет. Она давно оставлена охотниками… Очевидно с ними в тайге произошло какое-то несчастье.

— Мы ее заберем отсюда, — соглашается инженер.

В ветреную весеннюю ночь в квартиру Мак Рэда входит взволнованный Шеболдаев.

— Извините, мистер Мак Рэд, за беспокойство. Сейчас очень поздно?

— Второй час, — отвечает инженер, всматриваясь в обезумевшее лицо начальника строительства.

— Я увидел у вас огонек и решил зайти… На прощанье… Мне жутко одному… Нет ли у вас стакана водки?

— Пожалуйста! Что случилось? — удивлен Мак Рэд необычайной таинственностью визита.

— Они сошли с ума… Главный повар приготовил для русского народа острое, кровавое блюдо…

— Я не совсем понимаю вас!

— Вождь, заподозрив в измене, объявил «врагами народа», четверть населения страны и требует потрясающих жертв. Безумная и неудержимая волна террора охватила всю страну. Число арестованных на нашем заводе достигло тысячи человек! Меня, старого идейного большевика, который перенес подполье, ссылку и отдал все силы революции, исключили из партии и объявили врагом!

— Не понимаю! Но почему же вы, русские коммунисты, не подымаете своего предостерегающего голоса?

— Вот именно это и послужило причиной потрясающего разгрома всей оппозиции. Когда-то я тоже подымал голос предостережения. И сегодня наказан за это… Мы сами совершили революцию и теперь от нее же и гибнем…

— Я не могу понять этого.

— К сожалению наша действительность настолько трагична, что становится непонятной. Дракон пожирает самого себя!

— Может быть, это неправда?

— Это, к сожалению, правда… «Любимый» вождь сильнее огня боится своих подданных…

— Я ничего не понимаю… Ничего решительно, — произносит Мак Рэд, наливая Шеболдаеву еще стакан водки.

— Выпьем, мистер Мак Рэд, в последний раз. Немного осталось пить водку… старому большевику… — говорит Шеболдаев. Его зубы выбивают нервную дробь о край стакана.

За окном в густом утреннем тумане медленно плывут гулкие удары часов.

По коридору управления «Металлургостроя», идут Мак Рэд и Де-Форрест. Их взор задерживается на массивной, обитой кожей, двери кабинета Шеболдаева.

— Что случилось? — удивлен Де-Форрест. Кивнув на новую надпись «Врид[12]. Нач. строительства тов. Коробов он вопросительно смотрит на Мак Рэда. Войдя в кабинет удивленные инженеры видят сидящего за столом Коробова.

— Сегодня ночью арестован Шеболдаев! Он оказался враг народа, — сообщает новость Коробов.

— Вы так думаете? Я уверен, что Шеболдаев очень честный и порядочный коммунист, — отвечает Мак Рэд.

Коробов, смерив иностранца холодным взглядом, начальническим тоном произносит:

— По всем техническим вопросам я буду принимать лично ежедневно от трех до четырех пополудни…

— Он не совсем корректен, — входя в свой кабинет недовольно произносит Мак Рэд.

— Эти Коробовы, Арбузовы, Егоровы, Петровы являются типичными представителями советской аристократии, рабски подражающей во всем своему вождю. Они хамоваты, грубы и бездарны…

— Да, мне кажется здесь на «Металлургострое» не совсем удачно подобраны кандидаты носителей коммунистического прогресса.

— Вот именно прогресса, — криво улыбается Де-Форрест, — как надоел этот средневековый прогресс! Мне очень хочется домой. Ночами меня мучают кошмарные сны и неприятные предчувствия.

— Какой ты суеверный Джордж… Все это тебе кажется…

— Не кажется ли тебе, Дуг. что ты страдаешь дальтонизмом и черное тебе кажется белым? — иронизирует Де-Форрест.

Таинственный полумрак. Убогая кладбищенская часовня. Темные лики святых скупо освещены нарой темных свечей.

— Господи! Спаси и помилуй мою многострадальную родину! — страстно произносит коленопреклоненная Ирина. Рядом с ней молится Илья Шахматов и несколько пожилых рабочих.

После вечерни люди тихо и незаметно расходятся. Они озираются по сторонам, соблюдая меры предосторожности.

— Это мне напоминает гонения язычников на заре христианства, — шепчет Ирина.

Шумит осенний ветер в вершинах старых елей, на заброшенном кладбище. По заросшей травою дорожке медленно движутся три фигуры. Их силуэты скрадываются в вечерней сизой дымке.

— Мне очень грустно сегодня. Это место напоминает о бренности человеческой жизни. Ведь около тысячи наших знакомых схвачены в эти дня, — с дробью в голосе произносит Ирина.

— По слухам, многие уже расстреляны. От края до края страны прокатилась волна протеста против террора, выразившаяся в взрыве промышленных предприятий, — возбужденно произносят молодой человек с волевым энергичным лицом, — в ответ на террор НКВД мы должны ответить протестом. Я предлагаю взорвать одну из доменных печей.

— Что это даст? — спрашивает Шахматов.

— Этим мы солидаризируемся с остальным движением сопротивления, именуемом большевиками вредительством. Для этой цели я могу пожертвовать собственной жизнью! Я хочу отомстить за погибших родных. Они были раскулачены и вывезены в Сибирь. Мой отец находится здесь вблизи в лагере.

— Дорогой, юноша! Поймите, что вредительство не полноценный метод борьбы с коммунизмом. НКВД даже заинтересовано во вредительстве. Мне известны случаи, когда чекисты сами инспирировали взрывы и аварии для оправдания безумного террора, Для сбережения сил, я категорически выступаю против вредительства.

— Вы очень нерешительны! — оппонирует горячий юноша.

— Благоразумие, дорогой… Взорвав несколько цехов, или подняв восстание в какой либо области, не располагая достаточным количеством оружия — безумие. Мне известно немало попыток, окончившихся неудачно.

— Что же делать? Где искать выход?

— Ждать… Возможен военный конфликт!

— А если конфликта не будет? — горячится юноша.

— Он будет! Запад с интересом присматривается к большевизму. Рано или поздно мир поймет смертельную красную опасность. Даже передовые иностранные последователи Маркса, как Мак Рэд, возвратясь отсюда, я думаю, не станут так рьяно защищать коммунизм. Кроме того, сюда приезжают и более трезвые люди.