Статья другого иностранного журналиста Ю. Зараховича, опубликовавшего в “Time” от 15 марта 1999 года “Письмо из Туркменистана”, дополняет предыдущих авторов. Журналист, посетивший Туркменистан, свидетельствует, что Ниязову, несмотря на его деспотизм, иностранные правительства, учитывая энергетические запасы и стратегическое положение туркменского края, оказывают уважительное отношение. В апреле прошлого года при посещении Вашингтона он был удостоен приема на почетном красном ковре, имел сорокапятиминутную встречу с Президентом Клинтоном в Овальном Кабинете, приглашался на заседание Кабинета Министров, встречался с Джоржем Тенетом. Более 24 нефтяных и производящих нефтяное оборудование компаний дали ему официальный обед, на котором присутствовали около трехсот важных государственных лиц и руководителей компаний. Плата за это: подписание соглашения на строительство газопровода, который будет проложен до Турции по дну Каспийского моря. Но это никоим образом не предполагает, заключает автор, что железные тиски Туркмен “баши”, в чьей стране демократические институты отсутствуют, могут ослабнуть.

Есть все опасения предполагать, что примиренчество США с режимом Ниязова и сооружение газопровода лишь укрепит этот ГУЛАГ на Каспии.

Не претендуя на полноту картины всей жизни современного Туркменистана, я поставил себе целью заклеймить диктатуру, изобличить ее антигуманную, человеконенавистническую сущность, вскрыть свойственные туркменскому авторитаризму пустопорожнее фанфаронство, гадливый цинизм, бесстыдное хамство, ограниченность и аморальность.

Насколько мне это удалось — судить читателю. Но представьте себе, мои дорогие судьи, каково писать о человеке, каждый шаг, каждое выступление которого настолько алогичны, что здравомыслящему невозможно даже уловить их последовательность, разумность!

Еще труднее понять, кто он?! Говорят, что он — президент страны или падишах, притом “справедливый”, феодального государства. “Великий лидер” так называемой демократической партии. “Отец нации”. Новоявленный азиатский мехди — мессия или Туркмен “баши”, то бишь глава туркмен. Ему лишь осталось провозгласить себя Аллахом, на худой конец, халифом багдадским, султаном турецким, папой римским... Во многих других ипостасях он успел уже пребыть. Мне же он видится то дорожным техником, поучающим, как надо укладывать асфальт, то доморощенным тебибом-знахарем, указывающим, как следует применять бабкино снадобье, а, скорее всего, — бездельником и болтуном, у которого времени хватает на все, за исключением главного — честно, в соответствии с законом и совестью выполнять обязанности руководителя государства.

Говоря о реформах, сам Ниязов и является их главным тормозом. Экономический крах в стране вызван не только объективными, но и субъективными причинами — амбициозностью, авантюризмом, бездарностью, чванством, меркантилизмом и, наконец, элементарной безграмотностью “лидера” государства и его окружения. Приближенная и обласканная им интеллигенция, заняв соглашательскую позицию, примирилась с антинародной политикой “баши” и, потакая его низменным чувствам, сама соблазнилась подачками, пошла на поводу демагогических лозунгов, духовно растлевающих нацию.

По-моему, непостоянство интеллигенции основано не на каких-либо твердых национальных, идейных убеждениях, скажем, религиозных, ибо туркмены не ахти богобоязненны. Нет, тут о высокой материи говорить не приходится. Подавляющее большинство туркменской интеллигенции приземлено и, стараясь держать нос по ветру, печется лишь о своих меркантильных интересах, отнюдь не об общем благе. Она, вероятно, не отдает себе отчета в том, что ее предательская политика “моя хата с краю” губительно сказывается на национальной культуре, науке — на всем будущем туркменского народа.

Сколько раз “баши” собирал научную, техническую, творческую интеллигенцию, выступал перед нею, награждал ее представителей орденами и медалями, одаривал денежными премиями, давая им званные обеды, ожидая какого-то несогласия с их стороны, хотя бы словечка возражения. Но никто так и не осмелился сказать президенту о кризисе в науке, литературе, искусстве, о бедственном положении народа, не возвысил голоса против бесчеловечной политики режима. “Зачем его раздражать? — испуганно рассуждали иные. — Он не хуже нашего знает, что народ бедствует. Скажешь, бед не оберешься, будет преследовать тебя, детей твоих и до внуков доберется...”

За месяц до своего 60-летия “лидер нации” обратился к гражданам страны принять во внимание его просьбу не устраивать ему в юбилей излишней пышности. Выходит, пышность все же допустима, но только не “излишняя”. “Я такой же человек, как и все”, — рисуясь, сказал Ниязов, добавив, что он стремится честно исполнять свой президентский долг. (“НТ”, 29.01.2000). Вероятно, “баши” все же уверовал, что он не “как все”, если так заявляет. Во всяком случае, наверное, хочется так думать.

Президенту страны пристало поощрять развитие науки, литературы и искусства, и это похвально. Но почему-то почти все награжденные — это авторы, чьи творения, будь то поэмы и романы, статьи и песни, танцы и музыка, спектакль или произведение изобразительного искусства, посвящены “сердару” или его покойным родителям.

Вся беда туркменского народа в том, что у его государственной власти отсутствует сознание подлинной государственности. Нынешняя система во главе с пожизненным президентом упразднила все положительное, гуманное, нажитое прежним обществом, подорвала корни культуры, продуманную форму образования, здравоохранения, социального страхования и, покусившись на фундаментальные духовные ценности, пытается создать новые, оказавшиеся на поверку фальшивыми. Ниязовский режим, переняв от прежней системы самое худшее: преследование инакомыслия, цензуру, стукачество, подслушивание телефонных разговоров и другие нарушения прав человека, развил и усовершенствовал все порочное, подавляющее человеческую личность, его индивидуальность.

Вдумайся, дорогой читатель, в суждения “лидера” нации, определяющего политику целой страны. “В советские времена, — говорит он, — в Туркменистане большинство ученых, получив докторскую или кандидатскую степень, на том успокаивались. Всерьез наукой не занимался никто (?!)... Хочу спросить — что изменилось после того, как мы сократили 11 тысяч человек, считавших себя учеными? Ничего! Наше развитие даже ускорилось (?!)...Семь десятилетий нас отучали от всякой инициативы. Но теперь-то для нее полный простор. Учитесь пользоваться этим правом...” (“НТ”, 17.01.2000).

Пользуясь в полной мере таким правом, Ниязов, повторюсь, упразднив Академию наук, ликвидировал в стране создававшуюся десятилетиями научную базу. Было разбазарено ценнейшее оборудование многих научно-исследовательских лабораторий, экспериментальных мастерских, станций. Ведь подлинная наука создается долгими годами и ее, как и духовные ценности, звонкой монетой не измеришь. Наука, действительно, сама по себе дорогостоящая, и если она не востребована, то от того теряет и государство, и общество. Но вместе с тем не всегда количество ученых определяет степень развития науки, нередко какой-либо один исследователь может решить проблему, над которой бились сотни, тысячи ученых. И кто знает, сколько талантливых одиночек было среди одиннадцати тысяч фактически выброшенных на улицу ученых по капризу, вернее, недомыслию президента?

Завершая работу над книгой, я вовсе не претендовал на полноту освещения туркменской жизни, всех событий, происшедших в стране за годы независимости, на законченность и точность портрета ее главного героя, Сапармурата Ниязова и его окружения. Тешу себя надеждой, что грядущие поколения историков, литераторов немало напишут об этом редкостно уродливом феномене, о его абсурдных годах правления, доставивших народу немало горя и страдания. Возможно, потомки о нем и не вспомнят, ибо у современников он вызывает патологическое неприятие, и они сыты им по горло.