А между тем он без умолку уверяет в своей любви к народу, к его истории и традициям, рассуждает о гордости и чести туркмен, пытается из всех сил предстать перед людьми гуманистом, миротворцем, “отцом нации”, пекущимся о будущем Туркменистана, фактически, ни в грош не ставя ни достоинство человека, ни его жизнь.

Ниязов часто пытается выдать себя за идейного борца, человека, увлеченного исторической наукой; однако у него нет никаких идей, никакой он не историк и не теоретик, хотя его облачали не в одну мантию доктора или академика, вручили с десятка полтора всяких лауреатских дипломов, знаков. Туркмены говорят: без учения стал муллой, без клевания — вороной. В сентябре 1999 года Всемирная академия медицины наградила Ниязова Золотой звездой имени Альберта Швейцера “За выдающиеся заслуги в развитии гуманистических принципов в международных отношениях и деятельность во имя всеобщего блага людей” и одновременно присвоила титул Почетного члена Академии и звание Почетного профессора философии.

По иронии судьбы все это получил человек, предложивший отменить в медицине латынь и впредь рецепты и медицинские термины писать только по-туркменски; это он сократил свыше 9 тысяч врачей, среди коих немало опытных специалистов — доцентов, профессоров, он закрыл в республике Институт философии, оставив без работы многих ученых философов, докторов, кандидатов наук, ликвидировал темы научных исследований по истории философской мысли в Туркменистане, а в медицинском институте запретил преподавание курса философии. Это не считая того, что он приказал резко сократить количество лекционных часов по философии, читаемых в вузах страны.

Словом, президент поступил, как в той известной китайской притче, когда самодур-правитель поубивал всех мудрецов, чтобы не стало в стране дураков. Поистине, неисповедимы пути Господни!

Прибавили ли ума Ниязову ученые регалии и блеск золотых медалей? Отнюдь. С ними или без них, не обладает он ни красноречием Цицерона, ни мудростью аль Фараби, ни искусством врачевания Ибн Сины.

Туркменистан, пожалуй, самая закрытая из стран СНГ. Хотя железные дороги связывают его со всеми республиками бывшего Советского Союза, почтово-пассажирское сообщение с ними прервано с объявлением независимости. С каждым годом сокращается сеть авиалиний, связывающих республику с соседями, а с июня 1999 года введен визовый въезд в страну.

Здесь нет открыто действующих правозащитных и оппозиционных групп, независимых изданий, международное телевизионное вещание разрешено лишь одной московской программе ОРТ и то во время, ограниченное с 18 до 23 часов. При этом телевещание нередко подвергается строгой цензуре: “нежелательные” передачи заменяются рекламой или музыкальными клипами. СМИ запрещено печатание программ спутникового телевещания. Программа туркменского телевидения, почти прекратившего русские передачи, еженедельно публикуется в единственной газете, выходящей на русском языке, но... по-туркменски.

Правда, в вечерние часы на Туркменистан вещает одна из программ турецкого телевидения, но и она регламентирована несколькими часами, однако ее передачи, в отличие от московских, цензуре не подвергаются.

Во взаимоотношениях со СМИ Турции есть прогресс. В Ашхабаде выходит турецкая газета “Заман”, в городах и селах Туркменистана широко распространяются календари, буклеты, журналы, книги, брошюры, пропагандирующие “модель туркменского общества” и турецкий образ жизни.

В июле 1999 г. Центрально-азиатское бюро Турецкой телерадиокомпании (ТРТ), располагающее семью вещательными каналами, получило в Ашхабаде официальную аккредитацию, а ее представителю господину Мехмет Али Озполату президент Туркменистана лично вручил медаль “За любовь к Отечеству”. Но зато аккредитации лишены корреспонденты московской телекомпании ОРТ, российских газет “Известия”, “Правда”, “Комсомольская правда”.

В СМИ объективная информация о ситуации в Туркменистане появляется очень редко, если что-то и печатается, то весьма односторонне. Местные журналисты почти не имеют доступа к таким средствам коммуникации, как факс или электронная почта, а за передачу за рубеж объективной информации негативного характера туркменские граждане рискуют угодить за решетку. Показателен случай с писателем и журналистом Евшаном Аннакурбановым, который, имея на квартире компьютер и факс, передавал туркменской радиослужбе “Азатлык”, а также в Москву материалы правозащитного характера, за что был арестован органами КНБ, подвергался побоям и издевательствам. Постоянно преследуемый туркменскими властями, он, как уже говорилось, был вынужден эмигрировать за границу.

На моей памяти давний рассказ народного писателя Туркменистана Рахима Эсенова, некогда восторгавшегося Ниязовым, который даже будучи первым секретарем ЦК Компартии Туркменистана, осуждал доносительство, провокации, и другие недозволенные методы, покушавшиеся на честь и достоинство человека. Кажется в начале 90-х годов ХХ столетия, перед очередным съездом писателей Туркменистана, призванном решить организационные вопросы, когда речь зашла о будущем председателе правления Союза, Рахим Эсенов предложил кандидатуру Аннагулы Нурмамедова, молодого, энергичного, подающего надежды писателя. Услышав его имя, Ниязов категорически возразил, дескать, какой он “писатель, он — осведомитель КГБ!”

Эсенов, чувствуя неловкость положения, ибо при разговоре присутствовало еще несколько человек, пытался сгладить услышанное, несколько обеляя своего коллегу, мол, возможно, первого секретаря ЦК неправильно проинформировали, ввели в заблуждение или умышленно оговорили, оклеветали честного человека.

— Ничего подобного, — уверенно заявил Сапар Атаевич, — это информация из первых рук, самого председателя КГБ генерала Петра Михайловича Архипова. Нурмамедов Аннагулы, еще в бытность студентом журфака Ленинградского университета, был завербован в осведомители и уже тогда “стучал” на своих товарищей, среди которых было немало из Туркменистана. Нельзя такого низкого, подлого человека ставить руководителем писательской организации, — решительно заключил Ниязов.

Однако стоило Ниязову стать президентом, как он изменил свое отношение к таким, как Нурмамедов, вероятно, узрев в них опору своей власти. Или, сей, с позволения сказать, писатель оказал “баши” неоценимые услуги, что тот на все сто восемьдесят градусов изменил свое отношение к тем, кем до недавнего времен брезговал? А возможно, что Ниязов и здесь был неискренен и, как всегда, вел двойную игру?

А. Нурмамедов в накладе не остался. Из президентских рук на него щедро посыпались звания, награды, его даже назначили советником посольства в Турции, по сути, вторым человеком после Чрезвычайного и полномочного посла, который, говорят, наслышанный о своем заместителе, немало его опасается. Посла понять можно: иметь под боком такого работника равносильно тому, что носить за пазухой гремучую змею. Тем более за рубежом.

К сожалению, наушничество, доносительство, ныне поощряемые самим Ниязовым, — не последняя спица в государственной колеснице, несущей Туркменистан к пропасти. Чуждые человеческой морали проявления души соответствуют туркменской “модели”, их пробуждает и на них широко опирается политическая система, проводящая антинародную политику, отражающую интересы узкого круга лиц во главе с президентом. После распада СССР туркменские власти, и ранее не отличавшиеся особым демократизмом, создали в стране беспрецедентную обстановку страха, гонения и преследования здоровых сил общества.

Стоило директору Института философии, доктору наук Н. Байрамсахатову осудить диктаторские замашки президента, взявшего на себя роль гонителя науки, как ученого не замедлили вызвать на очную ставку с доносчиком. Постыдную роль в том сыграл заместитель председателя Кабинета министров О. Айдогдыев, устроивший ученому унизительный разнос. Вскоре Институт философии было решено расформировать, а директора из науки выгнать, хотя ему до пенсии оставалось немногим более полугода. Н. Байрамсахатов не вынес подобного измывательства и скоропостижно скончался от сердечного удара.