Старик как будто не врал. Раджо дал ему денег, спросил напоследок:
— Ну и что ты решил за долгую жизнь?
— Долгую? — улыбнулся старик. — Мне еще нет шестидесяти. Буду судиться с дочкой, так я решил. Поговорил вот с тобой и вижу — добрые люди на свете есть. Ты меня понял, поймут и другие. Так я решил, дорогой мой. Счастья тебе…
…Вики не было дома, и настроение Раджо снова испортилось. Вроде день начался хорошо, были предчувствия удачи, но жизнь обманула, и Раджо лег на тахту с сигаретой. Пепел он стряхивал на палас.
Вика, впрочем, примчалась минут через сорок. Была в магазине. Глянув, спросила:
— Опять не в себе?
— Все нормально, — вяло отреагировал Раджо.
Вступать в разговор не хотелось. Они бы поссорились, разругались бы, если бы не появился Нож, которого Раджо не смог найти днем.
— Проходи, морэ, где ты прячешься?
— Задами хожу, — объяснил Нож. — Мы с тобой, считай, оба на мушке! В городе вся родня Кнута. Да и барон меня ищет.
Нож глянул на Вику, она молча вышла.
— Граф подорвал, надо слинять и нам, — сказал Нож, будто был в сговоре с Раджо.
— В табор езжай, — буркнул Раджо. — Только скажи мне, морэ, сперва: кто и зачем пришил Кнута? Ты понял? Кто?
— Граф, говорят, приказал. — Нож глянул Раджо в глаза. — А в таборе мне делать нечего. Лягу на дно. Две хаты — на выбор.
— Валяй, — сказал Раджо. — Будешь пить чай?
— Извини, не могу. Поканал[50] я…
Раджо чуть придержал его:
— Ты не ответил насчет Кнута. Чья работа?
Нож вышел, будто не услыхал.
Вика, войдя, присела к Раджо и тихо проговорила:
— С тобой так трудно…
— Мешать мне не надо, — сказал Раджо. — Мы с тобой оба свободны. Но только я привык быть один, а ты не можешь…
— Ты ни во что не ставишь меня. А я не подстилка тебе, как другие женщины.
— Ну да. Ты ведь хочешь и рыбку съесть и на кол не сесть.
Раджо привлек ее, расстегнул ее халатик. Вика поддалась. Она постоянно хотела его…
Потом они слушали старую запись, и музыка заполняла весь объем мира:
На одни небеса уповаем,
Одного в сердце Бога несем,
Но живем на земле и не знаем:
Для чего на земле мы живем?
Раджо приснился табор. Будто он видит с горы повозки и лошадей, уходящих в красный закат. А сойти к ним нельзя — обрыв под ногами. И табор движется от него. Он кричит: «Ромалэ, постойте, я с вами!» Однако его не слышат. Он прыгает и летит, ужасаясь, что расшибется внизу о камни. Но нет — воздух держит. И Раджо перебирает окрепшими ногами… Вот он уже над табором. Видит своих. Они машут руками, зовя его. Рядом с бароном — Кнут, живой и веселый. Кнут говорит, подняв очи: «Летаешь? Меня научи. Я тоже хочу».
Проснувшись один, Раджо проглотил стакан холодного чая, взял свою сумку и кинулся на вокзал.
По лесу будто буря прошла: тропа завалена кронами сломанных сосен. Птицы порскали из-под ног. Краснела в траве земляника. Еж прошумел в кустарнике, выставил мордочку, замер.
Раджо выбрался на поляну, поросшую некогда колокольчиками и лиловым люпином. Сейчас поляна была в разоре, будто ее истоптало стадо быков.
Раджо присел на поваленную березу и закурил, глядя на свежее кострище с золой, не сметенной в кучу.
Табор обычно природу не портит. Это кострище осталось не от табора. Значит, после цыган на полянке были случайные люди, гадже, а им — все одно… Цыгане, наверно, сорвались, как на пожар. Куда?..
Раджо курил сигарету за сигаретой и наконец поднялся уйти. Тогда и почувствовал чей-то взгляд. Окликнул:
— Кто?
Из кустов тотчас высунулся черноглазый таборный пацан.
— Дай закурить, — звонко сказал он.
Раджо захохотал:
— Ну, герой. Где рома?
— Барон велел уходить, неладно здесь, Раджо.
— На, кури и скажи мне, чяворо: что тут у вас?
— Кое-кто в город ушел, а чужие цыгане тебя искали. Да с деревенскими не поладили наши.
— Кто же меня искал?
— Откуда знаю? Говорили, что из-за тебя погиб ром. Родня его, ну.
— И что барон?
— Барон сказал, в городе крис был…
«Ничто от них не укроется», — подумал Раджо и окончательно понял: табор не примет его. И цыганенок подтвердил:
— Тебе здесь опасно, Раджо.
— А ты что один? — спросил мальчика Раджо. — Мишка — твой брат? Он же в городе. Ты, что ли, тоже нацелился?
— Хочу, — сознался цыганенок. — Устал я с ними.
И так прозвучало «с ними»… Мол, ему трудно со стариками.
— Что же ты в городе можешь делать?
— В ансамбль пойду. Ансамбли тоже кочуют.
— Смотри. Не так это просто. Идем, дорогу покажешь.
— Нет, морэ, я не могу, на станцию бегу. Сам найдешь. Они у реки стоят. Дня два или три побудут, а дальше, как скажет барон. Только не примут они тебя…
— Будь здоров и удачи тебе, — напутствовал цыганенка Раджо, встал и пошел напрямик, через лес.
— Морэ, не говори там, что видел меня, — звонко раздалось вслед.
Здешний барон принял Раджо сдержанно и это — удивило. Вроде он передал приветы из города, выполнил поручения. Но спрашивать не положено, все будет ясно с течением времени. Чаем, во всяком случае, барон угощал. Правда, молча чаевничали, пока барон не спросил:
— С нами идти хочешь?
— Нет, дадо, поговорить хочу, душа болит. Меня ищут, за смерть хотят спросить, а я не виновен в смерти цыгана.
— Что ж не помог ему, пулю не удержал? — спросил барон. — Еще говорят, ты с парны связался.
Раджо промолчал.
— Говори, Раджо, облегчи душу. Потом захочешь, а нас не найдешь, уходим подальше. Решили смуту пересидеть.
— Ладно, я понял, дадо. Только не торопи, дай решить…
Пхури сидела у огня, глядя на закипающий чайник. Раджо подошел неслышно, однако старуха своим вопросом опередила его приветствие:
— Покоя ищешь?
— Смерть за мной ходит, — сказал Раджо.
— Сам виноват. Если бы Зенту силой не взял, жил бы ты в таборе.
— Как мне уйти от прошлого?
— Дэвлу спроси, он знает, а я скажу так: найди того, кто Кнута убил, и, если нет на тебе вины, накажи его смертью за смерть.
— Думаю я об этом, пхури. — Раджо налил себе чаю в кружку и, обжигаясь, стал дуть. — Горячий!
— Не торопись. Время есть.
— Расскажи мне о Саре Кали, старая. Ты о ней знаешь все.
— Знала когда-то, может, что вспомню…
Пхури, раскачиваясь, забормотала. Слов ее Раджо сначала не разбирал, а только слышалось: «Хас-сиям!»
Потом речь старухи стала помедленнее:
— Злая богиня жила, дьявол, Бэнг. Имя ее было Шушна, или же Ахи[51]. Землю хотела поджечь, чтобы все люди погибли. А как-то решила украсть золотое колесо[52]. Но самый великий Бог — Индра увидел и поразил Ахи молнией. С тех пор, что ни год, бьются добро со злом. Рома наши верят, что Индра — святой Георгий, а дракон — дьявол, Бэнг… Черная Сара Кали — богиня судьбы и удачи. Есть ее изваяние, Раджо, в церкви во Франции, неподалеку от южного моря. Море то — Средиземное, в середине земель.
— Разве она не богиня времени?
— По-разному говорят: кто — так, а кто — этак. Ты наш язык, Раджо, знаешь. И знаешь в нем старое слово «трущуп». А это крест, так считается. На самом деле не крест, а трезубец индийской богини Шакти. Все перепутано, переплелось, начала нашей дороги не видно. Время, удача — все вместе. А вот судьба — это участь каждого.
— Значит, если умру — судьба?
— Не будь слабым, тогда будешь жить, — сказала старуха.
Раджо смолчал, пошел прочь, а она приставила руку ко лбу и долго глядела вслед.
Раджо бродил по табору и впитывал, как родниковую влагу, цыганскую речь, привычные запахи, шумы. А ночью, когда запылали костры, слушал песни.