В тусклом свете пламени сверкнули хорошо знакомые разноцветные глаза.

— Ты?! Но ты же…

Лесли не испугалась, не бросилась бежать, даже увидев нож. Она скрестила руки на груди, совершенно по–детски надула губы и с явным укором воскликнула:

— Зачем ты остановил его?!

Растеряно вильнул язык костра. Ричард, не отпуская противника, уставился на неё:

— Ты идиотка?! Он хотел тебя прикончить!

— Нет, Рикки, это ты идиот! — Лесли хлопнула себя ладонью по лбу, подняла валяющийся на полу кинжал и принялась тереть его собственной футболкой, очищая налипшую грязь. — Причём идиот полный и безоговорочный!

Мимо проползла чёрная змея — и сестра, улыбнувшись, наклонилась и погладила её, точно домашнего любимца. Седрик, зашипев от боли, попытался высвободить запястье:

— Пусти! Больно, между прочим.

— Ты же мёртв! — окончательно перестав понимать суть происходящего, Ричард лишь переводил взгляд с несостоявшегося убийцы на сестру и обратно. Слишком много неясностей. Слишком много откровенной чуши. Наверное, это сон. Да — просто глупый сон.

— Почему он так кричит? У меня уши скоро отвалятся! — неожиданно пожаловалась из темноты какая–то женщина. Ричард вскинул голову: здесь ведь никого не было, только что! Но нет — в световой круг вплыла, манерно щуря глаза, незнакомая девица с длинной, почти закрывающей лицо чёлкой. Седрик недовольно нахмурился:

— Алесса, не вмешивайся.

— А ты мне рот не затыкай! — сходу завелась незнакомка. Или всё же знакомая? Где же раньше он видел это лицо, где же…

Перерезанное горло. Символ в виде змеи с собственным хвостом в пасти, выжженный на груди. Широко распахнутые белые глаза. Фото… фото в газете. Очередная жертва Змеиного Фантома!

Ричард в ужасе шарахнулся от девицы, которой по всем параметрам полагалось быть мёртвой. Седрик, чью руку он, разумеется, отпустил, устало выдохнул и потёр стремительно наливающее синевой запястье:

— Ну и хватка у тебя. Ещё немного — и перелом. Лесли, ты же обещала сказать ему!

Сестра торопливо состроила самую милую мордашку, какую только умела, и молитвенно сложила руки на груди:

— Я правда хотела сказать, честно–честно! Только он бы всё равно не поверил, запер бы меня дома… Он вообще ни во что не верит, кроме своих дурацких справочников! А если бы я сказала потом, когда уже нельзя запретить… Показала бы… Он бы точно всё понял! Ну, теперь–то он всё равно в курсе, правда? И ведь он же тебе помог!

— Ни черта я не в курсе! — заорал Ричард, напоминая о своём присутствии. — Что за фигня вообще творится?! Я крышей поехал, меня упекли в психушку и теперь мне всё это глючится?!

— Ну зачем так орать… — демонстративно потёрла уши Алесса. — Лесли, я из–за твоего братца скоро оглохну! Может, признаешься ему уже?!

— И как я признаюсь, если он даже сейчас думает о чём угодно, кроме очевидного? — Лесли развела руками. Очевидного?! Да что вообще очевидного может быть в происходящем дурдоме! Седрик смерил Ричарда внимательным взглядом:

— Хорошо. Если ты не понял, я расскажу всё сам. Только ответь мне, и ответь честно. Ты когда–нибудь задумывался, что смертен? Чувствовал, как смерть приближается к тебе — медленно, незаметно, но оттого не менее пугающе? Ты когда–нибудь, — пламя ярко вспыхнуло, тут же снова опав, — боялся, что скоро умрёшь? Не в смысле — в школе перед контрольной, когда трясутся коленки, не во время «мёртвой петли» на американских горках, а всерьёз?

Ричард нервно сглотнул. Кинжал в руках у сестры — значит, удара можно не ожидать. Хотя кто знает — вдруг у него где–нибудь припрятано другое оружие. Например, змея. Длинная, чёрная, смертельно ядовитая змея, похожая на широкую блестящую ленту.

— Однажды я увидел смерть. Ясно, как живое существо. Сирена… моя сестра. Она долго болела. Мать с отцом уже не боялись: они ждали. Ждали, когда Сирена наконец–то умрёт, когда можно будет зарыть её в землю и забыть. Они любили её, но… просто устали. В последние месяцы меня к ней не пускали: не хотели, чтобы я видел Сирену… такой.

Голос звучал отрешённо, и лишь изредка Седрик запинался, давая тем самым понять: ему тяжело говорить, тяжело вспоминать.

— А потом я забрался к ней в комнату. Просто хотел увидеть её, поиграть с ней, как раньше. Она лежала там — бледная, почти серая. Я почти не узнал её. Сирена… как будто постарела на десятки лет. И глаза… эти обречённые глаза…

Седрик схватился за голову и принялся ходить вдоль границы светового круга из стороны в сторону. И упрямо продолжал говорить:

— Мне показалось — кто–то стоит в углу комнаты. Человек в чёрном. Этот человек тянул руки к Сирене. Я кричал, я звал на помощь… Когда пришли родители, сестра уже умерла. Они говорили — остановка сердца, но я ведь видел человека в чёрном. Я видел смерть, понимаешь?! Видел, когда та пришла за моей сестрой. А она… оно… видело меня. Оно бы пришло за мной, обязательно… Я сбежал из дома, надеясь спрятаться. Убежал сюда, в подземелья.

Ричард слушал, пока не понимая сути тирады. Что он пытается доказать или объяснить? Он видел смерть? Да у него не иначе как крыша поехала.

— Смерть шла за мной, гналась по пятам. Потом меня завалило, и я снова видел того человека в чёрном. Он хотел забрать меня, но я не хотел, не шёл за ним, и он злился. Потом я помню спасателей, больницу. Первое, что я увидел потом — газета, где написали о моей смерти.

Седрик перевёл дыхание, закрыл глаза, запрокинул голову.

— Потом, конечно, выяснилось: произошла ошибка. Скончался другой пациент, мужчина по имени Саймон Вандербилт. Человек в чёрном приходил за мной, но забрал его. Просто перепутал нас. Как скоро он понял бы, что ошибся? Как скоро он явился бы за мной?

— Идиотизм! — Ричарду уже надоело слушать излияния параноика. — На кой ему было тебя убивать? У любого человека есть мотив!

— Я же говорила, — простонала Лесли, закатывая глаза.

— Может, это было просто детской паранойей, — неожиданно чётко проговорил Седрик. — А может, чем–то большим. Но с тех пор я не мог забыть того человека. Я чувствовал: он рядом, он всегда стоит у меня за спиной. Я боялся его; я боялся, что погаснет свет, и во тьме он подкрадётся незаметно. Но потом я стал старше. Я вернулся в пещеры, перестал бояться темноты. Потому что снова встал лицом к лицу со своим страхом — и победил его. Мой страх оказаться во тьме обитал в прибрежных пещерах, и найти его оказалось несложно. Я хотел жить. Я хотел забыть о страхе смерти.

Ричард смотрел всё так же непонимающе. Безумец? Или нет? Разве способен сумасшедший честно признать себя таковым?

— Однажды я снова увидел человека в чёрном. Тогда я не выдержал битву со страхом. Проиграл, если угодно. Я сбежал из дома — на сей раз окончательно. Больше я не возвращался к матери и отцу. Меня признали мёртвым, и он снова отступил — пусть ненадолго. Было трудно, но я справился. Всю последующую жизнь я жаждал только одного: забыть. Я пытался переступать через себя, сколько мог. Однажды даже сумел выбраться в Африку, где и научился обращаться со змеями…

— И как же беспризорник оказался в Африке? — скептически фыркнул Ричард. — В доброго дядюшку с мешком золотых дублонов что–то слабо верится.

— Рикки, не тупи! — Лесли снова надулась. — Седрик — фотограф. Поначалу ему было трудно пробиться, но потом он стал очень даже неплохо зарабатывать. А сперва жил то в студии, то и вовсе по улицам шатался, представляешь? Я же давала тебе альбом с его фотографиями!

Так вот кому принадлежали унылые серо–чёрные пейзажи. Что ж, хоть что–то ясно.

— Я делал всё, чтобы только оказаться на грани между жизнью и смертью. Постоянно испытывал себя, пытаясь найти нужный предел, после которого я уже смогу не бояться. Я принимал змеиный яд в малых дозах, приучал себя к мысли, что могу умереть от каждой новой инъекции. Перепробовал всё, что можно. И однажды… однажды понял: нужно не признать неизбежность смерти. Нужно стать выше глупого жизненного цикла. Тот, кто бессмертен, сможет не бояться встречи со смертью.