— Можно подумать, что спешу я, а не ты, — обращаюсь к Айвазяну, выходящему из дверей лифта. Ответом он меня не удосуживает, приходится терпеливо ждать, пока Аркадий откроет дверь замысловатым ключом. Попав в квартиру, он тут же бросается к телефону и докладывает в ближайший пункт милиции, что лично прибыл домой. Не зря, конечно, эта квартира под сигнализацией: кражи, обычно, происходят в новых районах города, а у Маркаряна есть чем порадовать глаз, душу и скупщиков явно ворованных вещей.
Молча протягиваю дантисту-фалеристу мыльницу, он вскрывает ее и тут же достает лупу, болтающуюся в виде брелока на связке ключей.
— Хароший, очен хароший, — от волнения Аркаша заговорил с акцентом своих давно обрусевших предков.
— А главное дешевый, — насмешливо пытаюсь поддержать восторг Айвазяна.
— Сколько?
— С тебя лишнего не возьму. Строго по государственным расценкам.
— То есть?
— По каталогу Алексеева.
— Алексеев твой сумасшедший, — делает стремительное врачебное заключение Маркарян, — его цены тоже сумасшедшие. Сейчас не те времена…
— Ну да, капуста на рынке резко подорожала, зубы у всех в норме, и ни одна сволочь не пытается оскорбить тебя рублем…
— Хочешь…
— Не хочу, честное слово. Лучше дай обмен.
Айвазян приносит кучу старинных орденов, мы торгуемся до хрипоты, но уступать никто не желает. Никак не идет в обмен нужный мне Александр Невский со звездой, уперся Аркаша рогом в землю, хоть сдвигай его трактором к столу.
— Ты пойми, — горячо доказывал Маркарян, ослабляя удавку галстука на вспотевшей шее, — Андрюша редкость, конечно, но Невский тоже не каждый день встречается. Тем более со звездой. Я за него черт знает когда десять штук отдал, теперь он минимум вдвое тянет.
— Загибаешь Аркаша, пятнадцать штук — хоть лопни, больше не стоит. А Андрюша? У кого в городе есть Андрюша? Многие музеи располагают таким орденом? А состояние? Как будто вчера вылепили. А Сашка твой тусклый, и камни какие-то стремные.
— Что? Я по-твоему, фуфель подсовываю? Я ж тебе не только Невского, но и Анну, и Станислава, и «Виртути милитари».
— Вертуты этой хоть пруд пруди…
— Хочешь, возьми еще картину. Как раз по твоей части.
Да, Маркарян делает хорошие комплименты при плохом торге. «Вакханалия» Мюллера как раз то, чего мне не хватало для полного счастья.
— В музей снеси свою «Вакханалию», они тебе с ходу рублей пятьсот скомиссуют, на большее права не имеют.
— И ты тоже можешь Андрюшу в музей отдать, много выручишь: областную комиссию созовут по такому поводу, штуку отвалят. Слушай, я тебе еще «Голову Христа» Макса подброшу, подумай.
— Ты еще свой знаменитый «Женский торс» Штокера предложи, чтоб я надорвался по дороге…
Аркадий забывает, что он куда-то спешил, мы торгуемся еще добрых полчаса, но к согласию не приходим. В конце концов, дело заканчивается тем, что Маркарян продает мне орден Невского: красная финифть, золотой крест, двуглавые орлы под короной, скачущий Александр, на оборотной стороне ордена он уже лишился коня, зато числится святым. Ничего, Александр, ты к Тенгизу и без коня доскачешь. А оттуда, быть может, и переплывешь куда подальше, святые ведь пешком по воде ходят. Правда, когда мы определяли цену ордена, Маркарян уверял, что Алексеев не такой уж идиот, однако больше пяти с половиной тысяч Айвазян на мне не заработал.
Мы отдыхали после длительной перепалки и, наконец, я вспоминаю, что пришел к Аркадию по делу.
— Слушай, Аркаша, посмотри мне в зубы, что-то шатается, как мой сосед после аванса.
Маркарян тщательно моет руки и приступает к своим прямым обязанностям.
— Пасть пошире открой, — бурчит он, направляя в рот короткую блестящую палочку с заостренным концом. Пошатав слегка зуб, он радостно сообщил:
— Клык твой треснул, удалять надо. Подожди…
И делает какое-то короткое движение.
— Иди плюнь своим счастьем в унитаз.
Перед тем как проделать эту процедуру, смотрю в зеркало: куска зуба как не бывало, да еще на таком видном месте. Придерживаюсь совета врача и спускаю воду.
— А что дальше? Мне ходить со сломанным зубом не улыбается, примета плохая.
Аркадий тщательно моет руки, сразу видно, культурный человек, настоящий доктор, пальцем даже не коснулся рта, а такую баню устроил. Представляю, что бы он вытворял, если бы к нему с геморроем обращались.
Маркарян-Айвазян насухо растирает сильные пальцы махровым полотенцем и дает ответ на мой нескромный вопрос:
— А дальше придешь ко мне, я тебе укольчик сделаю, зуб сточу, нервы удалю, а то они у тебя и так взвинченные, а потом вставлять надо. Ты рыжий зуб хочешь?
— Очень надо солнечные зайчики изо рта пускать, я еще в цирке не работаю. Фарфоровый давай.
— Это только в стоматинституте делают. Возьмешь на работе справку, что по роду трудовой деятельности тебе щербатый рот помеха, и в очередь, двадцать пять в кассу, столько же врачу, и зуб на месте.
На моей работе такое письмо вряд ли получишь, даже если стану намекать: мол, зубы нужны, чтобы намертво вцепиться и держать ими людей с уголовным блеском в глазах, если те посмеют влезть на вверенную территорию.
— А без письма, без очереди?
— Без очереди вдвое дороже. Без письма никак нельзя. Да возьми в какой-нибудь конторе с солидным бланком бумагу, позвонишь мне — и все будет хорошо. Рано или поздно человеку приходится заботиться о зубах.
— Рано или поздно человеку придется сложить свои зубы на полку, — отвечаю ему, направляясь к выходу.
— Значит, среди этих зубов будет один фарфоровый. Ты ведь этого сам хочешь. А я всегда готов помочь приятному человеку, — прощается Маркарян.
Я выхожу на улицу в предвкушении встречи с не менее приятным человеком. Правда, он привык не удалять, а выбивать зубы, но сейчас это особого значения не имеет. Более того, если после нашей встречи у него останутся целые зубы, я буду крайне удивлен. Даже на Крыску, заложившую меня Толику, не так злюсь, как на него. А все от отсутствия элементарной логики. Не зря его хозяин только за кулаки и ценит. Крыса, сучья морда, все правильно рассчитала. Пока я кассету отдам, Толик может так поблагодарить, что после этого ей не то что своих клиентов не обслужить, а в «комнате страха» экспонатом работать. Да и магнитофон — скорее психологический эффект, на трезвую голову лучше соображается. И понимает она, что в лучшем случае эту кассету запишу какими-то приятными песнями. Сам виноват, подумал, что Танька дура беспросветная, а она, оказывается, еще варианты рассчитывать умеет, нужный отобрать. Истина старая: не считай никого глупее себя, а обжигались на ней люди умные, не в пример мне, сам виноват. Хорошо хоть напоить сумел эту Крысу, мозги затуманить. Чтоб этой Таньке, мать ее, трехэтажный дом иметь, стокомнатный, и чтоб в каждой комнате телефон стоял. И пусть ходит эта Крыса по комнатам с утра до вечера и постоянно звонит: 01, 02, 03.
Проклинать кого-то хорошее времяпровождение, особенно когда чувствуешь, что сам виноват. Так как-то совсем быстро я очутился у своего дома.
Все-таки странное существо человек. Знаю, что куска зуба у меня уже нет и, тем не менее, постоянно ощупываю то, что осталось от клыка, краем языка. Так, будто никак не могу поверить, что оставил частицу самого себя в Аркашином унитазе. Впрочем, слава Богу, еще легко отделался. И пока я не знаю, что дальше придет в голову моему другу Толику, нужно форсировать события. Переодеваюсь, на плите заваривается лошадиная доза кофе, обедать не придется, потому что, когда желудок полный, голова варит примерно с тем же качеством, как у парня, которого я собираюсь проведать. Пока кофе немного остывает, набираю номер его телефона и оставляю без ответа нескромный вопрос «Але, кто это?» А впрочем, куда ему деться, сидит в своей берлоге, ждет не дождется кожаного с рапортом о выполнении боевого задания. Но так как своего дружка Аржанов может ждать еще очень долго, потому что после волейбольного матча кожаному в лучшем случае предстоит свидание только с людьми в белых халатах, придется хоть своим появлением сократить время ожидания Толика.
