— Верил или нет, он не мог поступить иначе, тогда он перестал бы быть Богом Справедливости, — уверенно и спокойно возразил паладин. — Время Бед прошло, и нет теперь бога, более сильного и уважаемого, чем Тир, несмотря на его увечье. Не иметь глаз — еще не значит быть слепым.

Эйлин посмотрела на Касавира, который, стоя вполоборота к ней, поправлял застежки наруча. Тщательно и неторопливо, как всегда перед серьезным боем. Сердце заныло. Неужели ничего нельзя сделать, неужели его не остановить?

— Касавир, — тихо сказала она, — мы в дикой земле. Если мы обойдемся с ним, как с простым убийцей и мародером, нас никто…

Она осеклась, когда паладин повернул голову и посмотрел на нее каким-то снисходительным, немного отеческим взглядом. В нем не было осуждения или презрения, но Эйлин почувствовала, сколь недостойно было бы думать, что он мог не принять вызов или позволить кому-то помешать себе. Она поняла. Какое значение имеет людской суд для него, черпающего силы в благословении самого беспристрастного из богов? Что, кроме собственных принципов и совести, может быть важно для него, живущего и сражающегося так, словно он стоит одной ногой в вечности? Она поняла, что удерживать его и, тем более, что-то решать за его спиной — значит, потерять его уважение. Он паладин Тира не по принадлежности к ордену, а по убеждению. Он готов по собственной воле вложить руку в пасть свирепого пса, взывающего к Справедливости. [3]

«Ты непостижим для меня. Но я всегда буду любить тебя. Таким». Касавир увидел, как слезы блеснули в ее глазах, когда она ответила на его взгляд. И, чуть нахмурив брови, покачал головой. «Не плачь. Пойми».

— Ниваль, — тихо сказала Эйлин, — я думаю… мы приняли решение.

Их поцелуй — первый поцелуй за много недель разлуки — был быстрым и каким-то неловким. Касавир был весь уже там, на арене, где соперник ждал его все в той же позе, спокойно сплевывая под ноги.

— Обещай вернуться.

— Я не подведу.

— Если вам не трудно… мне нужно сосредоточиться.

Когда они вышли и встали в стороне от шатра, на возвышении, Эйлин отчаянно посмотрела на помрачневшего Ниваля.

— Ниваль…

— Я пытался сделать все, что мог, — процедил он, посмотрев на нее с холодной яростью. — Объясни мне… объясни, я что — полный идиот? Эта любовь твоей жизни готова все кинуть псу под хвост ради своих амбиций!

— Ты не понимаешь. Не меряй его своей меркой, — она попыталась взять Ниваля за руку, но тот отдернул ее.

— Ниваль, перестань! Я… верю тебе. Я доверяю твоему чутью. Я хочу сделать все возможное для благоприятного исхода, но Касавир решил, что это его бой, и жульничать и подставлять его я не хочу! Это… неправильно.

Он хмыкнул.

— Понятно. Сола со своими девицами и эльфы уже прочесывают окрестности на предмет головорезов Ральфа. А что касается поединка, — Ниваль посмотрел на нее и вздохнул, вытирая нечаянно выкатившуюся на ее щеку слезу, — я не стану вмешиваться. Его выбор мне не нравится, но мне не остается ничего иного, как смириться с ним. Но если я заподозрю неладное, я от этого одноглазого тролля мокрого места не оставлю. И никакая сука меня не осудит! Я пришел сюда не для того, чтобы демонстрировать благородство. Это война, а не рыцарский турнир. Так своему герою и передай.

— А если Касавир… — слова застряли у нее в горле.

— Никаких ЕСЛИ не будет!

— Твой красавчик шлемом укладку боится испортить? — Процедил Ниваль, следя глазами за Касавиром.

Паладин неторопливо шел к середине арены, сжимая сверкающий щит и молот. Матово светился на солнце благородный металл доспеха Морадина, ставшего предметом зависти многих, понимающих в этом толк, — и Ниваль не был исключением. Немного отросшие блестящие от воды черные волосы были зачесаны назад и тщательно приглажены. Старомодно, но ему идет. Он был спокоен, собран и настроен на нелегкий бой.

— Я тоже за него волнуюсь. Если бы ты знал, как, — ответила Эйлин, сжимая руки и не отрывая взгляда от арены.

— Я волнуюсь не за него, — отчеканил Ниваль.

— Тогда вообще лучше молчи.

Ниваль взглянул на нее, приподняв бровь. Вот что значит, женщина. Она, кажется, забыла, какова, собственно, ставка в этом поединке. Могла бы тогда сразу отпустить Ральфа с мечом на все четыре стороны и тащить своего рыцаря в ближайший шатер.

Все взгляды устремись на арену. Эйлин и Ниваль стояли ближе всех, на одной из скал, возвышавшихся над большой утоптанной впадиной в четверти мили от Башни. Друзья присоединились к группе кентавров, стоявших полукругом чуть выше. Остальные были заняты ранеными и охраной лагеря, расположенного поблизости, между Башней и ареной. Даже после разгрома Армии Холода не следовало расслабляться. Среди убитых не было найдено ни одного наемника, а по информации разведки, они тут были. На огромной территории могли еще оставаться необнаруженные орочьи патрули. Они вполне могли объединиться и напасть.

Приближаясь к поднявшему оружие и ощерившемуся Ральфу, Касавир почувствовал присутствие какого-то темного поля. Это была магия, но вмешательство было таким слабым, что нельзя было с уверенностью сказать, что это действительно активная магия, а не излучение зачарованного доспеха или амулета. Противники не стали долго выжидать и гипнотизировать друг друга. Они сошлись быстро, но сразу стало ясно, что бой этот не будет коротким. Снег летел из-под ног, и ветер, просачиваясь меж заснеженных скал и срывая с них пушистый покров, проносился над ареной, подхватывал серебристую пыль, кружил вокруг них и уносил неведомо куда. В окружавшей их благоговейной морозной тишине раздавались лишь натужные крики, ругань Ральфа, серебряный звон щита и лязг стали о сталь. В этой схватке сошлись равные по силе воины — черноволосый и ясноглазый паладин Тира против седого северянина с тролльей маской вместо лица. Благословленный Молот Правосудия против секиры варвара.

Вскоре Ральф начал злиться и выходить из себя. Он почувствовал, что победа будет не такой легкой, как он предполагал. Паладин не желал сдаваться, яростно парируя его удары, половина которых должна была стать смертельной. Ну что стоит один раз попасть по голове, незащищенной даже легким подшлемником. Но нет, паладин был чертовски ловок, просчитывал все его ходы, постоянно перехватывая инициативу и не давая ему вздохнуть, и наносил удар за ударом — только успевай ставить блоки и уклоняться, держа его на безопасном расстоянии. Он отлично владел щитом, который в его руке был орудием не только защиты, но и нападения. Один раз ему удалось оглушить Ральфа, вызвав в нем еще большее раздражение. Паладин впал в то состояние, которое у варваров называется «берсерк», а у паладинов «боевой яростью». В таком состоянии воином управляют чувства и инстинкты, реакция становится поистине звериной, и даже боль ранений не способна заставить хоть на секунду ослабить напор. Ральф понял, что, если он хочет выйти с арены живым, ему следует поторопиться.

Изловчившись, он отбросил паладина назад и, воспользовавшись моментом, быстро и незаметно начертил в воздухе руну. Яркая вспышка полоснула по глазам Касавира и обожгла их болью. Дыхание на мгновение сбилось, и рвущийся вскрик отозвался в собственных ушах каким-то булькающим хрипом. Мир вокруг стал багровым, а потом резко потух в сгустившейся тьме. В какой-то момент и все звуки, лишившись образов, слились в один нечленораздельный гул. Но инстинкт воина быстро заставил его сконцентрироваться и предельно обострить чувства. Движение воздуха, свист секиры справа — прямой удар сверху, метит в голову — уклонился, наугад отразил щитом, попал вскользь. Послышался звон стали о подвернувшийся камень — Ральф не ожидал такого маневра и по инерции пропахал оружием землю. Выдал себя злобным ревом, но потом спохватился, затаился, зашел сзади.

— Ниваль, смотри, с ним что-то не то, — прошептала Эйлин, когда звуки битвы стихли.