Пока я методично развязывал шнурки корсажа и целовал ее обнажающееся тело, я с тихой радостью ощущал, как она при этом дрожит, поглаживая мои плечи, шею и ероша волосы. Мне было приятно чувствовать, как с каждым коротким, дразнящим прикосновением губ, ей передается мое состояние лихорадочной возбужденности. Мне и самому нелегко уже было сдерживаться.

Это была не первая грудь, которую я видел, хотя и не десятая, конечно. И она, наверное, была вполне обычной, не большой, не маленькой. Но мне она показалась божественной. Когда я, силой воли заставляя свои руки не дрожать, а ноги не подкашиваться, прижал Солу одной рукой к себе, а другой несмело прикоснулся к ее груди, она остановила меня и стала быстро развязывать путающуюся в ногах веревку. А потом ухватила за страховочный пояс и насмешливо сказала:

— Не здесь, пупсик.

Это была не та насмешливость, что раньше, скрывающая тайную симпатию и неумение выразить ее. Она осознала ту крошечную власть, которую приобрела надо мной в этот момент — и которую я, конечно, внутренне не желал признавать. В блуждающем взгляде ее лихорадочно блестящих глаз, в полуоткрытых губах, в отчаянно смелых жестах я прочел желание сделать все с этим пупсиком, который по собственной глупости попал ей в руки. Ну-ну. Она потянула меня к своему домику, держа за пояс, а я позволил себе покорно двинуться следом. Я знал, чего хочу.

А утром, повернувшись, потянувшись, разогнав по телу приятную тяжесть, какая бывает после хорошей ночи, и ощутив прилив свежих сил, я не нашел рядом ее теплого тела с такой необычно гладкой кожей, что хочется трогать и трогать ее. И, эгоистично раздосадованный, глухо замычал в подушку. А когда совсем проснулся и, тупо глядя на свои скомканные на полу штаны, на опрокинутый стакан, влипший в пивную лужицу и на постель со следами нашего ночного безумства, понял, что Сола ушла и не вернется, то лишь в первый момент испытал разочарование и горечь. А потом — какое-то подленькое облегчение. Так проще. Просто амазонка, которой захотелось мужчины, и которая подарила мне эту ночь в обмен на избавление от затянувшейся невинности. Ночь странную, сумбурную, но в чем-то восхитительную. Просто маленькое, необычное приключение, которое следует сложить в архив под каким-то там двузначным номером.

Если бы не эти прикушенные от боли губы. Если бы не вцепившиеся в мой зад руки. Если бы не накрывшее меня волшебное состояние полного отделение души от тела, какого у меня давно не бывало, даже в самые приятные минуты. Если бы не это трогательное и абсолютное доверие, которое я так боялся не оправдать, стараясь быть нежным, как мог, в самый сокровенный момент нашей близости — и, конечно, казался себе торопливым и грубым. Если бы не ее единственные за все время слова, которые она прошептала, прильнув щекой к моей груди, покрытой мелкой испариной:

— Ты такой хороший… Ниваль.

Она назвала меня по имени. В первый и последний раз. Чтобы уйти, не попрощавшись, когда я засну.

А ее глаза… они так космически смотрели на меня после того, как все произошло. Как много можно увидеть в женских глазах… Лучше в них вовсе не заглядывать. Будем считать, что мы совершили взаимовыгодный обмен.

Попробовал — понравилось. Мальчик вырос.

Тогда зачем, скажи на милость, ты маешься фигней, вместо того, чтобы заказать апартаменты в «Лунной Маске» и закрепить пройденное или закрутить что-нибудь легкое и непринужденное с кем захочешь? Почему ты помнишь каждый миг, и лелеешь эти воспоминания, приберегая их на тихие ночные часы, когда лежишь на крахмальной хозяйкиной простыне под мансардным окном? И тебе хочется выть.

Почему на тебя иногда накатывает хандра среди бела дня, и ты начинаешь ненавидеть все эти рожи? Вчера адъютанта за какую-то ерунду чуть до кондрата не довел своим ором.

Ниваль, что с тобой?

Грейсон прав, я устал, мне надо больше отдыхать. Надо, надо вспомнить, кто ты есть. Ты же, блин, главный развратник квартала Черное Озеро, у тебя инструмент, как у тролля, об этом каждая собака знает. А каждая вторая с негодованием отвергла твои домогательства, потому и пьет кислое пиво вместо дорогого вина и глотает пыль в казарме или конторе, а не вершит судьбы. Да, надо придумать что-нибудь такое, чтобы стены задрожали, как в старые добрые времена. Пусть челядь освежит свои супружеские трепыхания свежими фантазиями об оргии в замке, а ты устрой своему мозгу полный вынос, глядишь, и полегчает.

Как она там сказала? «Этого не изменишь», «наши дорожки разойдутся». А она ведь знала, что уйдет, вот почему так сказала. Зачем тогда все это было? И чего хотел ты? Чтобы она осталась и перевернула вверх тормашками твою устоявшуюся жизнь или испортила свою? Чтобы осталась, ни на что не претендуя? Или чтобы ушла, но как-то по-другому? Чтобы ты, гад, гордился своими постельными подвигами и не мучился вопросами, что было не так?

Долбанный психолог. Аналитик хренов.

Что же ты наделал, Ниваль?

Грейсон, молча наблюдавший за давно беспокоившим его другом подошел и протянул к нему руку. Но тот досадливо отклонил голову. Не сейчас.

— У тебя такой тоскливый вид. Я могу чем-то помочь?

Ниваль сощурился и посмотрел на приятеля. Поговорить с ним об этом? Он, конечно, святая простота, чьи представления о жизни укладываются в хроники предков, Рыцарский Кодекс и Свод Дуэльных Правил. Но в ЭТОМ он понимает. Может, Ниваль просто идиот? Может ему только мнится, что он продал душу не за ночь секса, что было бы понятно даже Грейсону, а за те пятнадцать минут на скале, что показались ему вечностью или за те пять секунд, что она смотрела ему в глаза после того, как замерла в его руках? Может, Грейсон все объяснит и поставит на свои места? Но, подумав, он отказался от этой идеи. Это показалось ему предательством — боги знают, почему, но — предательством.

— Хочешь помочь? Пошли-ка кого-нибудь расторопного в Доки, в «Утонувшую Флягу». Они такое пойло гонят у Брелейны под носом — мозги вышибает. Пусть скажет, от меня, только тихо. И чтоб страже не попался.

— Тебе так плохо?

После некоторого раздумья, Ниваль пожал плечами.

— А х… его знает, плохо мне или хорошо.

— Нормально, — Гейсон озадаченно почесал голову.

— Правда, нормально? И это не надо лечить?

— Вообще-то… я мог бы кое-что предложить. Есть у нас специалистки. Хорошо снимают обострение.

— Дурак ты, Грейсон, жениться тебе надо, — Ниваль откинулся на стуле, подперев затылок скрещенными ладонями. — Вот женимся оба и заживем по-людски. Ты за самогоном-то дуй, дуй.

А пока хватит ныть, пора подойти к делу профессионально. Хм… Давненько я не пил с сестренкой и не обыгрывал Касавира в шахматы. У них лучшая в Невервинтере библиотека. Может, там найдется что-нибудь об амазонках?