— Там! — Она показала туда, где видела огни.

Вальпургий спокойно кивнул, пыхнув трубкой.

— Значит, скоро будем на месте. Шла бы ты в каюту.

Эйлин отмахнулась от этого предложения.

— А они не боятся так открыто стоять лагерем?

Вальпургий пожал плечами.

— А чего им бояться? Их много. Патрули до них не доберутся — своя разведка работает. С воздуха не засекут: мы всех птиц перебили.

— Понятно. Скорее бы долететь.

— Дойти. Корабли ходят.

Эйлин бросила случайный взгляд на руку Вальпургия, лежащую на одном из рулевых колес и увидела, что на ней не хватает двух пальцев.

— Ой! Это тебя горгулья так?

— Что? А, это. Это я сам отрубил, — Вальпургий показал ей культи, затянутые прозрачной кожистой пленкой. — Она мне их отморозила.

— Ужас какой! Больно, наверное, было. Как же ты теперь?

— Ну, больно, а потом нормально. Ерунда, отрастет недели через две.

— Как? — Изумилась Эйлин.

— Как, наверное, на моем папе отрастало, — усмехнулся ящер.

— Ух ты! А если, например, руку?

— Тоже отрастет, но не так быстро.

— А хвост?

— Конечно. И хвост, и нога, и… все, что хочешь, отрастет.

Эйлин улыбнулась и решила подшутить над хвастунишкой.

— А голова?

Он почесал голову, задумчиво помахивая хвостом.

— Не знаю. Не пробовал. Голова-то, может, и отрастет. А где я вторые такие мозги возьму? Так что, лучше не рисковать.

— Это точно, — согласилась Эйлин.

Лагерь кентавров, разбитый на берегу замерзшего озера, в широкой ложбине межу холмами, поразил Эйлин своими размерами и основательностью. Он был полностью приспособлен для длительной стоянки. Здесь были теплые шатры, вся необходимая утварь, тренировочная площадка, бронник и кузнец, полевая кухня и даже несколько дойных коз в загоне. Они явно готовились к долгому походу, а не к простой спасательной операции. «Везет же им, — с завистью подумала Эйлин, — столько всего могут на себе утащить, и никаких лошадей не надо».

Не успела она порадоваться за них, как испытала ужасное разочарование и чуть не впала в истерику. Оказалось, что Касавира нет. В лагере были одни кентавры. Амадей объяснил, что отряд паладина и эльфы еще вчера отправились вперед, на разведку, и сигнала от них еще не поступало. Как только они пришлют сокола, можно будет выступать. Против небольших групп орков действовать мобильным отрядом гораздо эффективнее, чем целой армией, привлекая к себе внимание. Тем более, у Касавира большой опыт в таких делах. Все это было, конечно, правильно, но у Эйлин не было никакого желания с этим мириться. Она вознамерилась тут же идти следом. Ниваль стал взывать к ее здравомыслию.

— И как ты пойдешь? Одна? Потащишь кентавров, которым велено ждать сигнала. Или на Вальпургие полетишь, не дав ему поспать? И все ради свидания с паладином. Ты посмотри на себя. У тебя даже перчаток нормальных нет. В серьезном бою тебе делать нечего. А если что-то случится?

— Но как он мог уйти?! Меня не дождаться.

Чтобы не разораться, Ниваль вдохнул и шумно выдохнул, раздув ноздри.

— Ты меня извини, но рассуждаешь ты сейчас не как капитан крепости и опытный воин, а как истеричная баба! Касавир командует отрядом. У отряда есть определенная задача, и выполнить ее нужно в определенный срок. А он, по-твоему, должен на все плевать, сидеть здесь сутками и ждать, когда ты придешь и обольешь его своими слезами! А если бы, пока он ждал, сюда вместо тебя явился Арденор со своими людьми? Здравствуй, милая моя, я тебя дождался!

Эйлин посмотрела на Ниваля долгим, отсутствующим взглядом и устало опустилась на чурбак у костра, закрыв руками лицо.

— Нивальчик, не ругай меня, пожалуйста, — тихо сказала она. — Неужели ты меня не понимаешь?

Он присел на колено и заглянул ей в глаза.

— Я — понимаю. Даже очень понимаю. Но будь ты на моем месте, ты себе устроила бы выволочку похлеще, я тебя знаю. Поэтому, кончай эти разговоры, соберись. Будь такой, какой ты умеешь быть. Какой ты была в Мерделейне. Какой я тебя знаю. Пойдем, Амадей проведет нас в шатер.

— Да, здесь можно жить, — довольно сказал Ниваль, обойдя шатер. — И размер подходящий, при желании можно обставить его не хуже моих апартаментов в замке Невер.

Эйлин, рассеянно оглядев огромный и почти пустой шатер, молча села к очагу и уставилась на пламя. Из мебели тут были лишь наваленные по углам шкуры, на которых, видимо, полагалось спать, рундуки с вином и вяленым мясом и маленький бочонок с рассолом, в котором кентавры держали свой особый сыр. На перевернутом ящичке специально для них был накрыт легкий ужин с бутылкой шнапса от Амадея.

— Букетов я, конечно, не ждала, но хоть бы записку оставил, — произнесла Эйлин в продолжение своих невеселых мыслей.

— Ну, знаешь, — Ниваль пожал плечами, усаживаясь рядом, — ты многого от него хочешь. Я бы, например, не знал, что написать. Я и при встрече, наверное, молчал бы минут двадцать, если бы я был он.

— К сожалению, ты — это всего лишь ты, — на всякий случай огрызнулась она, не совсем понимая, то ли он ее успокаивает, то ли издевается над Касавиром.

Теперь они могли с чистой совестью перекусить и лечь спать, но выпитое зелье Лео напрочь лишило их сна.

— Отличная вещь, — заметил Ниваль. — Если он предложит хорошую цену, буду закупать оптом. Девятке такая штука пригодится, да и капитан Брелейна не откажется.

Эйлин молчала, и все попытки Ниваля разговорить ее не приводили ни к чему существенному.

— Ну, эдак мы совсем скиснем.

Эйлин вздохнула и не без удовольствия сняла рваный, лоснящийся, провонявший псиной и ее собственным потом тулуп. И тут же начала мечтать о горячей ванне. Это было актуально еще и потому, что в плену она подхватила мерзких насекомых — вечных спутников не затрудняющих себя гигиеной орков и гоблинов и скученных военных поселений. Присутствие паразитов на ее теле становилось со временем все более и более раздражающим и мучительным. Судя по тому, как яростно чесался Ниваль, когда думал, что на него никто не смотрит, его эта участь тоже не миновала. О ванне, конечно, не приходилось и мечтать, зато истерзанная Эйлин очень кстати вспомнила одну волшебную песенку, которую очень любил Гробнар, и которая как-то запала в память. Называлась она витиевато: «Песнь изгнания едреных порождений зла и мрака, пожирающих кровь, плоть и разум великого барда Шнобцарта, кои были насланы злобным конкурентом Фальшьери (урод, каких поискать, отсохни его кочерыжка), дабы лишить того сна, покоя и вдохновения». Текст песни, написанной на каланте, был столь же заковырист, местами непечатен и, если вкратце, содержал призыв к означенным порождениям зла отправляться туда, откуда они пришли, то есть, на всевозможные части тела коварного Фальшьери, лишенные какой бы то ни было эстетической или функциональной ценности. Этот Шнобцарт оказался большим затейником. По словам гнома, подействовать песня могла, только если желающие избавиться от напасти сядут голышом у тлеющего костра, держа свою нательную одежду над углями. Ниваль предположил, что Гробнар просто так прикололся, но Эйлин, мягко говоря, немного раздраженная и отсутствием Касавира, и дискомфортом, велела ему отвернуться, раздеться, закрыть свои нахальные глаза и сесть к костру, если он хочет вылечиться. А нет — пусть не мешает.

Они сидели друг напротив друга с закрытыми глазами, протянув над огнем руки со скомканными ненавистными одежками. Эйлин мысленно пожалела беднягу Фальшьери, который ни за что ни про что уже лет двести с лишним беспрерывно икает на том свете, и принялась петь. Но это было не так-то просто. В отличие от нее, урожденный уотердипец Ниваль хорошо знал разговорный калант, и было трудно заставить его не ржать на первом же куплете. Кроме того, он решил, что поднимет настроение Эйлин, если будет зловеще нащупывать ее руки. В конце концов, она заявила, что, если он не прекратит издеваться, она изменит текст песни так, что проклятие Фальшьери падет на него. Ниваль не был уверен, что она может это сделать, но решил на всякий случай не напрашиваться. Он лишь заметил: