Значит, расчет «на два куска сахара» далеко не всегда нас устраивает — ни при поспешном чаепитии, ни при быстрой работе машины. Поэтому-то, начиная работать, двигатель выпивает совершенно неразбавленную струю бензина. Очевидно, он вначале получает богатую смесь. Но, чем дальше, тем больше струю разбавляет воздух, пока смесь не становится наконец бедной.

В действительности дело обстоит сложнее: кроме пустых участков, в цилиндре остается еще участок, заполненный гарью. Запах ее ты мог почувствовать уже в первый раз, когда ненароком залетел в цилиндр. Гарь — это бензин, который сгорел и с кислородом воздуха превратился уже в совсем другие вещества. Почему она вся, без остатка, не ушла из цилиндра?

Поднимаясь кверху после взрыва, поршень выгоняет гарь в открытый выпускной клапан. Он и выгнал бы ее всю, если бы доходил по ее пятам до самого клапана. Однако ты хорошо знаешь, что поршень поднимается не до потолка, а только на определенную высоту. Ведь именно благодаря этому ты и не был расплющен между поршнем и потолком цилиндра. Получается, что каждый раз одинаковая по объему порция гари остается наверху в цилиндре. Она больше уже гореть не может — на то она и гарь — и только загрязняет свежую смесь, которая потом всасывается внутрь.

Чем меньше свежей смеси входит в цилиндры — а так обстоит дело, когда двигатель только начинает работать, — тем большей долей в ней оказывается эта гарь. Значит, при малом количестве свежей смеси, кроме пустых — без бензиновых паров — участков, в цилиндрах оказывается еще большой участок, заполненный гарью. Поэтому в начале работы тем более необходимо, чтобы в смесительную камеру шли не пустые внутри «мыльные пузыри», а полновесные капли бензина. Двигатель должен получать особенно богатую смесь.

Но по мере усиления работы двигателя смесь все щедрее втягивается в цилиндры. Обычная порция гари становится по отношению к ней более ничтожной долей. Поэтому можно меньше считаться с ней, и постепенно можно урезать количество бензина в смеси. Так оно само собой и получается: чем с большей жадностью высасывается бензин из Шипучего колодца, тем больше воздуха в него подбалтывается. Из богатой смесь становится нормальной, а потом и бедной. Зато ускоряется работа двигателя и увеличивается количество взрывов.

Перед началом работы колодец почти до краев наполнен бензином. Поэтому бензин бьет из него почти без всякой примеси воздуха. Он идет, как бы возмещая примесь гари в камере сгорания. Потом в него все больше начинает подбалтываться воздух, почему ты и назвал этот колодец Шипучим. Можно сказать, что двигатель опрокидывает в себя стаканы своего «чая» все чаще и чаще, все больше выпивает его. Но пока он еще в состоянии соблюдать экономию. Чтобы с ускорением чаепития все большая часть сахара каждый раз не оставалась приваренной на дне стакана, приходится постепенно уменьшать его порцию, обеднять смесь. Но когда нужна работа на полную мощность, тут снова не до экономии. Как для нас мало толку от несладкого чая, так и для двигателя немного будет толку от бедной смеси.

Чтобы получить работу на полную мощность, настежь открывают дроссельную заслонку. Ничего уже не мешает цилиндрам вдосталь набирать воздух, но узкий жиклер все больше отстает с подачей для них бензина.

В этот момент шток и достигает ножки похожего на перевернутый грибок клапана и сажает его вниз. Бензин доливается в Шипучий колодец через обходной канал. В смесительную камеру выбрасывается щедрая порция бензина.

Отверстие, прикрытое клапаном, похожим на перевернутый грибок, называется жиклером мощности. Когда оно открыто, машина дает полный ход или самую высокую мощность, потому что сжигает при этом наибольшее количество бензина. Быстрее и выше поднимается в цилиндре температура, больше расширяются газы, сильнее толчок, который обрушивается на поршень. Таким образом, и при начале работы и в тех случаях, когда работа нужна большая, машина получает «третий кусок сахара» в качестве усиленного питания…

Пока продолжался этот разговор, Мэлли постепенно успокаивался.

«Если бы я так и остался в глазах Куинбуса Флестрина хвастуном,- думал он, — он не говорил бы со мной о таких серьезных вещах. Наверное, без таких серьезных разборов не обходится ни одна настоящая научная экспедиция. И, если бы не этот разговор, я продолжал бы думать, что двигатель всегда получает свои «два куска сахара на стакан чаю». А на самом деле это не так. Оказывается, сначала двигатель получает особо богатую смесь, постепенно она делается все более бедной и вдруг становится опять богатой.

И все это происходит само собой, в зависимости от положения заслонки, которое изменяют при помощи педали».

До сих пор Мэлли, чувствуя себя опозоренным, только слушал и не задавал ни одного вопроса. Теперь же он решился заговорить.

— А вот в поплавковой камере, — сказал он, — мне показалось, будто на дне бьет какой-то родник. Это правда?

— Что ж, — ответил Куинбус Флестрин, не давая прямого ответа,- отправляйся и разберись в этом сам.

«А мне все-таки доверяют!» — отметил про себя Мэлли и совсем успокоился.

Таким образом, возник один неразрешенный вопрос, и для выяснения его, а вовсе не в поисках новых приключений, была назначена еще одна экспедиция — на дно поплавковой камеры, где бил таинственный родник.

Снова попав в поплавковую камеру, Мэлли прежде всего бросил взгляд наверх, чтобы полюбоваться сделанной им в прошлый раз памятной надписью. Но около входного отверстия, на том месте, которое он так хорошо запомнил, никакой надписи не оказалось. Это его изумило. «Может быть, это не та поплавковая камера, в которой я был в прошлый раз? Не может быть! Ведь никакой второй поплавковой камеры нет! Куда же девалась надпись?.. Ай-яй-яй! Да ее смыло. Вон темные потеки на том месте, где она была». Это все, что осталось от надписи, сделанной краской, которую он считал несмываемой, — надписи, которая, как он рассчитывал, должна была увековечить его имя. Бензин проявил здесь одно, еще не известное Мэлли свойство и «вывел» его надпись так, как он выводит многие трудно смываемые пятна.

«Этот урок надо запомнить», — с досадой подумал Мэлли, отнюдь не отказываясь от своей честолюбивой мысли. Но теперь его внимание было направлено на другое.

С высоты поплавка — своего наблюдательного пункта — Мэлли сразу заметил то, ради чего во второй раз пробрался сюда: бьющий из одного из отверстий на дне поплавковой камеры родник…

«Значит, мне это не показалось, — с удовольствием подумал он. — Бензин внизу не только уходит из камеры, но иногда и поступает в нее».

Оказалось, однако, что этот родник бил не все время, а только моментами. Мэлли спустился вниз и подошел к отверстию, откуда била струйка. А в этот момент Куинбус Флестрин как раз спешил освободить перекресток и резко нажал педаль под ногой. Отверстие, в которое вглядывался Мэлли, вдруг снова закупорило. Снизу быстро подскочил и прижался к нему какой-то блестящий металлический шарик, и тут же усилился гул машины — казалось, она ускорила свой ход.

Как только шарик стал снова опускаться, Мэлли, не задумываясь, бросился в отверстие. Здесь никакого сужения не было, и он сразу оказался в подполе.

Это было заполненное бензином небольшое помещение с двумя отверстиями: одно — в потолке (через которое Мэлли сейчас и пробрался) и другое — в боковой стенке, у самого дна. На дне, под потолочным отверстием, лежал блестящий стальной шарик. Это именно он по неизвестной причине только что поднимался наверх и закрывал ход в подпол, но теперь затонул и лежал в ямке.

Мэлли направился было к шарику, но сразу отскочил — шарик и на дне лежал как-то беспокойно, как живой. Время от времени он странно ворочался и то и дело подскакивал. Более высокие прыжки совпадали с сильным возрастанием гула машины, словно кто-то под музыку жонглировал этим шариком.