Няня снова обратила внимание на этот герб и тяжело вздохнула:

– Ох, что ждёт наших Гриневых да их Аргамаковых?

«Да будущее не велит знать жизнь», – как она понимала, убеждая себя, что даже и к гадалкам ходить не следует. – «Всё одно от судьбы не убежишь».

– Варенька! – стала кликать она. – Михаил, – кивнула она и остановившемуся мальчику. – Пора, уж батюшка с матушкой прибыли.

Варенька сидела с венком из полевых цветов на голове, а Михаил сел рядом и тоже рассматривал всякие разные цветы вокруг. Заслышав, что их зовут, вприпрыжку отправилась Варенька в дом, а следом пошёл и Михаил.

Он знал, что его ждёт, зачем родители приехали.

И сразу, как только прошёл через вестибюль в парадный зал, встал перед ними и хозяином усадьбы. Михаил мельком взглянул на окна, за которыми виднелся сад, где только что, в последний раз бегал и играл в салочки, будучи ребёнком. Теперь ему предстоит повзрослеть. Он с тоской вздохнул по прошлому, словно время уже пролетело, и ему уже не десять лет, а больше. Его глаза были на мокром месте, но слёз он не выпустил.

Михаил выпрямился… Он слушал с достоинством все напутствия отца…

– И запомни, в бирюльки не играй, а то будет тебе жизнь… Будешь лаптем щи хлебать! Осмотрительнее будь. Ловить рыбу в мутной воде не пристало настоящему дворянину, но… надо знать, как к делу подступиться, чтобы не попасть в просак…

Михаил всё выслушал. Потом двери открылись вновь и оттуда снова повеяло сквозняком. Взрослые вышли. Варенька стояла чуть в стороне рядом с няней и ждала, когда Михаил выйдет из зала, и он направился к выходу.

Из этой двери все проходили в другую и видели перед собой ещё много открытых дверей, выстроившихся в длинный коридор – анфилада. Так все комнаты и залы были соединены между собой. Казалось, что дом этот, как дворец, тянется бесконечно.

И хозяин усадьбы, и его дорогие гости, родители Михаила, а следом за ними Варенька с няней – все прошли через буфетную, где уже были выставлены готовые блюда к трапезе, и расселись в парадной столовой.

Белая скатерть была разостлана на длинном столе, на котором красовался серебряный сервиз. Ужин был спокойным и обильным, за которым и Михаил, и даже Варенька в свои пять лет, вели себя культурно, как полагалось по-воспитанию в дворянской семье.

После этого все разбрелись на отдых. Наступило, как уже привыкли называть, «сонное царство». Только Михаил спать не хотел и вышел прогуляться в сад. За ним выкралась и Варенька. Она шла тихонько и хихикала вслед, что заслышал он и, резко повернувшись, взмахнул руками:

– Ух!

– Ай! – взвизгнула Варенька, испугавшись. – Ты чего?!

– А ты чего в дозор ходишь? – возмутился Михаил.

– А что ты не почиваешь? – поставила она руки в боки.

– Не хочу и не почиваю. Гулять хочу, – отправился он дальше, но любоваться садом не мог, а только слушать продолжающиеся за ним шаги Вари. – Надоела, – пробурчал он. – Шла бы к себе в горницу…

– Не пойду, не пойду, – дразнилась та и показала язык, как только он оглянулся.

– А ну! – пригрозил он ей кулаком, и Варенька снова испугалась, бросившись бежать обратно к дому.

Остановившись на ступеньках, она повернулась и поняла, что Михаил за ней и не побежал. Топнув ножкой, Варя вновь отправилась к саду.

– Вот злыдня, – обернулся Михаил, опять заслышав её шаги за собой. – Уеду к вечеру, не дождаться аж!

– А ты вернёшься? – спросила она, и в глазах заблестела грусть.

– А куда ж я денусь? – хихикнул Михаил. – Научусь штурвал крутить, приеду, заберу тебя и за борт брошу в синий акеян!

– Нет! – вытаращила глаза Варя, серьёзно испугавшись.

– Ладно, – махнул он ей рукой. – Шутка всё.

– Мы будем играть? – с надеждой спросила она, успокоившись, и те слёзы, что хотели вот-вот подступиться, забылись.

– Ну, может, когда будет вакация, приеду, то и поиграем, – пожал плечами Михаил.

– А что такое вакация? – удивилась Варя.

– Вот вырастешь, малявка, узнаешь, – покривлялся он и засмеялся.

– Витязь, – обиделась Варя, снова показала язык и убежала в дом, где заплакала няне в юбку…

«Хусточка, хусточка», – вспоминал Михаил, когда сидел с отцом в карете и вот-вот уже виднелся кадетский корпус. Он держал в руках маленький белый платочек и снова вспоминал, как перед тем, как уехал из усадьбы Гриневых, Варенька вдруг выбежала из дома и положила в его руки этот платочек со словами: «Хусточка, моя хусточка тебе»…

– Михаил, – строго прозвучал голос отца, и они вышли из кареты.

В считанный час Михаил был оставлен в корпусе, и получил место в одной из комнат, где уже было трое воспитанников, таких же, как и он, недавно прибывших…

– Что это у тебя в кулаке торчит? – сразу спросил один, гордо выпрямившись перед ним.

Михаил и не заметил, что до сих пор держал в руке, сжатой в кулак от волнения, платочек. Он наспех спрятал его в карман и быстро оглядел своих сожителей.

– Платочек? Нюни распускаешь? – продолжал спрашивать первый, который всем своим видом показывал лидерство.

Носик его был тоже немного вздёрнут, как и нрав, и в глазах светилась насмешка. Он постоянно откидывал мешающийся локон светлых волос и ждал ответа.

Другие два соседа были пока тихими и на вид не особо примечательны: оба темноволосые, с карими глазами. Они были даже немного похожи, будто братья, но Михаил не решался пока этого утверждать.

– Запомни, – подошёл к нему всё тот же «задира» или «забияка», как себе его уже описал Михаил. – Будешь нюни распускать, будут бабой величать!

Но ответить что на такое не получилось. К ним в комнату вошёл старший кадет – учитель:

– Так, всё, белье получили, форму тоже, – потёр он ладони и кивнул Михаилу. – Новичок?

– Да, господин учитель, – ответил Михаил, выпрямившись в стойку смирно.

– Ооо, – протянул тот. – Похвально! Сила духа есть! По росту ты годишься в кавалергарды… Хмм, а как бы наш государь сказал, по силам тебя стоило бы определить в артиллерию!

– Готов служить России! – воскликнул гордо Михаил, на что послышалось хихиканье «задиры».

Но тому пришлось под строгий взгляд учителя тут же утихомириться и выпрямиться.

– Что ж, – встал учитель ближе перед Михаилом. – А известно ли тебе, что такое кукунька?

– Нет, – чуть подумав, ответил тот.

– Хочется ли, чтобы я показал её? – спросил учитель.

– Да, – кивнул уверенно Михаил.

Тут учитель приставил первый сустав указательного пальца к голове Михаила и сильно ударил вторым суставом того же пальца:

– Вот кукунька, хороша ли?

– Да, господин учитель, благодарю, – гордо выпрямился Михаил, и тот закивал ему, понимая, что этот ученик крепок и вынесет все тяжёлые годы учёбы в корпусе:

– Молодец!

С этим словом учитель ушёл, и блондин сразу подскочил со своим лепетом:

– Каков ты, а! Не заплакал! А коль жаловаться на старших побежишь, вообще житья не будет! Но это я так, советую! Ты смотри, я уже тут многое знаю. Братья у меня в старших классах здесь, так я уж научен, меня не тронут, а тебе и пырье масло могут сделать, и волос-крикун!

– Это ещё что? – спросил Михаил.

– Пырье масло. Ну, проведут тебе средним пальцем с силою ото лба к затылку! Вот обида, – признался тот и, отступив со вновь хитрым взглядом, хихикнул. – А про волос не скажу. Чего я тебя буду посвящать, учись сам!

– Нужен ты больно, – махнул рукой Михаил и отошёл к своей кровати, на которой лежала только выданная ему форма…

С этого года форма кадет вообще изменилась коренным образом. У всех теперь была такая, как выдали Михаилу, – совершенно новая и по-новой моде: мундир был фрачного покроя с красными клапанами на рукавах, но по воротнику и трём сторонам клапанов мундира шёл золотой галун, как в прежней форме.

Михаил повесил форму на вешалку в общий с соседями по комнате шкаф и сел на кровать. Тем временем «задира» куда-то умчался, и Михаил вздохнул спокойно, что хоть какое-то время побудет без общества уже надоевшего соседа.