Десантники меня слушали, потому как видели, как я стрелял из ручного гранатомета и убил двоих боевиков, и от того меня немного зауважали, чего никак нельзя было сказать о Павлове. Павлов, казалось, впал в прострацию и уушол, непонятно — на долго ли, в себя. Пока же я объяснял десантникам, что происходит (ну не говорить же мне им правду, о которой я уже стал догадываться) он сидел, обнявшись со своим пулеметом, смотрел перед собой пустыми глазами и трясся, то ли от холода, то ли от страха.

Итак, нам ничего не остается более, нежели собрав все оружие, что было у боевиков и убитых ребят из нашей группы, распределив равномерно между собой боеприпасы, по-быстрому похоронив своих в снегу, двинуться дальше.

Совсем же перед тем, как мы пошли, лейтенант вручил мне РГ в постоянное пользование, собрав у всех, у кого на автоматах были подствольные гранатометы гранаты и отдав их мне.

— У тебя хорошо получается стрелять из этой штуки — сказал он мне с уважением в голосе, похлопав меня по плечу — будешь у нас главным гранатометчиком!

Эта почтенная обязанность, впрочем, весила несколько килограмм, которые, кроме того, было не очень удобно нести, не говоря уже о том, что всячески мною законопаченные металлические детальки моей амуниции вновь стали дребезжать при соприкосновении с РГ.

Но делать было нечего и уже впотьмах мы продолжили преследование.

Уже когда мы шли лейтенант дал мне и Павлову приборы ночного видения, забранные у погибших, при этом порекомендовав пользоваться ими только лишь в крайних случаях, потому как приборы весьма энергоемки, а запас аккумуляторов к ним ограничен. Я тут же водрузил эту штуку себе на голову и включил, проверяя, работает ли она, и потом тут же выключил. Павлов же свой ПНВ просто нес в левой руке так, будто эта вещь ему была особо ненужной.

Пока мы шли нас пару раз обстреливали, правда очень издали, не причинив никакого вреда. Было понятно, что Пашкевич не хотел, чтобы мы нагнали его, так что эти засады нас ненадолго приостанавливали и замедляли наше движение.

На эти обстрелы мы отвечали слабо, экономя патроны и радуясь тому, что противник не жалеет свои, так что его боеприпасы уходят, а пополнить их в такой обстановке, естественно, просто негде.

Как бы то ни было, но после этих обстрелов мы стали двигаться намного медленнее и осторожней, кроме того лейтенант еще решил, что Пашкевич вполне мог бы на нашем пути выставить несколько мин-ловушек, что еще дополнительно затруднило наше продвижение частыми остановками с осторожным обследованием «подозрительных» мест, где лейтенанту причудились эти самые мины и растяжки.

Кроме этого лейтенант пару раз попытавшийся заговорить о чем-то с Павловым быстро понял, что тот временно недееспособен, так что после этого он стал обращаться ко мне, пугая меня в свою очередь тем, что обращался ко мне как к старшему товарищу, который, дескать, должен был в чем-то сказать свое веское слово, притом, сами понимаете, это касалось вопросов, в которых я ну совершенно ничего не смыслил.

— Судя по ситуации — лейтенант, остановив группу, достал карту и компас, ненадолго осветив их фонариком — группа боевиков выворачивает обратно, большим кругом, и направляется к той самой деревне, где мы с вами должны были встретиться. Что будем делать?

— А какие еще есть варианты? — спросил я — ты предлагаешь накрыть их артиллерией?

— Можно и так! — лейтенант выключил фонарик — мы убедимся в том, что группа эта зашла в деревню, деревня эта уже сто лет в обед как пристрелена — и дело в шляпе!

— Хм! — у меня дико зачесался небритый подбородок — но тогда мы потеряем нашего парня. Что, впрочем, тоже вполне допустимо. С другой стороны, я перед начальством должен буду отчитаться, что сделал все, чтобы его заполучить живым, а так, просто его накрыть огнем — и в клочья, меня спросят, был ли я уверен, что сделал все для того, чтобы доставить его живым.

После этого мы какое-то время молчим, и тогда я делаю предложение:

— Думаю сделать так! — лейтенант подает какие-то знаки своим людям, скорее всего имея в виду скорое продолжение движения — если эти боевики зайдут в деревню и там остановятся, вы деревню окружите, а я зайду внутрь, и выясню, не смогу ли задержать кого мне надо.

— Один?

— А что такого? Соваться в деревню нам всем — это же точно напороться на засаду! Нас будут ждать!

— Ну, то есть — лейтенант засмущался — напороться на засаду ты хочешь сам? В полном одиночестве?

— Мне будет легче, чем группе, — отвечаю я — кроме того — с гранатометом у меня будет больше шансов, чем с автоматом.

— Ну, хорошо, — лейтенант показывает всем, что продолжаем движение — если начнется стрельба, мы выявим огневые точки и подавим их, после чего войдем в деревню, как раз там, где точки будут подавлены, после чего очистим деревню. Боевики, затаившись будут разбиты на мелкие группы, так что против нас с нашей плотностью огня долго не протянут. Дело, конечно, трудное, но…

— Я же, — говорю я, — либо найду того, кто мне нужен и засяду с ним в каком-нибудь сарае, подожду, пока все кончится, либо, если будет возможность, выведу его из деревни, и тогда вы тоже сможете отступить, в деревне останутся одни боевики — и их-то уже можно будет накрыть артиллерией!

К деревне мы подобрались уже тогда, когда ночное небо стало немного, но светлее. Мы действовали, как договорились с лейтенантом, но, как вы знаете, даже если идеальные планы могут давать сбой, то что же произойдет с планом неидеальным, придуманным на ходу, с большим расчетом на простое везение?

Включив прибор ночного видения, с гранатометом наперевес я двигаюсь, прижавшись к длинной глинобитной стене одной узкой улочки, до тех пор, пока не напарываюсь на засаду. Стреляя по мне длинными очередями, пулеметная точка обнаруживает себя, и, соответственно, обильно политая плотным огнем десантников с нескольких сторон — быстро замолкает.

Еще минут десять проходит, прежде чем десантники со всех сторон окружившие деревню собираются в одном месте — и идут туда, где еще недавно действовала засада.

Я еле различаю в ПНВ, как метрах в семидесяти от меня четко и слаженно идут наши бойцы, после зайдя в дом, из которого еще недавно стреляли по мне.

Обосновавшись в доме, десантники начинают плотно стрелять по соседним вокруг них домам — как я понял, провоцируя другие огневые точки на ответный огонь, чтобы их обнаружить.

Боевики же вначале долго не отвечают, пока, как я думаю, пара метких попаданий не заставила их думать, будто они обнаружены.

Тогда из дома, стоявшего прямо напротив того, где сейчас были десантники, началась пальба сразу из двух пулеметов, а еще через минуту-две кто-то стал запускать осветительные ракеты, так что ночь быстро превратилась в день!

Пока же вся эта заваруха идет своим чередом, я решаю обойти боевиков справа по ходу моего движения, но тут мне встречается Павлов, в обнимку с оружием совершенно не тапясь бредущий вдоль улочки, на которой я нахожусь, так что мне приходится отвлечься, чтобы затащить его в какой-то сарай, где он вполне себе комфортно устраивается, усевшись в углу, после чего, устроив его, я выхожу из сарая и продолжаю двигаться вдоль улочки, с целью зайти к пулеметной точке боевиков справа. Передвигаясь короткими перебежками, время от времени я ненадолго останавливаюсь, чтобы оглядеться и решить, где остановлюсь в следующий раз.

Обогнув один дом, в момент, когда висевшая над деревней осветительная ракета погасла, а другую еще не выстрелили, я буквально нос к носу встречаюсь с двумя боевиками, которые, скорей всего, шли во фланг десантникам. В темноте и без ПНВ эти двое меня не заметили, но, проходя мимо, вдруг стали как-то по-звериному принюхиваться, шумно вдыхая и выдыхая воздух.