Сегодня мы в худшем положении, чем все они, или в лучшем? Смотря с кем сравнивать — с Польшей или с Сербией. С Польшей разница чисто количественная, и потому процесс у нас идет медленнее, но в принципе точно так же. В Чехии и Венгрии экономика не была так разбалансирована, как у нас и в Польше, потому и кризис там не был таким жестким.

3. Макроэкономический кризис — результат популистской экономической политики (начиная со второй половины 80-х годов): развал бюджетной и денежной системы, исключительно высокие темпы инфляции, падение производства. Впрочем, макроэкономический кризис и пути борьбы с ним были уже хорошо изучены к концу XX столетия. В послевоенный период схожие проблемы приходилось решать многим странам Европы, Азии и Латинской Америки, да и сама Россия в свое время (в 1922-1923 годах) сумела преодолеть подобный кризис. На этот раз мы прошли через него хуже, чем Эстония, но лучше, чем Аргентина.

4. И все это происходило в условиях полномасштабной социальной революции. Это значит — в условиях слабого государства: к началу посткоммунистических преобразований разрушенными оказались практически все институты государственной власти, и их восстановление было, по сути, центральной политической задачей первого посткоммунистического десятилетия. Более того, экономические реформы продвигались только по мере восстановления институтов государственной власти, и потому продвигались они куда медленнее, чем в большинстве других посткоммунистических стран. Революционный тип преобразований был уникален среди стран, уходивших от коммунизма, однако в европейской истории он также не был абсолютно нов. Так, с помошью ваучеров перераспределяли собственность во всех революциях, кроме большевистской, — можно подробно рассмотреть это на примере Англии при Кромвеле.

Уникальным стало переплетение четырех этих кризисов в одной стране в одно и то же время. Именно это обусловило специфику российских преобразований и ставило в тупик многих исследователей посткоммунизма.

Особенность нашей революции связана с глубоким расколом элиты, фрагментацией власти и общества, отсутствием согласия относительно целей преобразований (это сильно отличает нас от стран Средней Азии, где всего этого не было и нет).

Что на сегодня? По крайней мере, три из четырех процессов трансформации исчерпаны.

Прежде всего, в девяностые годы была проведена макроэкономическая стабилизация. Кризис оказался довольно длительным (около десяти лет), однако не беспрецедентным в экономической истории. Стабилизировали экономику набором стандартных мер (либерализация, бюджетная и денежная стабилизация). Разумеется, такую задачу нельзя считать решенной раз и навсегда: экономическая система не застрахована от ошибок власти, от ее неадекватных и популистских решений. В 1999-2001 годах власть прошла через серьезное испытание — испытание благоприятной ценовой конъюнктурой на товары российского экспорта.

Можно считать преодоленным посткоммунистический кризис, поскольку покончено с тремя главными элементами, составляющими коммунистическую систему: тоталитарной властью, государственной собственностью на средства производства, экономикой дефицита. Тяжелые структурные и макроэкономические проблемы, которые по-прежнему стоят перед Россией и делают ее очень уязвимой перед угрозой внешних шоков, уже не являются, строго говоря, наследием коммунистической системы. Все это — результаты развития и кризиса индустриальной системы, и недаром практически все страны, которым приходилось решать задачи выхода из индустриального общества, сталкивались со схожими проблемами.

Практически завершена революция. Налицо восстановление государственной власти, макроэкономическая стабилизация пришла вместе со стабилизацией политической. Еще в конце 1999 года предвыборные программы политических партий демонстрировали, что базовые ориентиры основных политических сил при всем различии между ними сближаются. Возникает общая система базовых ценностей, которые уже не становятся предметом политической борьбы. Никто больше не ставит под сомнение частную собственность как основу экономической и политической жизни (хотя оценки итогов приватизации остаются противоречивыми); никто не выступает с требованиями отказаться от жесткой денежной и бюджетной политики (еще недавно многие считали вполне допустимым финансировать бюджетный дефицит за счет инфляции); все (даже левые) поддерживают политику снижения налогового бремени; все согласны с необходимостью перенести центр тяжести на проведение глубоких институциональных реформ. Конечно, практические рекомендации политических сил существенно различны, но различия эти уже не настолько глубоки, чтобы вести к разрушению политической стабильности. Способность власти обеспечить базовую макроэкономическую стабильность означает реальное преодоление революционного кризиса.

2001 год привнес новые черты в эту модель постреволюционной стабилизации. Если в 2000 году в Государственной думе исполнительная власть уже фактически доминировала, могла рассчитывать на поддержку пропрезидентской фракции и на поддержку правых или левых (в зависимости от характера законопроекта), то теперь в нижней палате формируется устойчивое проправительственное большинство. Практически любой правительственный законопроект может рассчитывать на поддержку в парламенте. Значит, резко ослабевает роль политического торга вокруг каждого конкретного законопроекта, избранный правительством курс становится более устойчивым и последовательным. С другой стороны, формируется стандартная для стабильных демократических обществ система взаимоотношений власти (имеющей большинство в парламента) и оппозиции (парламентского меньшинства).

В какой мере необходим консенсус по основным ориентирам движения вперед? Если в революционной ситуации раскол общественного мнения и элиты по этому поводу есть источник кризиса, движущая сила революции, то в послереволюционный период всеобщий консенсус — это плохо. Революции, происходившие недостаточно глубоко и оставившие после себя противоречие групп интересов, сменялись периодом плодотворного развития (Великобритания); там же, где революция была достаточно глубока, чтобы снять породивший ее конфликт, она сменялась весьма мрачным периодом (Германия, большевистская Россия).

Что нам предстоит в обозримом будущем? Превратить индустриальную страну в постиндустриальную. Россия должна совершить постиндустриальный рывок. Тогда потеряют смысл даже климатические ограничения: современная армия, например, не нуждается в таком диком количестве валенок для солдат. Для России проблема стоит таю или страна станет постиндустриальной, или ее не будет вообще.

Бывает ли постиндустриальное развитие догоняющим? Индустриальное — да, бывает; а постиндустриальное? Если надо догнать и перегнать Америку по производству чугуна и стали — понятно, что надо делать; а если вообще неизвестно, что будет завтра, что понадобится? Тогда вы не можете проводить политику, как прежде, потому что не можете установить приоритеты. Понятно в постиндустриальном развитии одно: надо вкладывать средства в человека.

Сначала о значении приставки «кибер», которая во многих случаях заменима словом «электронный» или «с электронным управлением». Фантасты утверждают, что суперэлектронные приборы могут собирать сами себя и таким образом размножаться. А первой настоящей, не вьщуманной киберобсерваторией, как ее официально назвали, стала объединенная система из двух новых телескопов типа «Джемини». Эти астрономические инструменты с диаметром зеркала восемь метров связаны между собой по радиоканалам и расположены один на Гавайях, а другой в Чили. Сотрудники Национального научного фонда (ННФ) США, самого крупного спонсора этого небывалого проекта, в котором принимают участие семь стран, заявляют с нескрываемой гордостью, что многие астрономы со всего света смогут теперь получать все наблюдения небесных тел, включая спутники, в реальном времени, пользуясь высокоскоростной компьютерной сетью Интернет-2. Специально созданные телескопы впервые увидели свет в 2001 и 2002 годах, они отличались совершенной оптикой и способностью работать с инфракрасным излучением. Ученые ННФ дополнили эту связку-телемост между двумя полушариями Америки программой прямого обмена результатами наблюдений. Для работы киберобсерватории необходимо темное ночное небо над телескопами и на Гавайях, и в Северном Чили одновременно. Эго трудно сделать вследствие загрязненности небосвода из-за выбросов аэрозолей от гражданских промышленных зон. Приходится «ловить» чистое небо, непрерывно следя за его состоянием, говорит руководитель этой межамериканской обсерватории Малькольм Смит.