— Билет бы мне, а?

— Куда, гражданин? — спросила кассирша, а очередь зашумела:

— Ну, давай-давай, не задерживай!

— Мне в Албу. Это, значит, дайте до станции…

— Получите до Албы.

Он держал билет в потной руке и не верил своим глазам: «Это ж мое родное село, братцы! А у меня в селе нет вокзала. От нас до станции — ого сколько шагать!»

И верно, от станции по дороге к селу пересекаешь речушку, идешь низиной, потом поднимаешься в гору, через мост и лесом до самой вершины. Здесь и раскинулось на семи ветрах его родное село. «Мое село — и вдруг вокзал? Не может этого быть! Дорога выбирает равнинное место, в крайнем случае подошву горы или склон, а что ей искать наверху?.. Впрочем, чего только не делается на белом свете! Дорогу можно и в гору поднять. Или село спустить в низину».

В поезде он ни о чем другом думать не мог, наконец не выдержал, протянул соседу билет:

— Не разберу без очков, прочтите, пожалуйста, какая станция тут обозначена?

Да, все так, как сказала кассирша, станция Алба.

— А не знаете, сколько там поезд стоит?

Сосед пожал плечами: дескать, впервые еду этой дорогой. Тогда он к окошку пристроился, стал внимательно разглядывать станции, полустанки, мелькавшие мимо, задумался: «Отчего это наши вокзалы всегда так полны? Отчего людям не сидится на месте?..»

На остановке два старика заспорили, кому из них первым садиться в вагон. А как вошли и устроились, отвернулись в разные стороны и засопели, видимо, стало им неловко друг перед другом. На перроне следующей станции пританцовывал радостно хмельной парень:

— Ходит по миру девчонка, развевается юбчонка, эх! — И, глотнув воздуха, дотянул: — Ох, и хитро устроен мир, да!

На всех привокзальных перронах цветут акации и тополя, у входа в станционное здание висит колокол, а по обе стороны пути бесконечно тянутся селения и поля; дети машут вслед поезду, приплясывают телеграфные столбы, и деревья с разбегу бодают стекла вагонов; в придорожном овраге клубится паровозный дымок; повозка, запряженная парой волов, кажется приклеенной к блестящей ленте шоссе; а паровоз, набирая скорость, стучит по рельсам: увезу-увезу-увезу, — и вот тебе уже кажется, что, однажды начав стремительное это движение, он никогда его не закончит. Вот и сосед-крестьянин, тот, что впервые едет здешней дорогой, загрустил не на шутку, подпер кулаком подбородок и запел протяжно, вполголоса: «Поезд, большая машина, куда увозишь ты Ионику?»

…«На семи ветрах лежит моя Алба, а теперь и на железной дороге. Мимо нее проносятся поезда, а может, и останавливаются на минутку-другую? Меняется жизнь — на восток и на север, куда угодно, домчит тебя поезд!» И припомнился ему случай с дедом. Однажды, старику уже было за семьдесят, работал он в поле с односельчанами на кукурузной прополке. А мимо как раз тянули первую железнодорожную ветку. Работают они, значит, не разгибая спин, и вдруг, откуда ни возьмись, стальное, пышущее жаром чудовище мчит прямо на них. Те, что побоязливее, стали креститься, на колени попадали. А дед, безбожник и грамотей, крикнул: «Ложись, люди добрые! Притянет и с собой унесет!» Вспомнил, усмехнулся, а потом загрустил: «Бедный дед, так ни разу и не ездил в поезде».

В Албу прибыли с опозданием, за полночь, а наш путешественник, сморенный волнениями дня, задремал.

— Эй, кто здесь спрашивал Албу?

Люди торопливо сходили, кто-то насмешливо потрепал его по плечу: спи спокойно, папаша, проехали… Он даже обидеться не успел, схватил вещи в охапку, бросился к выходу. Вокзал, видимо, находился с другой стороны вагона, за товарным составом, а здесь была темень и вспаханная земля. Горстка людей уходила напрямик через поле, а он, толком еще не разобравшись в обстановке, крикнул вдогонку:

— Люди добрые, обождите!

И услышал в ответ:

— Догоняй!

А когда догнал, услышал тот же насмешливый голос:

— Теперь, папаша, не успеешь выкурить сигарету — и дома. Ты вроде не здешний?

Все еще сжимая в кулаке билет, он закурил и, затянувшись дымом, стал осматриваться: идем напрямик, и вот, стало быть, мост через овраг, а куда же исчез перелесок?.. Попутчики его отлично знали дорогу, шли уверенно и, чтобы не заскучать, болтали о разном. О том, что, вернувшись домой, недурно бы опрокинуть кружечку горячего винца с перцем. А один все хвастал плачинтами, какие ему жена испекла в дорогу; насмешник заметил, что жена, конечно, не то что любовница, но и любовница — не то что жена. Посмеялись и перешли на политику. А он, думая все о своем, спросил:

— Скажите, братцы, как же так получилось, село — на горе, а у него свой вокзал?

Кто-то плечами пожал, кто-то посмотрел на него отчужденно, как на чудака, насмешник весело ему подмигнул, а товарищ руководящего вида предложил свое решение вопроса:

— А кто держит первенство по табаку в нашей республике? Алба! Вот и назвали станцию в честь победителя.

Ему возразили:

— Просто Алба — самое крупное село вблизи станции.

И опять разговор перешел на житейские темы, а путешественник наш вдруг живо представил себе будку путевого обходчика; когда он совсем еще несмышленым парнишкой сбежал из дому поглядеть на белый свет, да заблудился в пургу, старый обходчик нашел его, обогрел и долго после ругался: «О господи, что за порядки! Железная дорога под носом, хоть бы полустанок устроили в этой пустыне!» И как в воду глядел. Вскоре здесь уже была станция, а будка его стала первым железнодорожным вокзалом.

— Вот и Алба. Смотри-ка ты, и солнышко всходит!

В селе его еще помнили. И потекли бесконечные разговоры: «Как она, жизнь? Когда приехал? А помнишь ли деда Костаке?..» Он в свою очередь спрашивал о жизни, о здоровье, о старых знакомых, но при первой возможности переводил разговор на волнующую его тему:

— Как же так получилось, что у нас своя станция?

Ответы были самые разные:

— Видишь ли, дорогу тянули наверх, да помешали овраги.

Или:

— У нас, почитай, все село работало на строительстве. Может, поэтому?

А вывод почти всегда совпадал:

— Оно, конечно, не на самой линии, наше село… Но, с другой стороны, не у всех сел, что на линии, своя станция. А стало быть, получается выигрыш с разных сторон: и не на линии стоим, а с вокзалом!

Когда на простой вопрос слишком много ответов, то очень трудно, не суетясь, остановиться на чем-то одном. Так и он, уже прощаясь со стариками соседями, возьми да и спроси еще раз, напоследок. Тогда сосед, почесав бороду, присказку ему рассказал:

— В некотором царстве, в некотором государстве жили люди в селе по нехитрому способу «разжуй — да и соседу в рот положи». И так кормились они, покуда все не высохли от тоски, потому как пища та впрок не шла никому. И гремели они, как сухие орехи в мешке… так-то вот!

Выслушав поучение старика, гость посмеялся вместе с ним, поцеловал ему руку, раскланялся с остальными, да и отправился восвояси, ибо пора уже было спешить к поезду. Дорога его пролегала под гору, он шел в полном одиночестве и, предвкушая свою встречу с вокзалом, вовсю размечтался: стало быть, на горе село, а в низине станция Алба… С вечера и до рассвета перемигиваются и сияют их огоньки. А если кто мимо проследует в поезде, обязательно глянет в окошко и спросит соседа: «Что это за большая и красивая станция?» А сосед с невольным уважением ответит: «Это станция Алба».

«Есть на свете такая станция — Алба, — думал он. — И на платформе ее всегда люди толпятся, и колокол звонит, и влюбленные, обнявшись, стоят под цветущей акацией, не замечая ничего вокруг. Вблизи станции обязательно растут тополя, что-что, а тополя здесь должны быть непременно, ведь вокзал в низине, и, стало быть, место сырое. Хорошо, когда высокие тополя возносятся в небо и вздыхают на ветру, как живые; им ведь, как и людям, доступны желания… Село мое засыпает по гудку паровоза и по гудку просыпается, потому как, если поезд идет, глаза невольно следят за последним вагоном».

Чем ближе он подходил к вокзалу, тем сильнее становилось его волнение, казалось, ноги сами несли. Вот и последний поворот, сейчас вся картина откроется. Но что это? В глазах вдруг все зарябило и замелькало, это был на всех парах мчащийся поезд. «Экспресс или скорый», — едва успел подумать он. Ох и до чего красив был этот сияющий состав! Зеленый, с белоснежными колыхающимися занавесками, он, как живая ящерица, извивался на рельсах от быстрого бега. Нет, он не сбавил хода, поравнявшись со станцией, лишь воздух звенел от свиста и колесного грохота: тарарах-тарарах-тарарах!..