Деревни проносились мимо одна за другой. Мелькали колокольни церквушек, крестьянские домишки, риги, амбары, старинные замки и монастыри. Батистина часто выглядывала в окошко и подзывала лейтенанта, чтобы узнать названия деревень и городков.

Дорога с обеих сторон была обсажена ивами, тополями и вязами. Вокруг зеленели посевы пшеницы, овса и бобов. Крестьяне, сгибавшие спины над посадками табака и льна, отрывались от тяжелой работы и поднимали головы, чтобы приветствовать карету, а в особенности бравых солдат, сопровождавших ее.

— Эгей, солдатики! Красавчики! Ну так что, война-то объявлена? Или как? — кричали женщины в высоко подоткнутых юбках, из-под которых виднелись крепкие икры ног.

— Объявлена! Объявлена, красотки! Мы будем защищать вашу добродетель от посягательств захватчиков!

В ответ раздавался дружный хохот. Женщины махали руками солдатам вслед.

В деревнях старики играли в кости, сидя у дверей своих домишек. Женщины пряли у окошек или брели по улочкам, таща тяжелые корзины, доверху наполненные фруктами и овощами.

Батистина не чувствовала усталости. Как всегда, предусмотрительная, Элиза позаботилась о солидных запасах провизии, и Батистина уписывала за обе щеки на пару с Жоржем-Альбером всякие лакомства — кусочки запеченных уток, сочных жареных каплунов, нежной ветчины и золотистые пирожки.

Они уже переправились на пароме через Уазу, проехали Санлис, Компьень, Нуайон… Они провели несколько часов в гостинице «Три монаха» в центре Сен-Кантена и рано утром вновь понеслись вскачь по дороге, ведущей в Камбре и Валансьен.

И тут Батистина заметила, что, видимо, по мере приближения к расположению действующей армии лошади стали замедлять бег. Они все чаще обгоняли какие-то кареты, повозки, телеги с фуражом. Такие же телеги и повозки ехали им навстречу. По дороге туда и обратно сновали курьеры, они скакали так быстро, словно хотели загнать своих лошадей.

— Дорогу карете маршала Мориса Саксонского! — все громче и громче ревел лейтенант. Ему вторили драгуны, прокладывая путь среди рядов пехоты.

— И пропустите прелестную барышню! — весело кричали пехотинцы, потрясая мушкетами.

Это была довольно пестрая толпа — вперемешку брели представители нескольких полков и эскадронов, а также немецкие, швейцарские и испанские наемники. Неожиданно вдалеке послышался быстрый топот множества копыт. Пехотинцы вновь выбрались на дорогу. Они явно устали от долгого пути, но весело перекликались.

— Ну как, Пикар, разобьем англичан наголову под предводительством Великого Мориса?

— Верное дело, приятель!

— Говорят, сам король прибудет!

— Вот это да!

— Эй, дружище! Посмотри-ка на эту красотку!

— О, мадемуазель! Всего лишь один поцелуй, и вы вдохновите меня перед сражением!

— Я посвящаю вам первого убитого англичанина, красавица!

Батистина от души рассмеялась и послала солдатам воздушный поцелуй.

Вокруг раздались радостные вопли. Мужчины швыряли в воздух треуголки, придя в восторг от поступка хорошенькой незнакомки. Столь бурное выражение радости испугало Элизу. Она быстро захлопнула окошко, несмотря на возражения Батистины.

— Мы не можем двигаться дальше, мадемуазель! — прокричал лейтенант. — Дорога впереди забита войсками, да еще там пушки застряли! Мы намерены свернуть в сторону и добраться до лагеря по берегу Шельды.

В знак согласия Батистина закивала головой. Было около пяти часов, и солнце начало клониться к закату.

— Но-о-о! Но-о-о! Пошли, старые клячи! — кричали драгуны, пытаясь заставить лошадей свернуть в сторону и поехать прямо по полю.

За окошком замелькали деревья, рощицы и перелески. Через полчаса они выехали на тихую проселочную дорогу, вьющуюся среди посевов пшеницы и овса. Карета заподпрыгивала на ухабах, Батистину и ее спутников начало потрясывать на подушках. Колеса скрипели и скрежетали так, что хотелось заткнуть уши. Они обогнали еще две-три колонны солдат, но вскоре Батистина обратила внимание на то, что теперь им в основном попадались стаи гусей, индюков и кур, с громким кряканьем и кудахтаньем разлетавшихся из-под копыт лошадей.

— Господин лейтенант, две лошади захромали! Мы не сможем добраться до почтовой станции, а ведь надо сменить лошадей! — закричал кучер.

Сгущались сумерки. Над полями стлался легкий туман. Федор часто привставал в стременах, весь объятый смутной тревогой.

— Мы подкуем лошадей где-нибудь здесь, неподалеку. Надо только найти пристанище да кузнеца!

— Посмотри на Федора, Элиза! Какое у него смешное и странное выражение лица! — сказала Батистина, наклоняясь к окошку.

— Мадемуазель Батистина, наш Федор теперь уже совсем не тот, что прежде, — прошептал молчавший вею дорогу Грегуар.

— Что ты хочешь этим сказать, мой добрый Грегуар?

— Вы еще очень молоды, Батистина, и не заметили, что ни один из нас не вернулся прежним из этого проклятого путешествия, — сказал Грегуар, переходя на шепот. — Все мы очень многое пережили и сильно изменились. Федор, например, потерял свою жену во время плавания!

— Как это потерял? — озадаченно спросила Батистина.

— Да, да! Потерял! Это была славная, добрая монголка… Однажды утром мы обнаружили, что ее нет на борту корабля. Исчезла! Испарилась! Пропала! Что с ней произошло? Может быть, упала за борт? Ее сожрали акулы? Никто ничего не знал и никогда не узнает. Мы привязали Федора к мачте, потому что он тоже хотел броситься в море….

— Боже мой! Бедный Федор! — воскликнула Батистина со слезами на глазах.

— А ваш брат, господин Адриан, не рассказывал вам, какую утрату понес он сам? Ведь его обожаемая невеста, прекрасная, нежная принцесса Ясмина испустила последний вздох у него на руках в Пекине! Он долгие месяцы потом метался в бреду… Ни разу больше он не произнес ее имени, но я-то знаю, как часто он вспоминает ее, хотя и не выказывает своих чувств. Что же касается господина Флориса, то он тоже нуждается в нежности и любви! Его грубость — всего лишь защитная маска… Он тоже очень дорого заплатил за право быть счастливым…

В словах Грегуара Батистина услышала скрытый упрек.

— О, мой славный, милый Грегуар! — промолвила она, обвивая его шею руками. — Ты правильно поступил, рассказав мне обо всем. Я постараюсь быть с ними поласковее… Боже мой, а я-то ничего не знала! Я ровным счетом ничего не поняла! Какая же я глупая и злая!

Грегуар по-отечески погладил золотистую головку.

Жорж-Альбер корчил горестные гримасы и жалобно верещал, будто хотел сказать:

«А я-то? Я-то разве не страдал?..»

— Лейтенант, вон там, прямо на берегу Шельды, какой-то кабачок! — закричали драгуны.

— Отлично! Остановимся и подкуем лошадей!

Разумеется, назвать данное заведение кабачком было большим преувеличением. Скорее, это была какая-то харчевня, маленькая и грязная. По единственному столу, стоявшему посреди темной комнаты, расхаживали куры и оставляли свои «презенты» около тарелок, кувшинов и хлебных корок.

— Эй, Жанна! Проснись! К нам гости! — гаркнул хозяин заведения, оглядывая вошедших мутными от беспробудного пьянства глазами.

— Доберемся ли мы сегодня до места, лейтенант? — поинтересовалась Батистина, выходя из кареты, чтобы немного размять ноги. Следом за ней выпрыгнул Жорж-Альбер. Утомленные долгим путешествием Грегуар и Элиза остались в карете.

— Надеюсь, мадемуазель. Мы сейчас находимся не более чем в десяти лье от лагеря господина маршала. Каких-нибудь два часа пути, и мы будем у цели… Пожалуй, не стоит здесь долго задерживаться.

Туман над рекой становился все более густым. Он растекался по равнине и накрывал ее плотным белым покрывалом. Федор расхаживал по дороге, положив руку на эфес сабли, и тревожно озирался. Вот он взмахнул рукой, и Ли Кан молча повиновался беззвучному приказу: прошел на другую сторону дороги и тоже стал важно вышагивать туда и обратно, зорко осматривая окрестности. Батистина пожала плечами. Да, действительно, печальное зрелище являл собой сейчас когда-то неустрашимый Федор. Батистина подумала, что он просто повредился рассудком.