— Тсс, замолчите, старый болтун! — зашипела госпожа Бернашон, хлопая мужа по руке.

Батистина отвернулась от супружеской пары и взглянула на входную дверь. Швейцарцы дважды щелкнули каблуками. Вдалеке двигалась торжественная процессия. Дамы при ее приближении опускались в глубоких реверансах, мужчины низко кланялись.

Батистина поискала взглядом короля и, к своему разочарованию, не увидела его. Придворные приветствовали главного хранителя королевских столовых приборов, с высочайшим почтением несшего ларец, где и хранились драгоценные предметы.

Батистина от всей души пожалела беднягу, с видимым усилием тащившего изукрашенный драгоценными камнями ларец — предмет, почитавшийся во дворце за святыню, был явно очень тяжел.

Впереди шел главный церемониймейстер с жезлом в руке, а позади — вооруженный до зубов телохранитель короля, за ними следовали духовник короля и многочисленная челядь.

— Ах, вот и он, Огюстен! Что-то он сегодня плохо выглядит! — зашептала госпожа Бернашон.

Трепещущая от волнения Батистина увидела Людовика, медленно шедшего впереди вельмож, составлявших его свиту. Среди них она узнала кое-кого из тех, кто принимал участие во вчерашней охоте. Любимые собачки короля — курносый мопс и уже знакомая Батистине левретка Мессалина — тоже входили в королевскую свиту.

Придворные и простолюдины, допущенные на публичный обед, молча кланялись, Людовик шел медленно, чинно, лицо у него было холодное, отчужденное, глаза — прищурены, словно он никого не желал видеть. На нем был роскошный кремовый шелковый камзол, расшитый золотыми и ярко-алыми нитями. На туфлях сверкали огромные пряжки с бриллиантами.

Батистина не узнавала короля. Теперь это был совершенно незнакомый, холодный, надменный, недоступный человек; окружающие взирали на него с обожанием, как на божество. Девушка подумала, уж не было ли сном все, что произошло между ними.

Король сел за стол. Отлично выдрессированные собачки улеглись за креслом, поближе к огню. Батистине показалось, что Людовик изо всех сил борется с зевотой. Перед столом один за другим проходили дворецкие, предлагавшие королю горячие и холодные закуски, супы, жаркое, жареных кур, индеек, фазанов, куропаток, копченую и запеченную телятину, окорок, баранину, внушительных размеров пироги с поджаристой корочкой… Непрерывная череда блюд…

— Эй, Огюстен! Какая жалость! Король-то наш, видать, болен! Он же ничего не ест!

«И ничего тут нет удивительного! Если бы вы знали, сколько супа и рагу он съел только что!» — подумала Батистина, стараясь подавить смех.

Внезапно король поднял голову:

— Маркиз де Фламарон!

— Да, сир, — тотчас же отозвался один из придворных, стоявших позади полукруга, образованного восседавшими на табуретах высокородными дамами.

Король сделал вид, что ищет глазами маркиза. Карие бархатистые глаза обежали толпу, быстро скользнув по той части гостиной, где стояли Батистина, Ришелье и супружеская чета. Казалось, взгляд короля не задержался ни на секунду ни на ком из них, однако Батистина ощутила словно ласковое прикосновение теплой руки. В этом взгляде ей почудилась огромная печаль, король словно говорил ей:

«Ты видишь, мое сердечко, я так одинок. Я хотел, чтобы ты поняла, как мне нужна. Я здесь — пленник… несчастный пленник…»

В зале воцарилась тишина. Король, наконец-то, с кем-то заговорил! Принцессы и герцогини с завистью смотрели на маркиза.

— Мы будем охотиться завтра в лесах под Версалем, маркиз, позаботьтесь о списке приглашенных!

Присутствующие недоуменно переглянулись. Еще никогда прилюдно король не говорил так много!

Маркиз, совершенно ошалевший от оказанной ему чести, согнулся в три погибели, прежде чем вновь занял свое место. В кружке знатных дам возник легкий шелест: дамы перешептывались. Фраза, небрежно брошенная королем, означала, что следовало укладывать вещи в сундуки и отправляться в Версаль.

Вдруг Батистина с ужасом заметила, что все придворные и все допущенные к обеду простолюдины обернулись и стали ее рассматривать совершенно бесцеремонно. Дело было в том, что крохотная Мессалина заскучала у камина и, узнав в толпе свою недавнюю приятельницу, с веселым лаем бросилась к ней. Собачка радостно подпрыгивала, повизгивала, махала хвостиком и болтала лапками в воздухе, пытаясь прикоснуться к платью девушки, а все присутствующие с нескрываемым любопытством наблюдали эту сцену.

Батистина нагнулась и погладила маленькую головку, а затем шепнула Мессалине на ушко:

— Умоляю тебя, Мессалина! На нас смотрят! Вернись скорее к своему хозяину.

Левретка еще раз-другой подпрыгнула и с явной неохотой повиновалась. Она поджала хвостик и поплелась обратно к камину. Ни единый мускул не дрогнул на застывшем, словно маска, лице короля. Он, казалось, ничего не заметил.

— Жребий брошен, герцогиня!

— Да, да, именно так!

— Теперь мы знаем, кто будет следующей фавориткой! — зашушукались придворные.

Лакеи внесли подносы и вазы с фруктами. Король сделал знак, что желает удалиться. Он подозвал своих собак, поднялся и пошел прочь, ни разу больше ни на кого не взглянув. Батистина прижалась спиной к стене. Она чувствовала себя бесконечно усталой и одинокой.

Гостиная постепенно опустела. Лакеи уносили блюда, а главный хранитель королевского прибора позаботился о драгоценном ларце.

— Прощайте, милая барышня, похоже, вы любите животных… Так до скорого свиданьица, заходите повидать нас, ежели будете в Компьене. Мы живем на улице Эшодуар, в двадцать восьмом нумере, — раскланивались добродушные старые лавочники, единственные, кто не понял, почему собачка короля узнала Батистину.

Она поблагодарила стариков вежливой улыбкой.

— Я провожу вас до кареты, мадемуазель, — склонился в поклоне Ришелье.

Батистина оперлась на руку герцога и точно во сне последовала за ним.

Во внутреннем дворе она с величайшим облегчением обнаружила все ту же карету, около которой ожидал ее Эрнодан де Гастаньяк со своими бравыми рейтарами.

— Проводите мадемуазель де Вильнев-Карамей в ее поместье! — приказал герцог и вновь склонился перед девушкой: — Ваш покорный слуга, мадемуазель!

Дверца кареты со стуком захлопнулась. Батистина повернулась к окошку, пытаясь рассмотреть плохо освещенные улочки Компьеня. Смеркалось. Всего лишь несколько прохожих торопливо спешили по домам. Рейтары, высоко держа пылающие факелы, освещали путь. Лошади с рыси перешли в галоп. Карета выехала за пределы городка и мягко покатила по проселочной дороге. Внезапно лошади замедлили свой бег, и карета остановилась.

— Подержи-ка повод моего коня, Лафортюн! Командуй эскортом сам, — властно приказал Эрнодан де Гастаньяк и отворил дверцу.

— Можешь на меня положиться, мой дорогой корнет! — заржал Лафортюн. — Уж я-то понимаю, в чем дело…

— Хм… вы позволите… составить вам компанию… мадемуазель? Дорога-то неблизкая… и я хотел удостовериться, что вы не боитесь одна… — промолвил Эрнодан, просовывая в карету свою кудрявую голову и мило улыбаясь.

Батистина тоже приветливо улыбнулась и протянула ему руку. Эрнодан, окрыленный первым успехом, на ходу вскочил в карету. Он галантно склонился над рукой девушки, поцеловал кончики пальцев и уселся рядом с Батистиной.

— Вперед, Лафортюн! — приказал он, захлопывая оконце.

— Эгей! Но-о-о! Пошли! Жалкие клячи! А то мы тут все перемерзнем!

Карета вновь покатила по дороге.

— Эй! Как дела, корнет? Ничего не требуется? А если что нужно, то скажите, не стесняйтесь! Лафортюн всегда рядом! — гремел толстый рейтар, трясясь рядом с каретой.

Батистина прищурила глаза. Ее забавляла эта сцена, но чего-то она все-таки не понимала. Эрнодан погрозил нахалу кулаком, и тот, наконец, отстал.

Молодые люди молча сидели бок о бок. Тишину нарушали только щелканье кнута да стук копыт. Эрнодан пару раз кашлянул и прервал молчание:

— Вам удобно, мадемуазель?

— Да, очень, благодарю вас, господин де Гастаньяк.

В карете вновь повисло томительное молчание. Эрнодан издал звук, похожий на робкий смешок.