Волчишка вытянулась на земле. Я хотела убрать руку, но она заскулила и руку пришлось вернуть.

— Я говорил тебе, эта информация тебе ничем не поможет.

— А я сказала тебе, что хочу знать, в чем меня обвиняют.

— Помешанная на знаниях.

— А ты просто мой глюк.

Он театрально взмахнул руками и повалился назад. Николь решила попробовать его лицо на вкус.

— Я поражен твоим неверием, — сказал он сквозь смешки.

Хотя на озере все время был день, я увидела, как встает солнце. Наставал рассвет. Рассвет моего последнего дня. Внезапно я почувствовала себя очень уставшей. Не той, когда ты просто хочешь спать, а просто усталости от жизни, от которой у тебя становится тяжело на сердце.

Я лежала на земле рядом с Алексом. Николь чуть не взорвалась от радости, получив новое лицо, которое можно покусать маленькими зубками.

— Оставишь нас на минутку? — спросил он у Николь, и она исчезла в лесу.

— Она очень вежливая, — сказала я, когда повисла несколько неловкая тишина.

— Бывает, — согласился он. Он протянул руки и коснулся моих ладоней. Его кожа была мягкой и теплой, но я чувствовала, как напряжены его пальцы.

— Я не хочу просыпаться.

— Я знаю.

— Мне страшно.

Он крепче сжал руки.

— Знаю.

Слеза, скатившаяся по моей щеке, была горячей, как лава. Я не стала смахивать ни ее, ни все остальные слезы. Никто больше ничего не сказал, потому что говорить было нечего. Я лежала, держа его за руки, под восходящим солнцем и смотрела в зеленые глаза, которые больше никогда не увижу в мире живых.

Я почти была рада, что сама еще недолго пробуду в том мире.

— Ты скоро проснешься, — сказал он, когда солнце коснулось верхушек деревьев.

Мои губы изогнулись, когда я повторила за ним.

— Знаю.

Он поднялся на локтях рядом со мной.

— Мне нужно тебе кое-что сказать, прежде чем ты уйдешь.

— Хорошо.

Он полностью сел, потянув меня за собой.

Мы сидели друг напротив друга, солнце было позади него, оно сияло в волосах и его глазах, делая его похожим на сияющего ангела.

— Обещай, что ты поверишь.

— Обещаю попытаться.

Без предупреждения он схватил меня и поцеловал. Это не был страстный поцелуй, но я все равно вся сжалась. Когда все кончилось, он остался достаточно близко, чтобы я чувствовала его тепло.

— Это все по-настоящему, и я тебя не оставлял. Я всегда любил тебя и буду любить до конца времен. А теперь просыпайся и живи.

Даже после пробуждения я чувствовала губы Алекса на своих.

Это все по-настоящему, и я тебя не оставлял.

Я хотела верить и провела пальцами по губам. Желание верить жгло меня, как голодное нечто внутри. А что я теряла? Это был день суда. Хоть я и не знала, как работает судебная система оборотней, я была уверена, что обвиняемые не сидят на скамье годами. Это было не драматическое допущение, когда я сказала Алексу, что это мой последний день на земле.

Логика говорила мне, что завтра утром я уже не буду дышать.

В дверь постучали — сигнал для меня встать на середину камеры и поднять руки, пока вносят мой завтрак. Миссис Акей вошла в дверь как обычно, быстрыми шажками и с опущенной головой. Она вела себя как обычно, но в этот раз Трэвис спустился в подвал, в то время как Рокко целился мне в голову.

— Пока ты не начала ныть, что мы морим тебя голодом, твоя подруга потребовала, чтобы мы принесли тебе эту хрень, — сказал Трэвис своим южным говором. Обычно мой завтрак состоял из сосисок, яиц и подобного, но в этот раз из обычного набора осталось только молоко. Сегодня мне принесли хлопья, картошку и газировку.

— Мне повезло иметь такого друга как Талли Мэттьюс. — Мой голос дрогнул.

Прекрасно, в свой последний день я буду плакать из-за фаст-фуда.

— Она хороший человек, — сказал он. — Сегодня она тебя навестит.

— Пожалуйста, не шути так, — прошептала я.

Трэвис улыбнулся, когда миссис Акей прошла мимо него.

— Я не особо много шучу, особенно не люблю жестокие штуки. — Он запер дверь.

— Стефан разрешил тебе несколько визитов в день перед судом, если ты будешь хорошо себя вести. Ты же будешь хорошо себя вести?

Если это значило еще раз увидеть своих друзей, я буду кем угодно.

— Буду сама невинность.

— Рад слышать. — Вместо того, чтобы поднялся, он сел рядом с лестницей наверх. — Сегодня я сторожу Скаут. И надеюсь, ты не испортишь мне настроение, пытаясь сбежать.

Я насыпала полную тарелку хлопьев — смысл беречь фигуру перед смертью.

— Да, я бы не хотела расстраивать тебя.

Его смех был долгим и напомнил мне о волосах на шее.

— Ты смешная, — сказал он. — Надеюсь, ты невиновна.

***

«Сторожить Скаут» — значило сидеть весь день в подвале. Присутствие Трэвиса сделало утреннее принятие душа достаточно неловким, так как он по-любому видел через занавеску, но я не могла пойти на суд немытой. Я решила мыться в белье, думая, что это будет все равно что мыться в купальнике. Учитывая, что Трэвис пялился на меня, это было совсем не так.

Но кроме той части, когда я внезапно почувствовала себя порнозвездой, для разнообразия иметь компанию было довольно неплохо. Мне просто необходимо было с кем-то поговорить после заключения, а с Трэвисом говорить было не так сложно. Он соответствовал почти всем техасским стереотипам, любил футбол и музыку в стиле кантри, но мы нашли нечто общее — любовь к старым ужастикам. Мы потратили почти час, рассуждая, кто сильнее, Фредди или Джэйсон. Прошло еще два часа, когда прибыли чипсы и корндоги, а затем раздался робкий стук в дверь. На дворе было новолуние, поэтому мой нос не работал в полную силу. Но я все равно чувствовала запах детского шампуня и свежего хлеба. С другой стороны стоял Боб, но он не стал направлять на меня ствол, а вместо этого впустил внутрь Талли и встал рядом с Трэвисом.

— Ты в тюрьме! — завизжала моя лучшая подруга, подбегая к прутьям. Я крикнула «Нет!» как раз в тот момент, когда Трэвис схватил ее за руку. Он остановил ее, прежде чем она успела коснуться металла.

— Они под током, милая. Мы же не хотим, чтобы ты поджарилась, как москит на лампе?

— Вы посадили ее в электрическую тюрьму?

Ярость Талли меня в каком-то смысле успокаивала, потому что она разделяла мои мысли относительно происходящего, но видеть ее расстроенной было немного неприятно.

— Разве тюрьма — верное слово? — сказала я, подходя настолько близко к прутьям, насколько возможно. — В тюрьме много камер, а это просто клетка.

— Как бы оно не называлось, это не правильно. — Она зыкрнула на оборотней. — Вы уверяли меня, что ей здесь комфортно.

— А ей комфортно, — сказал Трэвис. — У кровати новый матрас и все дела. Правда, Скаут?

— Он прав. Среди всех клеток эта, пожалуй, самая удобная.

Талли проигнорировала меня, продолжая наседать на Трэвиса.

— Выпустите ее.

Трэвис покачал головой.

— Прости, Талли. Ты знаешь, что я не могу этого сделать.

Что-то скользнуло по моей коже. Вспышка силы от Талли.

— Тогда впустите меня внутрь.

Трэвис посмотрел на Боба, который просто пожал плечами как бы говоря, «мне все равно чувак, я здесь только на случай, если надо кого-то застрелить».

— Я делаю это только потому, что вы мне нравитесь. И твоя подруга обещала хорошо себя вести.

Он посмотрел на меня открывая дверь.

— Помнишь, сама святость?

Я покрутила пальцем над головой.

— Видишь нимб? Прямо сверкает.

— А ты? — спросил он у Талли.

— Есть причина, по которой Джэйс называет меня матерью Терезой.

Трэвис даже не попытался скрыть улыбку.

— О, мы все знаем эту причину.

Талли залилась краской.

— У вас полчаса, девочки.

Он запер дверь за Талли и вернулся на свой пост.

Талли сразу же обхватила меня руками. Гул напряжения заглушил слова.