Надпись ярко мигает. Дверь поминутно распахивается и захлопывается — то внутрь, то наружу пробегают ярко одетые люди.

— Какой спорт? — обалдело спрашивает Мара.

Дол смотрит на неё как на редкостную тупицу. Дол часто на неё так смотрит.

— Транс, — говорит она, затаскивая Мару внутрь. — Самый лучший сенсо-клуб в Нью-Мунго.

— А-а-а, — тянет Мара, и вправду чувствуя себя абсолютно тупой.

Ей кажется, что она снова очутилась в безумном электронном хаосе Ноо-пространства. Чтобы не упасть, она хватается за Дол.

— Что, в транс впала? — смеётся Дол, скидывая моторолики, после чего растворяется в толпе танцующих.

Мара испуганно озирается по сторонам. Ей кажется, что она тонет в водовороте звуков и красок. Повсюду крутятся, мечутся, пульсируют разноцветные узоры. Мару окутывают запахи, охватывают самые противоречивые чувства. Они накатывают волна за волной, вперемешку со звуком, цветом, узорами, вызывая удивительные, совершенно неописуемые ощущения. Танцоры скачут так, словно вот-вот произойдет что-то грандиозное. Мара замирает в ожидании, но ничего особенного не происходит. Всё крутится по-прежнему.

Мара прислоняется к стене — и падает. Растерянная, она поднимается на ноги и трогает стену рукой: она ненастоящая, её поверхность постоянно меняется — это люмен-проекция! Мара торопливо оглядывается, но, к счастью, остальные настолько погружены в танцы, что ничего не заметили. Кроме мальчишки, который вытащил её из давки в туннеле. Он стоит рядом, и в глазах его пляшут разноцветные огоньки. Когда Мара поднимается на ноги, он отворачивается, чтобы скрыть улыбку. У неё вспыхивает лицо — должно быть, она похожа на шута горохового.

Внезапно на ум ей приходят слова, как-то сказанные Гейл: «В этом роскошном новом городе мы будем выглядеть, как неуклюжая деревенщина». Ты угадала правильно, думает Мара, именно так я себя здесь и чувствую — неуклюжей деревенщиной. А на Винге я казалась себе такой умной; гораздо умнее всех остальных…

Мара робко заглядывает в дверь, мерцающую в люмено-стене; за ней — заснеженная горная вершина. Это тоже игра света; стены и пол кажутся частью ландшафта, вместо потолка сияет бездонное голубое небо. Откуда-то дует свежий ветерок; танцоры размахивают над головами разноцветными люмено-тростями, создавая яркие цветные полосы и волны света. Звуки, краски и узоры здесь чуть менее пронзительные, порою слышатся человеческие голоса.

В «трансе» все проблемы отодвигаются на задний план. Эго странное состояние, когда обмануты все твои пять чувств, когда нет ни пространства, ни времени, ни начала, ни конца, ни входа, ни выхода…

— Прекрасный вечер, — произносит кто-то у неё за спиной.

Мара вздрагивает, но тут же расплывается в улыбке — не менее сияющей, чем у любого люмена. Рядом с ней стоит смуглый юноша, несколько старше её самой. Правда, в Нью-Мунго трудно определить возраст человека. Сама не зная почему, Мара твёрдо убеждена что большинство здешних жителей гораздо старше, чем кажутся. Это видно по их глазам, по манере двигаться, по голосу… Чего-то не хватает, а чего-то, наоборот, слишком в избытке для юноши или девушки. Все ноо-охотники выглядят примерно на один возраст — не очень старые и не очень молодые. Вот и этому юноше на первый взгляд дашь лет восемнадцать — двадцать, но, если присмотреться, то он вовсе и не юноша, а взрослый мужчина; ему, должно быть, около тридцати, а может, и все сорок.

— Ты, похоже, не здешняя? — спрашивает он.

Мара снова вздрагивает. Откуда он знает?! Она ведь старается вести себя так же, как все остальные.

— Я здесь на практике, — отвечает она немного резковато.

— Понятно, — говорит мужчина-юноша. — А откуда ты?

— Из города на севере. Он ещё совсем новый, только достраивается.

— И как же он называется?

— Нью-Винг, — без запинки отвечает Мара.

— Никогда о таком не слышал. Но чем больше, тем веселее. — Мужчина-юноша взмахивает рукой. — Ну, и как мы тебе по сравнению с Нью-Вингом?

— Это один мир. — Мара цитирует девиз, который прочла сегодня на стене киберсоба.

Он кивает с улыбкой.

— Кстати, меня зовут Тони. Тони Рекс.

Он придвигается ближе, и Мара видит, как блестят его волосы — красивые, длинные и чёрные. Какие-то они ненастоящие — слишком уж сверкают. Одежда такая обтягивающая, что похожа на вторую кожу, и в то же время она колышется от малейшего ветерка, словно тончайший шёлк. Тони раздвигает губы в хищной улыбке.

— Ты не назвала свое имя.

Верно, не назвала. Маре очень хочется избавиться от него, но она боится сказать или сделать что-нибудь, что может выделить её из толпы. Она неохотно представляется.

Тони продолжает смотреть на неё, и Марино сердце испуганным цыпленком колотится в груди. Он окидывает её долгим внимательным взглядом, ухмыляется и придвигается ещё ближе.

— Тебе следовало бы попробоваться на Ноо-звезду.

Мара не понимает, о чём он толкует. Она мотает головой и отворачивается. Но от Тони так просто не отделаться.

— Стоит попытаться, — настаивает он. — У них в этом году недобор. Представляешь, на одну ночь ты станешь самой знаменитой девушкой во всём Новом Мире! Ты умеешь петь? Неважно. Главное — внешность, голос можно и сконструировать…

К счастью, в этот момент кто-то утаскивает его танцевать. Мара облегчённо вздыхает и направляется к выходу. Что-то нет у неё настроения для танцев. Уже у самых дверей она оборачивается и снова ловит на себе взгляд Тони Рекса. Он смотрит на неё через головы толпы, и что-то недоброе мелькает на его самодовольной физиономии — что-то нехорошее.

Подозрение?

Мара нацепляет моторолики и катит по переходу. Когда она забирается в свой стручок, в голове у неё звенит, а перед глазами всё плывёт и качается вместе с покачивающимся на ветру городом. Но тревожные мысли не покидают Мару. Надо быть осторожней. Этот Тони Рекс напугал её. Что-то такое было во внимательном взгляде его блестящих глаз — что-то совсем не юное. Что-то очень, очень опасное.

Мара смотрит в тарелку, полную яркой и красивой ноо-пищи.

Ну и мерзость!

Остальные посетители кафе с наслаждением уплетают разноцветную еду, но Мару тошнит от одного её вида. Девочку преследуют вкус и запах настоящей пищи. Каждую ночь, укладываясь спать, она мечтает о тарелке грибного супа с травами, которым потчевали её древогнёзды, и нескольких глотках согревающего душу медвяного сидра.

А эта ноо-пища какая-то ненастоящая. Ноо-блюда удивительно красивы и раскрашены во все цвета радуги, но все как одно оставляют одинаковый солоноватый привкус на губах, а во рту тут же превращаются в безвкусную кашицу. Достаточно всего нескольких ложек, чтобы наполнить желудок, но настоящей сытости нет — такое впечатление, что проглоченная пища раздувается в животе, словно пустой воздушный шарик. Кроме того, Мара никак не может привыкнуть к ярко-голубой фасоли и розовой картошке — хотя жители Нью-Мунго с ней, возможно, и не согласятся.

Вся ноо-пища — это прессованный фарш из смеси рыбы, креветок и планктона, причём креветки и планктон специально выращиваются на обширных морских фермах. У каждого города имеется собственный завод по изготовлению ноо-пищи. Там в рыбную массу добавляют пищевую целлюлозу (она-то как раз и разбухает в желудке), витамины, вкусовые и цветовые добавки, а потом формуют из неё все виды блюд, предлагающихся в многочисленных кафе и ресторанах Нового Мира. Так что эта красивая и яркая пища — всего лишь подделка, жалкая пародия на настоящую еду.

Город раскачивается. Маре становится нехорошо, и она отодвигает тарелку. Её мутит не только от еды, ни на мгновение не прекращающаяся качка тоже делает своё дело. Сегодня качает особенно сильно. Такое впечатление, что снаружи разыгралась буря. И ноги стёрты почти в кровь этими дурацкими башмаками…

Чтобы хоть как-то отвлечься от «небесной» болезни и натёртых ног, Мара начинает вспоминать всё, что узнала о Нью-Мунго за последние несколько дней.