Мара чувствует, как рвутся наружу ее ужас и горе. На Винге она представляла себе разные кошмары, которые могут случиться с ними в плавании; например, как они сбиваются с пути посреди океана. Всё, что угодно, только не это. Это слишком страшно! Вся ее семья и ее лучшая подруга мертвы. Их больше нет в этом мире, а она жива.

— Ты молодая, сильная, умная, — шепчет Рут, крепко сжимая ее руку. — Ты выдержишь, я знаю. Может быть, тебя отберут, и ты попадешь в город. А пока оставайся с нами. Мы ведь тебе не чужие, Мара. И ребеночек вот-вот родится. Останься со мной, Мара. Ты так хорошо умеешь обращаться с малышами…

Но Мара почти не слышит ее. Она тупо смотрит на Рут, на остальных людей в лодке, но это не приносит ей ни малейшего утешения. Ее уже ничто никогда не утешит. Внезапно Мара приходит в ярость. Она ненавидит себя и весь мир. Никогда еще она не испытывала такой ненависти. Но эта ненависть заставляет ее взять себя в руки.

— На северной стороне лагеря остались Кейт, Алекс и Роуэн, — говорит она Рут. — Гейл умерла. Помогите им, пожалуйста.

Мара решительно отодвигает от себя Рут и выбирается из лодки. Она снова начинает перепрыгивать с борта на борт, пока не добирается до дальней границы лагеря. Прямо перед ней расстилается бескрайнее море, за спиной высится невообразимо гигантская стена. Мара опускается на корточки на краю самой последней лодки. Вечерний ветер разносит над лагерем многоголосый стон боли и отчаяния, смешанный со вздохами странных устройств, что безостановочно вертятся на башнях.

Страх и горе внезапно оставляют Мару. Она точно знает, что надо сделать, чтобы вырваться из этого кошмара. Это очень просто: надо прыгнуть. Потом — дело за морем. Мара осознала, какая тонкая пленка отделяет жизнь от смерти, как легко ее разорвать; пленка, более хрупкая, чем крылышко мотылька.

Она прорвет эту пленку.

Громкий взрыв смеха — звонкого, беспечного детского смеха — заставляет ее поднять голову. Мимо проносится мальчишка на круглой металлической крышке. Вокруг опор моста плещется целая куча этих «замурзанных ангелов», и Мара, на мгновение отвлекшись, с любопытством наблюдает за ними. За их пронзительными воплями она явственно различает другой звук. Она уже слышала его раньше, но тогда была не в состоянии думать о том, что это такое. Сейчас же Мара понимает, что весь этот дикий грохот, бряканье и звяканье доносятся из-за стены. Мара переводит взгляд на неприступную стену. Что там, за ней?

Громыхание раздается где-то совсем рядом. Ритмичные, оглушительные удары: словно миллионы железных крышек со всей силы бьются о большую кастрюлю. Грохот буквально сшибает с ног. Но Маре кажется, что она давно уже хотела услышать его, — как будто этот грохот, не желая прекращаться, бросает вызов всему миру. Он вбирает в себя всё — и лязганье за стеной, и вопли водяной шпаны, и стоны беженцев.

Мара снова смотрит на мальчишек, цепляющихся за свой металлический хлам, смеющихся, запрыгивающих на опоры моста, и, не раздумывая больше ни секунды, прыгает в грязную воду. Она сама уже не знает, чего хочет — жить или умереть, но прыгает в ту сторону, откуда доносится громыхание.

Мара плывет; плывет против собственной воли.

Она пытается застыть на месте, приказывает рукам и ногам остановиться, но каждый раз, когда ее накрывает волной, инстинкт самосохранения заставляет ее двигаться, и она снова выныривает на поверхность.

Оказывается, умереть тоже не просто. И, подчинившись инстинкту, Мара изо всех сил плывет к опорам моста. В следующий миг ее окружает гремящая и бренчащая толпа водяной шпаны. Мальчишки носятся вокруг нее на автомобильных шинах и крышках от мусорных баков, на старых дверях и в пластмассовых тазах; они брызгают ей в лицо водой, дергают за одежду, пинают, теребят — и так до бесконечности, до тех пор, пока сами не выбиваются из сил. Мара уже не чувствует собственного тела, глаза ее закрываются… вот теперь будет совсем не трудно навсегда уйти под воду.

Она приходит в себя от боли; кто-то с силой дергает ее за волосы. Мара барахтается, хватается за что-то твердое и, открыв глаза, видит прямо перед собой лицо «замурзанного ангела», сидящего на помятой плавучей железяке.

Приглядевшись, Мара понимает, что это перевернутый капот автомобиля. Мальчишка сидит в нём, как устрица в раскрытой раковине, сжимая вместо весла жестяной указатель с облезающей красной надписью «стоп». У него неясное детское личико и опасный, совсем недетский взгляд. Его обнаженное тело покрыто липкой грязью и тиной, а на плече сидит воробей. Мальчишка снова хватает Мару за волосы, и тогда она, подтянувшись, тоже вцепляется в его спутанные космы.

Он вопит так истошно, что воробей испуганно вспархивает с его плеча, а остальная водная братия перестает бить и подталкивать Мару своими самодельными веслами. За этот краткий миг она успевает подумать о многом, а прежде всего о том, что море переполнено всякой заразой. Это сточная канава для всего лодочного лагеря. Надо срочно выбираться отсюда!

Неожиданно ей в голову приходит дельная мысль. Она срывает с шеи прозрачную подвеску — осколок горного хрусталя на кожаном шнурке, — которую подарил ей Тэйн, и завлекающе машет ею перед носом у мальчишки. Мальчишка, вскрикнув, пытается схватить подвеску. От возбуждения он чуть не выпадает из своей «раковины», но Мара крепко сжимает шнурок в руке.

— Нет, не сейчас! — Она вытягивает руку с подвеской в сторону небесного города. Мальчишка как зачарованный смотрит на покачивающийся кусочек хрусталя.

— Хочешь подвеску? — взволнованно шепчет Мара. — Хочешь?

Мальчишка что-то лопочет в ответ, глядя на нее огромными блестящими глазами. Мара, долго не раздумывая, забирается к нему в «раковину» и надевает шнурок мальчишке на шею. Мальчишка верещит от удовольствия.

— Если ты проведешь меня в город, — Мара снова показывает на Нью-Мунго, — можешь оставить камушек себе.

Мальчишка прослеживает ее движение, однако взгляд его остается пустым. Урча, он похлопывает Мару по плечу, словно она — не девочка вовсе, а какой-то необычный зверек, которою он выловил из воды, и (не прекращая урчать) начинает грести в сторону опоры, расположенной рядом с воротами. Мальчишка приподнимает и крутит подвеску, чтобы та сверкнула в лунном свете, издавая при этом звонкие, какие-то совсем уж младенческие звуки, абсолютно не похожие на человеческий язык. Маре невольно вспоминается Кори, когда тот был еще совсем маленьким, и сердце ее болезненно сжимается.

Она торопливо отворачивается, не в силах сдержать слезы. Услышав ее всхлипывания, мальчишка перестает щебетать. А Мару душит горе; она никогда не думала, что человеку может быть так страшно и одиноко.

И всё же что-то внутри ее — сила, столь же могучая, как и та, что заставила ее плыть — велит Маре двигаться дальше. Идти и не останавливаться. Только так и не иначе…

Постепенно Мара успокаивается. Утерев слезы, она видит, что мальчишка пытается поймать паучка, который сплел себе паутинку в трещине опоры. Из трещины пробиваются пучки травы и ядовито-зеленые водоросли, покрывающие воду. И одинокая незабудка. Это маленькое чудо — крошечный клочок жизни, возникший в мертвой пустоте. Мара вспоминает, как в своих путешествиях по Сети наткнулась однажды на развалившуюся башню. Среди медленно разлагающегося мусора валялась голова электронного призрака, без устали вещавшая об ужасном извержении вулкана, уничтожившем целый остров. Кажется, он назывался Кракатау[1]. Лава погубила всё живое на этом острове. Но через девять месяцев там нашли паучка, который мирно плел свою паутинку.