Казачьи старшины предлагали спуститься вниз по Днепру: тогда пушки, припасы и пехоту можно было по-грузить в челны, а конница бы шла берегом. Но у Запорожья кипели пороги, и хотя бывалые казаки говорили, что те пороги можно было обойти, перетащив челны по суше, однако князь Василий сразу усомнился:

— Хорошо, обойдем пороги, а что дале? В низовьях-то Днепра стоят турецкие крепости Очаков и Кизеркеман, и упрется войско прямо в очаковские твердыни. Нет, то негоже! — не согласился Голицын с Мазепой и его старшиной. После ухода казаков князь доверительно разъяснил своим воеводам и стольникам, сопровождавшим его в поход: — Ведаете, отчего Мазепа нас под Очаков вести хотел? Запорожцам выход в Черное море потребен яко воздух, дабы турецкие берега удобно грабить. И гетман в том свою долю имеет, а мы получим под Очаковом не малую войну с Крымом, а большую войну со всей Османской империей! Так-то!

— Не понимаю, разве мы не с турком воюем? — удивленно выпучил глаза Ванька Бутурлин, здоровенный ражий стольник, родом из старой боярской фамилии.

Князь Василий только усмехнулся в усы и разъяснил бестолковому: крымский хан при дворе султана Мехмета, по слухам, не в большой чести: первым убег со своей ордой в битве с цезарцами. Потому турки хану не помогут, но, как лазутчики донесли, султан снова вызвал крымцев на Дунай. Посему война в Крыму будет малая.

— И я так рассуждаю: как узнаём, что хан перешел Днепр и ушел на Дунай, нам идти прямо через степь к Перекопу. В мае какие пожары в степи, Петр Иванович? Пойдем по весенней прохладе и не так, как в прошлый поход, а для скорости шестью колоннами! — По всему было видно, что большой воевода давно обдумал этот план и от него не отступится.

Все-таки опытный Гордон предложил, словно вбивая гвозди в план Голицына, свои добавления: во-первых, устраивать через каждые четыре перехода опорные форты с надлежащими гарнизонами; во-вторых, казакам держать на Днепре флотилию для содействия войску; и, в-третьих, изготовить понтоны, которые везти бы за Большим полком.

— К чему это нам крепости в степи? — искренне удивился молодой и беспечный боярин Шеин, второй воевода при Гордоне в Сторожевом полку.

— Береженого Бог бережет, Алексей Семенович, — терпеливо, как дитяти, разъяснил старый воин Шеину. — А вдруг опять ретирада случится? Тут при отходе форты нам и помогут против татарских наездов. Да и оставленные в фортах припасы ой как нам в случае ретирады помогут!

— Что это ты, Петр Иванович, все на ретираду-то напираешь? Мы еще и до Крыма не дошли, а ты уже среди фортов, яко заяц среди кустов, собрался прятаться? — В голосе Голицына звучал явный гнев. — И опять же, зачем флотилия на Днепре, ежели мы за двести верст от Днепра у Перекопа стоять будем?

— А вдруг, княже, не ровен час, хан с Дунаю повернется и пойдет к Крыму. Вот флотилия и перекроет ему переправу через Днепр.

— Да коли хан повернется, то через Днепр он переправу иметь будет под прикрытием очаковских пушек, и никакая флотилия нам тут не поможет! — спесиво вздернул голову Шеин. Молодой боярин был страшно недоволен, что в Сторожевом полку он не первый, а второй воевода, и рад был уколоть генерала.

— Думаю, хана султан с Дуная ни за что не отпустит, а форты строить одна морока, да и времени займет уйму! — прервал спор Голицын. — Пойдем скоро, через неделю-другую дойдем до Перекопа и возьмем крепость с налета!

Только когда все собрались уже расходиться, большой воевода вдруг спохватился и спросил сумрачного Гордона:

— А понтоны-то тебе, Петр Иванович, понадобились зачем? Ведь в степи не речка, а ручейки, их, чаю, войско и в брод перейдет, не замочив штаны?

Ванька Бутурлин и Алешка Шеин на шутку своего главнокомандующего весело рассмеялись. Гордон вспыхнул было от гнева, но собрался, взял себя в руки и терпеливо разъяснил и большим и малым воеводам:

— Я не через речки понтоны хочу наводить, княже, а через Гнилое море — Сиваш. Там, как пленные татары сказывают, такие ветры гуляют, что иногда почти всю воду с Сиваша сгоняют. Вот через Сиваш войско, в обход Перекопа, может налегке переправиться, а затем и понтонный мост соорудить и перевести артиллерию и обоз.

Князь Василий был вынужден признать про себя, что сей замысел старого вояки имеет смысл, но от своего плана решил не отступать:

— Да ведь такую тяжесть, как понтонный мост, за собой тащить — значит, генерал, весь поход зарубить. И нечего нам Перекопа бояться. Те же лазутчики докладывали, что Перекоп — крепостца старая, укрепления обветшали, пушек все ничего. А у нас семьсот орудий. Да они одним залпом обрушат перекопский вал. Верю, пойдем через степь со скоростью, возьмем Перекоп! — С тем князь Василий и распустил совет.

А вскоре пришло известие, что крымский хан уже в Буджаке и удаляется на Дунай, на соединение с турками. Путь на Крым был свободен, и многочисленное московское воинство выступило в поход. Поначалу шли скоро шестью колоннами. Рассыпавшись по зеленой степи, весело гарцевала дворянская конница. Правда, гарцевали, как заметил князь Дмитрий, летавший по приказу большого воеводы с фланга на фланг, только сами дворяне на добрых конях, а их холопы, как правило, сидели на неважных лошадках. И совсем уже на клячах восседали 30 тысяч рейтар и копейщиков-мужиков из поселенного войска. Уходя в поход, мужики ехали на тех же рабочих клячах, на которых пахали землю.

— Как бы легкоконные татары не опрокинули это лапотное воинство? — поделился своей тревогой князь Дмитрий с другими стольниками.

— Какие там татары? Хан-то к Дунаю ушел! — рассмеялся известный хохотун и выпивоха Ванька Бутурлин.

— Да ведь силы-то крымцев нам в точности неведомы, наверняка часть орды хан у Перекопа оставил! — тем же вечером Дмитрий Михайлович высказал свои сомнения.

В этом походе старший Голицын часто призывал младшего в свой шатер.

«Князь Дмитрий братец хотя и двоюродный, но все одного голицынского корня. Такой не подведет!» — думал, должно быть, фаворит о Дмитрии Михайловиче.

И потом, беседовать с братцем было приятно, потому как учен и начитан он, почитай, не менее самого Василия Васильевича.

— Ты что же, Дмитрий, думаешь, мне мой воеводский чин глаза застил и я сам не вижу, что наша конница ни на что не годится, даже супротив легкоконных татар не устоит. Вся надежда у меня-тут на пушки и ружейный огонь — сие татарам не по зубам. А насчет того, что хая часть орды в степи оставил, ты, братец, пожалуй, прав — про то надобно спроведать. Скачи-ка поутру в Сторожевой полк, передай Гордону и Шеину, пусть вышлют казаков в разъезды с тем, чтобы взять в степи хотя бы одного татарина в плен! — С тем великий воевода и отпустил своего братца-стольника.

И на рассвете князь Дмитрий с полусотней казачков-донцев скакал по нарядной майской степи, с ее буйным весенним цветением. Трава уже вымахала почти в полный рост, недавно прошли дожди, и пожары еще не случались. Войско действительно шло пока по прохладе.

В скачке обвевал свежий ветерок, прилетевший, должно быть, с Черного моря, холодил кожу. Дмитрий с удовольствием подставлял лицо нежданному свежему ветру. Что, казалось, лучше, чем скакать вот так в свои двадцать пять лет по нарядной степи, когда над тобой стоит высокое голубое небо и ты чувствуешь всю силу молодого тела? В походе князь Дмитрий загорел, окреп, и такими далекими казались сейчас все московские придворные козни и заботы.

В Сторожевой полк примчались, когда солдаты еще ели свою утреннюю похлебку.

Дмитрий Михайлович легко разыскал штаб Гордона и вскоре стоял уже перед генералом.

— Так большой воевода ждет «языка»? Что же, князь, могу его порадовать! Мои черкасы столкнулись вчера с татарским разъездом и взяли пленного. Сейчас Алексей Семенович с него допрос снимает. А впрочем, вот и сам второй воевода.

Шеин и впрямь был уже у генеральского шатра, но по-необычному встревожен и бледен. На Дмитрия Михайловича он даже внимания не обратил, сразу кинулся к генералу: