— Ну, ежели фельдмаршал нам вторую Нарву пророчит, о чем и рассуждать! — вспыхнул Меншиков.

— А ты не горячись, Александр Данилыч, не горячись! — Борис Петрович, по своему природному обыкновению, опять стал рассудителен и спокоен. — Ты конник, так подумай о фураже. Ведь пока мы через Польшу и Литву ретираду иметь будем, сенце-то у нас будет, а не у шведа. Тоже и с провиантом. Вот швед саксонский свой жирок на этих тысячеверстных дорогах и порастрясет. А у родного рубежа наши солдатушки стеной супротив ворога встанут. Да и биться у своих рубежей куда сподручней: в родном доме и стены в помощь!

Доводы фельдмаршала, казалось, убедили весь совет. И, главное, убедили самого царя. Понеже сколько бы ни собирал Петр советов, за ним всегда было последнее слово.

Царь поднялся во весь свой огромный рост, обозрел своих генералов, словно примеряя к каждому нелегкую воинскую славу, и веско заключил:

— Согласен! Генеральную баталию нам еще рано давать. В оной за час можно потерять все, что собирали годами! Скакать и шпагой махать — невелика доблесть! — Петр покосился на Меншикова. — Но и простую ретираду проводить — в войсках боевой дух подрывать! Смотрите на карту. — Он поехал пальцем по расстеленной на столе подготовленной карте. — Вот реки: Висла, Буг, Березина, Днепр. Здесь у переправ и дадим неприятелю арьергардную баталию.

— Государь, из Саксонии доносят, что к походу у шведов готово почти семьдесят тысяч отборного войска, а у нас в славной армии и шестидесяти не наскрести! — сердито пробурчал Шереметев. — Да и те разделены на две половины! — фельдмаршал был решительным противником того, что большая часть кавалерии была под начальством Меншикова, который держал своих драгун подале от пехоты.

— Где уж нам тут генеральные баталии разыгрывать! — поддержал своего фельдмаршала другой пехотный генерал, князь Репнин. — Оно конечно, конница, в случае чего, первой улепетнет, а пехотушке каково?

— Полно скулить, господа генералы! — Петр грозно оглядел свой совет. — Правильно говорил князь Михайло, на нашей стороне два союзника — версты и время. А поначалу убудем вести скифскую войну. Помните, яко скифы заманивали персидского царя в степи, оголожая все за собой? И одержали викторию! Но отступать надобно с толком: не бежать сломя голову, а биться на каждой переправе. Чаю, наш солдат уже не тот, что под Нарвой — пообвык на штурмах фортеций. А отступив на русский рубеж, там и дадим генеральную баталию шведу. И не где неприятель захочет, а где мы пожелаем! Но не забывайте: ныне вся война на одних наших плечах осталась, посему раз-два оконфузитесь, а глянь, швед на Москву с Поклонной горы уже взирает!

— Граница-то, государь, почитай совсем голая! — неожиданно вмешался тихий и мирный глава Монастырского приказа боярин Мусин-Пушкин. — Осмотрели мы сейчас по пути с Корчминым смоленскую фортецию — там башни со времен твоего покойного батюшки не чинены!

Петр хмыкнул, молвил не без лукавства:

— А для чего же я тебя, боярин, с инженером Корчминым на совет вызвал? Вот вам и велю Смоленск, Новгород и Псков крепить! А в пограничье от Пскова, через Смоленск к Брянску сделать засечную линию, слышь, Василий! — Петр обращался уже не к боярину, а к Василию Корчмину, самому молодому по чину офицеру на совете. Но, несмотря на свою молодость и малый чин, Корчмин прошел уже добрую школу фортификации в Пруссии, и Петр знал его как умного и толкового инженера.

— Надобно и Москву крепить, государь! — смело подал он голос.

— Согласен! Не токмо Москву, но и подмосковные города: Можайск, Звенигород! — согласился Петр. — Как управишься в Смоленске и в Новгороде, отправляйся немедля в Москву, я тебе в сотоварищи дам самого государя-наследника!

— А где же денег и людишек для крепостей взять? — не выдержал Мусин-Пушкин, и Петр опять глянул на него с лукавством:

— За тем тебя, боярин, и звал. Придется, видно, опять монастырскую казну потрясти!

— Да и так монастыри наши вконец обнищали! — заикнулся было степенный боярин, но Петр вдруг весь переменился, зыркнул с гневом:

— Сейчас война, боярин! Дворянство и рекруты налоги кровью платят, а вы токмо податью! Что касаемо людишек, на стройку принудьте всех обывателей московских: свои дома, чать, им защищать! И еще, — приказал Корчмину, — на пограничной засеке дороги прикрой люнетами[28] с палисадами и рогатками. И поставь заставы из мужиков самых добрых, с ружьями и самопалами, дабы неприятель отдельными конными отрядами лукавым обманством в границы наши не впал.

— Государь, а вот я, когда ставлю себя на место неприятеля, никак не думаю, что швед на Москву пойдет! — подал вдруг свое мнение Шереметев. — Король Карл — опытный воин и двинется, на мой взгляд, прежде всего в Прибалтику, где соединится с Левенгауптом, восстановит морем свои коммуникации со Швецией и, имея на своем левом плече могучий шведский флот, пойдет на Петербург. К коему и Либекера из Финляндии к себе подтянет! Возьмет Петербург — тогда и Москве угроза!

— А я полагаю, пойдет швед на Первопрестольную! — снова загорячился Михайло Голицын. — Саксонский урок король Карл, думаю, крепко усвоил. Сколько лет гонялся за Августом по Польше, и все без толку, а ударил в сердце владений, и полная капитуляция нашего союзничка, ему, уверен, после Саксонии король Карл ударит в самое сердце России — на Москву.

— Не горячись, князь Михайло, не горячись! — улыбнулся Петр. — Хотя, — царь весело оглядел совет, — шведский Каролус такая же горячая голова, как и наш князюшка. И известной нам королевской горячности тоже полагаю — Москве швед марш свой воспримет! Да вот и из Саксонии мне прилетела весточка, что шведский король в Москву уже своего коменданта определил, генерала Шпарра.

Совет возмущенно загудел, а сам Петр продолжал не без насмешки:

— Всем ведомо, что король Карл мечтает о лаврах Александра Македонского, ему не потребны частные приобретения, ему нужна вся Россия! Да вот токмо не найдет он во мне второго Дария! Ну, а что касаемо неприятельских оборотов, тут я согласен и с Борисом Петровичем. Король ведь мог и своих генералов послушать: и тогда точно пойдет на Москву через Петербург, поскольку сие аксиома европейской стратегии и тактики — бить неприятеля, собрав силы в один кулак и не теряя коммуникаций. Но для нас главное, что и в том и в другом случае швед пойдет севернее Припяти. Посему, Борис Петрович, переводи пехоту в Белорусь и Литву, а ты, светлейший, прикрой переправы на Висле. И помните, главное сейчас — томить неприятеля на переправах!

Так был принят знаменитый Жолковский план, приведший со временем к славной Полтавской виктории.

По возвращении из Италии князь Дмитрий Голицын, как многие другие петровские навигаторы знатных родов — князья Хилковы, Куракин, Долгорукий, — попал не в корабельную, а на дипломатическую службу. Знатность посла тогда указывала на особую важность и значение посольства, и Петр I этим правилом не пренебрегал. Так князь Дмитрий Михайлович Голицын в 1700 году оказался послом на берегах Босфора сразу после подписания с турками Константинопольского мирного договора.

Царь подтвердил сей договор немедля по его получении, поскольку на другой же день, 19 августа 1700 года, объявил войну Швеции. И Голицын был отправлен в Константинополь с подтвердительной царской грамотой о мире.

— Добивайся, княже, и от султана такой же ответной грамоты. Сам ведаешь, как она нужна нам по нынешним конъюктурам, — напутствовал Петр I своего чрезвычайного посла. — Поезжай в Азов, а оттуда морем на корабле поплывешь в Константинополь.

— Государь, а может отставить корабль! — смело возразил Голицын. — Сам ведаешь, сколь напугало турок прошлое наше посольство, которое приплыло в Константинополь на корабле «Крепость». Напугать-то мы напугали, но потом турки целый год тянули с мирным договором. Думаю, к Великой Порте надобно сейчас, когда у нас началась война на севере, подходить с лаской и бережением. И ничто так турок не успокоит, ежели посольство прибудет к ним, по старинному обычаю, сухим путем через Бендеры, Яссы и Силистрию.