— Разрешите, мой генерал, я с моими рейтарами сомну их! — Кнорринг нервно теребил поводья, наблюдая, как русские драгуны и впрямь переходят реку.

— Действуйте, граф! — милостиво кивнул Левенгаупт. Это он мог позволить Кноррингу: скакать впереди рейтар, рубить палашом, стрелять из пистолей. Но вот принимать решения в Курляндском корпусе мог только он сам, командующий.

Рейтары Кнорринга опрокинули передовых драгун и мчались уже к переправе, но там их в свой черед атаковали Вятский и Тверской драгунские полки, построенные Меншиковым в три линии. На лугу завязался кавалерийский бой.

Под его прикрытием по приказу Левенгаупта шведская пехота отошла, увозя с собой пушки.

Вечерело. Стоя по грудь в ледяной воде, русские саперы стучали топорами у моста, спешно готовя переправу. Ночью по двум наведенным мостам летучий корволант перешел Ресту и вышел к лесной деревушке Лопатичи. Царская охота на Левенгаупта продолжалась.

К утру сентябрьская погода окончательно обернулась ноябрьским киселем. Осень 1708 года стояла прескверная. Дул пронизывающий до исподнего платья сиверко, шел ледяной дождь со снежной крупой, так что на кратком привале в Лопатичах солдаты тесно забили не только избы, но и хлевы, сараи и сенники, прячась от непогоды. Караульные у штаба зябко ежились, закутываясь в обтрепанные плащи, с завистью смотрели на господ штаб-офицеров, пробегающих через грязные лужи во дворе в низкую распахнутую дверь избы, откуда густо пахло наваристыми щами. Солдаты грызли сухари, матерились: в летучем корволанте неделя как не было горячей пищи. Но боле всего солдаты бранили шведа, за коим гнались уже который день и который вновь и вновь отрывался и уходил.

Жарко натопленная большая русская печь делила штабную избу на две равные половины. В той, что попросторней, толпились господа генералы и штаб-офицеры, собравшиеся для краткой консилии, из той, что поменьше, слышалось покряхтывание, бодрый хохоток: Петр, раздевшись до пояса, обливался ледяной водой, кою щедро лил ковшом на царские плечи новый царский денщик Ванька Бутурлин. «Вали гуще!» — приказывал Петр, вслушиваясь в горячий спор, что шел на генеральской половине. Спор шел великий, и от того, чем он решится, зависела и судьба всей кампании. И когда, бодрый и свежий после утренней ледяной купели, царь вышел к генералам, он с присущей ему цепкостью сразу понял, что спор тот шел по делу.

Взятый в прошлом бою мальчишка-офицерик, очнувшись от контузии уже в русском плену, при виде двух здоровенных калмыков с кнутами расплакался и дал важные показания, позже подтвержденные и другими пленными.

У Левенгаупта, как о том согласно говорили все пленные, под ружьем стояло не восемь, а шестнадцать тысяч солдат. В полках все природные шведы, а конный полк Ремсворда состоит сплошь из дворян. При корпусе семнадцать тяжелых орудий, а в обозе восемь тысяч телег, груженных многими запасами.

— Словом, пороха и ядер на нас хватит, — задумчиво заключил Петр, когда пленный повторил свои показания перед всем русским штабом. И, обратясь к принцу Дармштадтскому, холодно спросил: — Что скажет на сие европейская воинская наука?

Принц ответствовал четко:

— Армейская арифметика, господа! У шведа под ружьем шестнадцать тысяч солдат, у нас в отряде двенадцать тысяч. Интендантская арифметика: шведы обуты, сыты, у них в обозах токмо птичьего молока не хватает, солдаты здоровы, идут не спеша. У нас за неделю погони солдаты некормлены, обувь разбита, боеприпасов в нехватке. Военная арифметика, господа: один шведский солдат стоит двух русских. Недавно то показала Головчинская конфузия. А у Левенгаупта отборные полки. Потому, полагаю, — герцог Дармштадтский принял горделивую позу, кою он в свое время принимал на военных советах таких прославленных полководцев, как Евгений Савойский и Джон Черчилль Мальборо[32], — потому полагаю, что до тех пор, пока не подойдет к корволанту пехота фон Вердена и драгуны Воура; давать баталию мы не можем и должны идти на некоем удалении от Курляндского корпуса шведов.

— И тем дать Левенгаупту уйти с обозом за Сож и соединиться с главными силами шведов, доставив Каролусу все необходимые запасы? — Михайло Голицын от злости даже заикаться перестал. — Да, вы, принц, с фон дер Гольцом бежали от Головнина до Могилева, но русский солдат не бежал, и Доброе в том пример! Там русский солдат показал, что он один стоит двух шведов! А на немецкую арифметику есть высшая стратагема, сиречь воинское искусство и умение, которые говорят, что и малым числом можно побить неприятеля!

— Боур доносит, что он на подходе! — вмешался в спор вошедший со двора Меншиков. Светлейший отряхнул мокрую шляпу, выругался: — Чертова погода! То дождь, то снег! — Подошел к теплой печке, стал греть руки.

— Но у Боура нет и пяти тысяч драгун, так что даже с его приходом мы лишь сравнимся со шведом по числу войск! — упрямо стоял на своем принц Дармштадтский.

И здесь принца из простой солидарности, как немец немца, поддержал бригадир Пфлуг. Очнувшись от своей обычной сонливости, он важно заключил:

— Принц прав, один шведский зольдат стоит двух русских зольдат… — Пфлуг выучился за восемь лет войны говорить по-русски, но воинское мышление его оставалось немецким. — Никогда русский зольдат не был лучше шведский зольдат. Под Добрым был счастливый случай генерала Голицына, и только! Наша немецкая арифметика: нужно тридцать тысяч русских зольдат, тогда атака на Левенгаупта. Потому надо обязательно ждать пехоту фон Вердена. — Теплая фуфайка плотно обхватывала брюшко бригадира Пфлуга, и когда он говорил, брюшко колыхалось в такт увесистым фразам.

— Разведка доносит, швед остановился и сооружает вагенбург у деревни Лесной. Похоже, собирается дать нам не арьергардный бой, а генеральную баталию, — задумчиво произнес Меншиков, глядя через низенькое окошко на белые снежинки, опускающиеся в черные лужи.

— Что ж, я не удивлюсь, ежели швед решится на генеральную баталию, — со значением проговорил принц. — Ведь у Долгих Мхов не только мы проведали о силе шведа, но и они определили наши силы. Такому опытному генералу, как Левенгаупт, достаточно было обозреть наши боевые линии, дабы определить, насколько мы слабее его. И ежели мы пойдем навстречу шведам, мы шагнем в пасть ко льву, о чем, — здесь принц соизволил слабо улыбнуться, — говорит и фамилия генерала Левенгаупта: львиная голова.

— А по мне так лучше сразиться со львом в чистом поле, чем дать ему увезти обоз к свейскому королю! — снова загорячился князь Михайло.

Петр не без насмешки окинул взором своих Тюреней и выглянул в окно. Свинцовая снежная туча, как раненый зверь, уползала за лес. Прояснилось. Стаивал мокрый снег на еще зеленой траве. Разбрызгивая лужи, по улице ровными рядами прошел эскадрон драгун. Лица насупленные, злые. Такие будут драться и на сухарях, тем паче что добычей впереди весь шведский обоз! Петр весело обернулся к генералам:

— Правду молвил князь Михайло — побеждай не числом, а умением. Шведы дарят нам, ваше высочество, — Петр обращался к принцу подчеркнуто уважительно, — редчайший в гиштории воинской случай. Их армейский обоз прикрыт не всей армией, а токмо одним корпусом. Пускай и сильным, но одним корпусом. Так отчего мы должны упускать сей случай и дать Левенгаупту уйти за Сож? Нет, господа генералы, коль случай сам идет в руки, лови его! Доселе Левенгаупт удалялся от нас, яко Нарцисс от Эхо, а ныне стал в вагенбурге на якорь — здесь мы его и атакуем!

И, накинув походный плащ, Петр твердо приказал:

— Немедля выступать!

Из Лопатичей на Лесную вели две дороги. Потому на военном совете порешили идти до Лесной скорым маршем двумя колоннами. Правой колонной, состоявшей из гвардии, двух полков драгун и батальона астраханцев, поручено было командовать Михаиле Голицыну, левой — из ингермландцев и семи полков драгун — принцу Дармштадтскому. При правой колонне был сам Петр, при левой — Меншиков. Генералы же были им прямыми помощниками.