Но сам Петр I назвал выбранный им для фортеции остров Люст-Эйланд, то есть Веселый остров. Именно здесь мая в 16 день, в неделю пятидесятницы фортецию заложили и нарекли имя оной Санкт-Петербург».

С постройкой крепости спешили: ведь ей угрожали с суши выдвинувшиеся уже на реку Сестру корпус Кронгиорта, а с моря эскадра Нуммерса.

В первую очередь Петр I оттеснил Кронгиорта, совершив против него решительный марш летом 1703 года. Шведский генерал, однако, не принял боя и поспешно отступил к Выборгу. Опять князь Михайло не мог отличиться со своими семеновцами, а ведь его полк шел в авангарде и рвался в бой.

Против шведской угрозы с моря была поначалу сооружена сильная батарея на Васильевском острове. Зимой же 1703/04 года, когда Финский залив покрылся льдом, русские войска прошли на остров Котлин и заложили там, на отмели, военно-морскую крепость Кроншлот.

На постройку Санкт-Петербурга и Кроншлота царем велено было согнать каменщиков и плотников со всего. Новгородского и Псковского края, а затем каменщиков Детали собирать на стройку уже со всей России. Кроме каменщиков на стройках работали солдаты и тысячи пригнанных сюда колодников.

Уже в 1704 году на Веселом острове высилось шесть болверков или земляных бастионов, а в центре красовался деревянный собор Петра и Павла. Он-то и дал название крепости — Петропавловская. На государевом бастионе, выходящем на Неву, на высоком флагштоке по праздникам стали поднимать морской штандарт — желтый флаг с двуглавым орлом, держащим в лапах и клювах карты четырех морей: Балтийского, Белого, Каспийского и Азовского. Глядя на этот штандарт, Петр I ликовал: прямо перед его парадизом, как он сам именовал Санкт-Петербург, шумело море — Россия возвернулась на балтийские берега.

Семеновский полк, впрочем, тяжелые сваи в невские топи не вбивал. Вместе с преображенцами в 1704 году полк выступил к Нарве. Памятуя первый несчастный поход к этой грозной шведской фортеции и тогдашнюю голодуху, князь Михайло еще в Санкт-Петербурге набил полковой обоз гречкой и сушеной рыбой, накупил с привоза кули с мукой, бочки с квашеной капустой, кади с мочеными яблоками.

— Ты, княже, похоже, под Нарву не воевать, а торговать собрался! — презрительно бросил ему Меншиков, посещавший торг яко губернатор Петербурга и Ингермландии.

— Да я ведь, Александр Данилыч, еще ту первую Нарву помню, я-то там был! — смела ответил Голицын.

Меншиков побледнел, но смолчал: во время Нарвской баталии он ведь на царской печке в Новгороде полеживал.

— Да ты, я слышал, и полковую лекарню завел, и травы лекарственные закупаешь! — прогудел за спиной царский басок. — Добре, полковник, добре!..

Поход под Нарву прошел в 1704 году счастливо. Осада была недолгой, и 9 августа 1704 года грозная фортеция была взята приступом. Как радостно сообщал в Москву Петр: «Где перед четырьми леты Господь оскорбил, тут ныне веселыми победителями учинил, ибо сию преславную крепость через лестницы шпагою в три четверти часа получили».

Но то ли сам царь, то ли новый командующий армией под Нарвой наемный австрийский фельдмаршал Огильви с подсказки Меншикова, боящегося своего соперника по воинской славе, князя Михайлу из списка охотников, шедших на штурм Нарвы, вычеркнул.

А в 1705 году Семеновский полк по приказу Петра вступил в Великое княжество Литовское и герцогство Курляндию на помощь союзнику царя королю Августу II, бегавшему по всей Речи Посполитой от шведов, яко заяц от стаи волков.

После успешного штурма Нарвы Огильви предъявил претензии стать первым фельдмаршалом всей русской армии. Зимой 1704/05 года именно Огильви верховодил в Москве и оттуда слал команды по всем войскам, в то время как Шереметев скромно отсиживался во Пскове, где распоряжался токмо своим корпусом.

Сначала и Петр I и Меншиков были довольны наемным фельдмаршалом, который стал «подтягивать» армию до привычного ему имперского регулярства. Меншиков еще из-под Нарвы доносил Петру, что Огильви «к настоящему делу прилагает изрядные способы, зане зело во всем искусен и бодро опасен есть».

Новый фельдмаршал уточнил списочный состав пехотных и драгунских полков, организовал в дивизиях военно-полевые суды, отрегулировал тыловую службу.

Но главного, чего требовалось от настоящего полководца — знаменитых побед, В послужном списке Огильви (или Огильвия, как его называли русские) просто не значилось. Этот шотландец на австрийской имперской службе во многих кампаниях против турок чаще отступал, чем наступал! Со знаменитым воином Евгением Савойским, одним ударом поразившим турок в битве на Зените, Огильви сравниться никак не мог. Это был посредственный, тугодумный генерал, которых на имперской службе в Вене было хоть пруд пруди. Потому его так легко и отпустили в Россию. И Петр I это понимал, конечно. Правда, было у Огильви одно явное достоинство — еще командуя на имперской службе чешскими полками, фельдмаршал усвоил понемногу славянскую речь» и в разговорах мог обойтись и без толмача. Но для победы над Карлом XII этого скромного достоинства явно не хватало.

А за плечами другого фельдмаршала, Бориса Петровича Шереметева, были уже виктории и над турками, и над шведами в поле: под Эрестфером и Гуммельсгофом и многие взятые крепости, в том числе Дерпт.

И посему блеск цесарца не застил Петру I глаза, он не назначил Огильви первым фельдмаршалом, а принял соломоново решение: Огильви поручил командовать пехотой, а Шереметеву — конницей. Подобное деление часто проводилось в те времена в европейских армиях, но Борис Петрович, исходя из опыта своих лифляндских баталий, не без опаски сразу заметил царю, что в бою пехота всегда подпирает конницу и без нее викторий не будет. Царь сие возражение Шереметева принял, однако, лишь за его личную обиду в том, что Огильви получил в команду больше войск, чем он, Шереметев. Посему Петр коротенько написал во Псков Борису Петровичу, что разделение войск «произведено не для оскорбления ему, фельдмаршалу, а ради лучшего управления». Одновременно он предписал Меншикову, дабы тот следил, «чтоб; меж главных начальных ладно было».

Впрочем, никаких столкновений между фельдмаршалами не случилось по той простой причине, что вскоре их разделяли почти двести верст. Огильви получил задачу предупредить переход шведского короля через Неман и стал с армией в Гродно, а Шереметев по приказу царя должен был выступить в легкий поход, без поклажи и тяжелой артиллерии и отрезать корпус генерала Левенгаупта, стоящий в Курляндии, от Риги.

В июле 1705 года Борис Петрович налегке и вступил в Курляндию.

Сие ленное герцогство в составе Речи Посполитой (остаток Ливонского ордена) к этому времени было оккупировано шведами, державшими сильные гарнизоны в столице Курляндии Митаве и крепости Бауске. Гарнизоны подкреплял восьмитысячный корпус генерала Левенгаупта, подошедший из Риги.

Адам Людвиг Левенгаупт был одним из самых опытных генералов Карла XII, и в главной квартире короля поговаривали, что ему светит в скором времени и фельдмаршальский жезл: недаром король, сменив неудачливого Шлиппенбаха, поручил именно Левенгаупту защищать Лифляндию и Курляндию от русских.

Восьмитысячный корпус генерала состоял из бывалых шведских солдат, бивших уже и датчан, и саксонцев, и поляков, и Левенгаупт нимало не сомневался в своей виктории над старым боярином Шереметевым, который шел на него с одной конницей, словно совершая татарский набег. «Пусть скачет боярин со своими казаками и драгунами прямо ко мне в руки. Дурак и не знает, что моя фамилия переводится как львиная голова, — вот попадет москаль в львиное логово!» — посмеивался Левенгаупт, объезжая свою прочную позицию под Гемауертгофом (русские именовали это местечко для краткости Мур-мызой). На крутых холмах Поблескивали тяжелые шведские пушки, внизу колыхались синие ряды шведской пехоты. А в поле блестели кирасы непобедимых шведских рейтар.

— У неприятеля от силы две тысячи пехоты, — опытным взглядом окинул Левенгаупт боевой порядок Шереметева и приказал своему начальнику штаба: — Пусть московиты атакуют первыми! А когда их драгуны расстроят ряды — мы ударим с холмов и сомнем их пехоту!