— Правда, после Чигиринских походов правительство завело один постоянный регулярный полк, размещенный в Бутырской солдатской слободе, в окрестностях Москвы. Солдаты Бутырского полка жили в ротных казармах, под строгим надзором офицеров и регулярно обучались строю, стрельбе и рукопашному бою, стояли на Москве и в самом Кремле в караулах и были разбиты сперва на три, а затем и на шесть батальонов, носили сапоги, а не лапти и были одеты в одинаковое мундирное платье.

Командовал, уже при царевне Софье, этим полком отличившийся еще под Чигирином генерал-шотландец Патрик Гордон, по-русски — Петр Иванович.

Происхождением Гордоны были из той части шотландской аристократии, которая после окончательной победы протестантов при Кромвеле[8] отъехала из страны и рассеялась по всей Европе. Эти кавалеры служили своей шпагой многим европейским государям, переходя из армии в армию, из одного войска в другое с легкостью необыкновенной, соизмеряясь с тем, где больше платили и где легче было сделать военную карьеру. Среди них был и Патрик Гордон, послуживший и у шведского короля Карла X, и у его противника, короля Речи Посполитой, Яна Казимира. — Но у шведов было много своих отличных офицеров, и там воинский карьер Патрику Гордону не светил (а молодой поручик был честолюбив), а у поляков, хотя он и получил от Яна Казимира чин ротмистра, войско было самое безалаберное и с жалованьем обычно запаздывали.

— Вот почему когда русский посланник в Польше, ловкий и сметливый Замятия Леонтьев предложил двум молодым шотландцам, Патрику Гордону и его другу Павлу Менезию, перейти в 1661 году на русскую службу, где им светили и генеральские звания, и большое жалованье, оба охотно согласились и отправились в далекую Россию.

В Москве остановились в Немецкой слободе — Кукуе, где проживали иноземцы: купцы, офицеры, врачи, мастера-умельцы и мастера-шулера, потому как здесь оседали не токмо профессионалы, но и та накипь Европы, которой и деваться уже боле было некуда, разве что в Америку плыть. Но Гордон и Менезий не были какой-то шушерой, оба имели офицерские патенты, так что царь Алексей Михайлович допустил их к своей руке, и 9 сентября 1661 года Гордон был зачислен на службу майором, а Менезий — капитаном. Но затем ловкий Менезий, недаром окончивший в свое время школу иезуитов на севере Франции в Дуэ и знавший много европейских языков, перешел в Посольский приказ, ездил в 1674 году по поручению главы приказа боярина Матвеева в Берлин, Вену, Венецию и Рим, где даже добился аудиенции у Римского Папы Климента X и вскоре по возвращении, не свершив никаких воинских подвигов, получил чин генерал-майора.

Патрик Гордон тем временем по-прежнему тянул военную лямку и, только отличившись во втором Чигиринском походе в 1678 году, тоже достиг генеральского звания.

Тем временем в Англии произошла реставрация Стюартов, а вступивший на престол в 1685 году Яков II[9] вообще готовил восстановление католицизма, о чем сообщали Гордону и его шотландские родственники, с которыми он вел переписку.

И Гордон начал было проситься с русской службы — ведь один из его родственников стал губернатором Эдинбурга, да и сам Гордон во время своего отпуска побывал в Англии и Шотландии и лично представился королю Якову.

Но по возвращении в Россию оказалось, что об отставке нечего и мыслить: готовился первый Крымский поход и большой воевода князь Василий Васильевич Голицын наотрез отказался отпустить опытного генерала.

И Патрик Гордон со своими бутырцами пошел во главе Сторожевого полка на Крым. Неудача похода, прерванного даже не неприятелем, а степным пожаром, вызвала у Гордона потерю последнего доверия к воинским талантам великого воеводы князя Василия. При встрече со своим другом Менезием Гордон сказал с горечью:

— Сбор полков объявили не в срок, с походом запоздали, вот и угодили на июньскую жару, когда степь и сама по себе самовозгореться могла!

— Выходит, Самойлович и его казаки вины за пожар не имеют и в неудаче повинен сам князь Василий? — переспросил Менезий своего прямодушного друга.

— Само собой, во всем виноват сам князь Василий. Я предлагал ему спускаться вдоль Днепра, тогда бы у нас была бы и вода и фураж, но воевода упрямо полез в самое пекло. Ну а как поспешает Наше войско лапотное, сам ведаешь! — сурово отрубил старый воин. Павел Менезий, как опытный царедворец, только вздохнул на прямоту друга — ведь князь Василий по-прежнему был в фаворе у правительницы Софьи.

— А ведаешь, что царевна в своем утешительном письмеце князю Василию написала? — спросил он не без насмешки.

— Я в ее чернильницу не заглядывал, — пожал плечами старый солдат.

— Зато у меня есть копия того письмеца, — усмехнулся генерал-иезуит. — Вот слушай!

Менезий извлек голубой листок и прочитал с явным сарказмом излияния правительницы:

— «Свет мой, братец Васенька! Здравствуй, батюшка мой, на многие лета! Подай тебе, Господи, и впредь врагов побеждать! А мне, свет мой, не верится, что ты к нам возвратишься, тогда поверю, когда увижу в объятиях своих тебя, света моего!»

— Какие там победы над неприятелем?! — воскликнул Гордон. — Ведь мы в походе не только турок, но и татар крымских не видали. Только при отступлении появились татарские разъезды и многих наших отставших солдат в полон взяли!

— Ты, Патрик, обо всем этом помалкивай, — участливо посоветовал Менезий. — Ведь у нашей правительницы, пока вы по степи ходили, и второй фаворит объявился — Федор Шакловитый. И это тебе не обходительный и вельможный князь Василий. Федька ныне не только Стрелецким приказом, но всем Розыском сыскным ведает.

— Да это какой-то сумасшедший дом! — взорвался Гордон.

— Погоди, есть и из сумасшедшего дома выход. — Менезий задумчиво посмотрел из мелкозастекленного голландского окна на чистенькие улочки Немецкой слободы. Здесь все так аккуратно, ровненько — не верится, что рядом гудит грязная, неумытая огромная Москва.

— Какой там выход? — приступил Гордон к своему изворотливому другу.

— А такой, что, служа Софье и князю Василию, надобно ненароком послужить и царю Петру Алексеевичу. — Менезий посмотрел с лукавством и продолжал: — Царь Петр-то подрос, а в его потешном полку опытных офицеров раз-два, и обчелся. Вот ты и съезди в Преображенское. Поставишь Преображенский полк на ноги, тебе зачтется. А еще лучше, коли дашь царю роту-другую бутырцев. Они царю и другой полк устроят в Семеновской слободе. Я о том и с царем Петром, и с его матушкой Натальей-Кирилловной Нарышкиной, и с его первым советником боярином Борисом Алексеевичем Голицыным уже переговорил.

— А как же правительница, неужто согласится? — удивился Гордон.

— Отчего же не согласится — согласится! Для нее ведь потешные так, ребятки, что в войну играют. И того, дура, не Понимает, что ребятки-то растут, да и самому царю Петру в этом году шестнадцатый стукнет! Ну а там посмотрим, кто кого! — Менезий даже пальцами щелкнул от предвкушения такого оборота дел. Ведь он всегда был близок к Нарышкиным, а малолетнего царя Петра сам учил воинским потехам.

— Что ж, новый поход в Крым в этом году отложен, так что время у меня найдется и для Преображенского, — задумчиво сказал Гордон. — И об учреждении Семеновского полка подумаю, есть у меня на примете два капитана — шотландец Чамберс и швейцарец Лефорт. К семеновцам я их и определю, ежели, само собой, правительница разрешит.

К удивлению Патрика Гордона, Софья разрешила, и в 1688 году он обучал уже два полка — Преображенский и Семеновский, устроив их на тот же регулярный строй, что и Бутырский.

В Москве все благие помыслы боярина Бориса, как он будет учить наукам своего малолетка Алексея вместе с Мишей Голицыным, развеялись яко дым; захватили дела в Боярской думе и Казанском приказе, которым ведал Борис Алексеевич, и по делам того приказа мотался он частенько в Казань, где чинил суд и расправу чуть ли не по всей Волге и Каме. Дел у боярина было невпроворот, и вышло так, что с малолетками стал заниматься князь Дмитрий Михайлович. Князь не токмо учил, но и сам вспоминал латинские вокабулы, с интересом переводил с мальцами книгу Юлия Цезаря о галльской войне, походах славного римского воителя в Британию, Бельгию и Германию.