— Господин генерал! Идут! — выкрикнул он, издали узнав Меншикова по его громкому, по-кавалерийски раскатистому голосу. Один Александр Данилович мог так властно говорить перед молчаливым строем драгунских полков.

— На начинающего вся напасть! — сердито буркнул в ответ не Меншиков, а долговязый всадник, нескладно, по-пехотному восседавший на огромной кобыле. Ротмистр понял, что в темноте не различил даря.

— Ну, Данилыч, с богом! — Петр перекрестил своего любимца и добавил с сердцем: — Да смотри, особливо не зарывайся! Не угоди в шведский калкан! — Не дослушав ответ Меншикова, царь завернул коня и затрусил рысцой к ретраншементу, где на валу была построена уже пехота Шереметева. Этой ночью почти все русское войско не спало — стояли в строю, поджидая ночной шведской атаки.

— Молодец, петушок! После виктории — серебряная чарка за поиск! — Александр Данилович дружески потрепал Петухова по шее. Судя по всему, в виктории светлейший не сомневался. Ну а чарка-то была еще старомосковская награда за успешную разведку.

И в этот миг все услышали приближающийся гул. Закованные в латы, шведские рейтары мчались так, как летали по полям Европы уже целое столетие, со времен Густава Адольфа. Кровь викингов и фанатичная протестантская вера создали непобедимую шведскую конницу. Всем неприятелям было ведомо: в первую атаку тяжелая шведская кавалерия бросалась так, что сметала все на своем пути. В атаку шли железные рейтары, чьи лица были покрыты страшными шрамами длящейся уже девятый год великой войны. Казалось, этот могучий вал сокрушит любого неприятеля.

Но на сей раз слепое бешенство викингов разбилось о петровскую фортификацию. Внезапно выросшие редуты, словно волнорезом, разрезали могучий вал шведской конницы. С редутов картечью ударили пушки, а русские стрелки взяли прорвавшиеся между редутами полки рейтар под фланговый перекрестный огонь. И все же рейтары прошли редуты и здесь были встречены еще одной русской новиной: конной артиллерией. Сотни рейтар упали под градом картечи. Но такова была ярость первой атаки, что шведы прошли и сквозь картечный огонь. В предутреннем тумане явившиеся из поймы Ворсклы мчащиеся в атаку рейтары казались зловещими великанами.

В этот момент хрипло рявкнул голос светлейшего:

— Драгуны! Так их мать… В палаши!

Протрубили атаку серебряные горны, и дрогнула полтавская земля: семнадцать драгунских полков Меншикова с пригорка устремились навстречу шведам. Яростная рубка была недолгой, потому как ряды рейтар были уже расстроены огнем, а атака русских драгун летела сверху монолитной стеной. Шведы завернули коней, и пошла уже другая, веселая рубка в преследовании. Увлекшиеся погоней драгуны вырвались было за спину редутов. Но здесь их поджидали сомкнутые колонны шведской пехоты. Русских в упор встретили такие мощные залпы, что сотни лихих драгун свалились со своих коней. Упал и светлейший. Петухов подскакал к нему, когда Меншиков, чертыхаясь, вылезал из-под убитой лошади. Увидев ротмистра, он заорал: «Коня мне!» — петушок послушно отдал командующему своего Воронца. Через минуту Данилыч снова уже мчался перед фронтом своих драгун.

Новую атаку рейтар Петухов, оказавшийся спешившимся, наблюдал уже с вала одного из редутов, куда вскарабкался, чтобы не быть задавленным в кавалерийской рубке.

Здесь Роман нежданно угодил в дружеские объятья Луки Степановича Чирикова.

— Здорово, кавалерия! Давненько не виделись! Видел, видел, как ты спас светлейшего! — рокотал бас Луки Степановича. — А я вот со своими стрелками-белгородцами с вала шведов на выбор бью — целим боле в их офицеров.

— Как передовые-то редуты, держатся? — успел спросить Роман старого знакомца.

— Только что был у меня бригадир Айгустов. Говорит, первые два недостроенных редута шведская пехота взяла штурмом. Так что сейчас на нас пойдут штурмом. Мой редут и есть сейчас первый.

Солдаты-белгородцы дружно обстреливали скачущих назад шведских рейтар. Подобрав фузею убитого гренадера, выстрелил и Петухов — свалил шведского офицера. Лошадь у шведа была обучена — как вкопанная встала возле упавшего хозяина.

— Бери трофей, ротмистр! — крикнул ему Чириков и побежал к пушкам — на редут набегала шведская пехота. Ротмистр кошкой перемахнул через вал, схватил коня под уздцы. И тут услышал слабый стон. Он нагнулся над поверженным шведом и увидел бледное, совсем еще юное безусое лицо. Швед был в беспамятстве. Он поднял бессильное тело, перекинул его яко куль через коня и лихо вскочил в седло. К нему уже бежали шведские гренадеры.

— Доставил пленного офицера! — весело отрапортовал Петухов светлейшему, гарцующему перед строем выстроенных для новой атаки драгун.

— Вдругорядь сегодня отличился, петушок! Хвалю! — Данилыч сегодня был в ударе. — Извини только, братец, коня я тебе вернуть не могу. Подо мной уже и твоего убило! — И светлейший хохотнул с задором, как смеется человек, крепко уверенный в своих силах и везении.

— А тебе, петушок, хватит на сегодня судьбу испытывать! Отправляйся в тыл, к государю, с поручением: скажи, что мы и на редутах побьем шведа. Пусть токмо господин фельдмаршал Шереметев пехоту в помощь приведет. Не то кавалерия уже второй час одна в жестоком огне бьется! — Меншиков весело обернулся к офицерам своего штаба: — А Борис Петрович, почитаю, все еще в шатре утренний кофе пьет!

Офицеры штаба светлейшего расхохотались. Смеялись они дружески, как обычно посмеивались кавалеристы над пехотой, а сейчас особенно, от того, что чувствовали — быть их Данилычу за нынешние подвиги вторым российским фельдмаршалом и сравняться наконец с Шереметевым.

— Да, захвати с собой четырнадцать вражеских знамен и штандартов, отбитых моими драгунами, — добавил Мент шиков. — И не забудь и этого молодца с собой взять, рекомендую: Авраам Иванович Антонов — первым под Полтавой неприятельский стяг взял!

— А что с раненым-то делать? — тихо спросил Петухов.

Меншиков мельком взглянул на бледное лицо шведа, поморщился, словно от зубной боли:

— Сами сюда пожаловали, черти! А вообще жаль мальчишку! Доставь его к моему лекарю. Коль стонет — жить будет!

Странная временная тишина, установившаяся за первыми атаками шведских рейтар, так лихо отбитых драгунами Меншикова, объяснялась недоумением шведского командования: что же делать дале с этими редутами? Эти укрепления в подполье, перед главной позицией русских, противоречили всем правилам тогдашней военной науки. Но самое главное, редуты возникли нежданно, и у шведов для штурма оных не было ни тяжелых пушек, ни штурмовых лестниц. Вот почему Реншильд провел разведку на левом фланге у Яковицкого леса, а король сделал то же самое на правом фланге у Будищенского леса. Командующий же кавалерией генерал Крейц в пятый раз повел в атаку своих рейтар.

Когда Петухов подскакал к Петру, у редутов снова закипела кавалерийская схватка.

— Ты что, не видишь, что швед еще не двинул в атаку свою пехоту?! — Петр рассердился на петушка так, словно перед ним стоял сам Меншиков. — И сокрушить шведских гренадер могут только пушки с валов ретраншемента. Да ладно… — Петр сообразил, что разговаривает с младшим офицером, и махнул рукой: — Скачем сейчас же к светлейшему, по нему дубинка плачет.

Когда царь, разъяренный непослушанием Меншикова, примчался к редутам, Александр Данилович только что вернулся из сечи: одна щека его была поцарапана шведским палашом, треуголка сбита вместе с париком, так что на голове развевались природные кудри. Но Данилыч торжествовал — его драгуны снова отбили рейтар за редуты. Однако, увидев перекошенное в гневе лицо царя, светлейший побелел: судорога на лице Петра Алексеевича была пострашнее удара шведского палаша.

И в это время, к счастью для Меншикова, шведская армия стала делать странный и непонятный маневр: правая ее часть сдвоенными колоннами устремилась в обход редутов, вдоль опушки Будищенского леса, меж тем как две колонны продолжали упрямо атаковать поперечные редуты, отделявшие их от главных сил шведов.