— С богом, князь Михайло! Чаю, сам ведаешь — сколь потребна армии первая виктория! — Петр перекрестил и легонько подтолкнул Голицына: — Ступай!

— Боюсь, как бы сей Пфлуг не заблудил драгунские полки среди болот, — подошел к царю озабоченный Меншиков, но Петр словно не слышал, напряженно наблюдая, как голицынские батальоны мерно и ровно спускаются вниз, к переправе через Белую Натопу.

Голицын меж тем уже подскакал к переправе, поглаживая рукой оцарапанную царской щетиной щеку, затем поправил щегольской белый шелковый галстук и привычно стал отдавать приказы, подгонять и подтягивать отставшие батальоны — словом, занялся главным делом того часа. Главным было не растерять и не перепутать части в густом тумане, который белым одеялом накрыл пойму Белой и Черной Натопы… И здесь выручала не столько даже выучка самого Голицына и его колонновожатых офицеров, хотя они и были подобраны им с великим тщанием, сколько вековечная привычка русского мужика и к темному лесу, и к болотам, и к любой непогоде. Здоровенные гренадеры, — что, подняв над головой фузеи, по грудь в воде перешли сначала Белую Натопу, затем в густом тумане проложили гать через болото и вышли к Черной Натопе — сделали все споро, со сноровкой и, главное, бесшумно, — были плоть от плоти того российского крестьянства, которое имело вековую привычку считать леса и болота своими естественными крепостями.

Гренадеры не рассыпались по обширной пойме, а все так же дружно, поднимая ружья над головой, и второй раз строем вступили в ледяную воду и перешли, снова по грудь в воде, Черную Натопу. Из всех тогдашних европейских наемных армий ни одна не выдержала бы этой двойной ледяной купели.

Генерал Роос, хотя был старый и боевой офицер, взглянув с Холма, на котором стояла деревня Доброе, на густой туман, повисший над поймой двух рек, разрешил своим войскам после молитвы полный отдых.

— В таком тумане московиты никогда не перейдут через две речки и лежащее между ними болото! — поучительно заметил генерал своему гостю полковнику Станиславу Понятовскому, прибывшему к нему из ставки. — Так что завтра мы выполним распоряжение моего короля и присоединимся к нашим главным силам. А сейчас прошу к столу!

На чистой половине большой деревянной избы деревенского старосты, где расположился Роос, был накрыт поистине генеральский ужин. Староста не успел или не захотел убежать в лес, полагая, что авось шведы и не заглянут в Доброе, и был теперь жестоко наказан за свой промах. Генеральские денщики и повара основательно похозяйничали в его кладовых. В результате на генеральском столе красовалось огромное блюдо холодной телятины, окруженное солеными огурчиками и мочеными яблоками, домашние колбасы и жареные куры окружали полный штоф отборной пшеничной водки, запивать которую можно было клюквенным и брусничным взваром, а в разгар ужина два денщика торжественно внесли жаркое: молочного поросенка, набитого гречневой кашей, и жареного гуся, начиненного яблоками и капустой.

— Мы в главной квартире давно и думать позабыли о таком изобилии! — восторгался Понятовский, вонзая нож в поросячий бок. — Сами знаете, генерал! Король — великий воин, но он совершенно равнодушен к своему желудку, не Говоря о желудках своих верных солдат и офицеров. В обед он съедает тарелку бурды из полкового котла, заедает коркой хлеба — и опять на коня. Он неутомим, как борзая, забывая, что если он герой, то его подданные-то простые смертные!

Понятовский уже уплетал за обе щеки гусиную ножку. Роос щедро подкладывал гостю лучшие кусочки, памятуя, что хотя Понятовский всего лишь представитель короля Станислава в шведском лагере, но сей поляк приобрел своей открытой лестью немалое влияние на самого Карла XII. Вот и сейчас король прислал приказ присоединиться к главным силам не с одним из своих генерал-адъютантов, а с этим ловким полячком. В любом случае его бригаде не грозит ненужный ночной переход. А завтра его фуражиры угонят из этой деревни оставшийся скот и увезут все сено, так что сей поиск обернулся для его полков немалой выгодой. И генерал Роос щедрой рукой преподнес Понятовскому полную чарку отменной русской водки.

И в эту минуту вместо салюта с реки ударила русская пушка.

— Ты где, так твою раз так, потерял сапоги? — здоровенный сержант Фрол Медведев старался говорить шепотом, но голос его то и дело срывался на рык.

— Так оно без сапог в атаку даже идти сподручнее… — шепотом оправдывался солдат со смешной фамилией Васька Увалень. — У нас в деревне по лугам сено-то мужики всегда босые косят!

— Тут тебе, так твою раз так, не сено, тут швед!

— Вот я и сниму со шведа сапоги. А свои я в болоте оставил, господин сержант. Поспешал на баталию, вот и оставил. Не вертаться же мне за ними, коли сейчас к атаке протрубят…

Солдаты первой роты новгородского батальона с улыбкой прислушивались к этой словесной перепалке.

— Перестань, Фрол, шуметь! — вмешался адъютант командира батальона Петр Удальцов. — Эко дело сапоги! В старину новгородцы перед битвой и зимой вообще, бывало, сапоги скидывали, дабы злее драться.

«Петька, как всегда, показывает свою ученость!  — рассмеялся про себя командир батальона Бартенев. Он был доволен: батальон новгородцев без потерь перешел обе реки и болото и выстроен для атаки. «Одна и потеря, — усмехнулся про себя Бартенев, — сапоги Васьки Увальня. Так на то он и увалень!»

Артиллеристы на руках вытащили на берег, где был построен батальон, две полковые пушки. Солдаты смотрели на батарейцев с почтением: на руках две такие махины перетащили! Пушки — не легкие фузеи, каждая на шесть пудов тянет!

Из рассеивающегося тумана вынырнул Голицын с адъютантом. Спросил Бартенева:

— Как новгородцы?

— Батальон построен к атаке, господин генерал! — Бартенев отвечал твердо, потому что знал, что за батальон у него за плечами: славно бились со шведом под Пуницем, Фрауштадтом и Ильменау, в польских и немецких землях. А на своей-то земле и подавно не подведут!

— И что он медлит? — Голицын обращался сразу и к Бартеневу, и к адъютанту, но имея в виду Пфлуга, который по уговору первым должен был начать атаку и опрокинуть шведов с холма к реке, где их и поджидали гренадеры Голицына.

— Может, заблудился немец в тумане? — высказал свои опасения адъютант.

— А ты что скажешь, майор? — обратился Голицын к Бартеневу, памятуя о немалом боевом опыте своего офицера.

— Думаю, Михайло Михайлович, не прошел Пфлуг болотами, посадил копей по брюхо в грязь. А болота здесь знатные! У меня вон солдатик Васька Увалень в таком вот болоте даже сапоги потерял. Так что, мыслю, не явится к нам немец!

— Меж тем скоро и светать начнет, туман ветром сносит. Увидит нас швед из Доброго да и накроет картечью, а там, глядишь, и опрокинет в речку, — вслух рассуждал Голицын. И, приняв решение, добавил: — Давай сигнал! Быть атаке! — И, обернувшись к Бартеневу, приказал: — С богом, Петр Иванович. Веди новгородцев на супостата!

Стоявший на берегу в палатках Смоландский полк шведов был опрокинут первой же нежданной атакой русских. Солдаты, получив полный роздых, спали раздетыми и теперь в одних подштанниках как сумасшедшие выскакивали из палаток и, не слушая ни команд, ни командиров, побросав ружья, бежали по дороге к Доброму, поражаемые русской картечью и штыками. В бегстве том шведы бросили и батарею, и Васька Увалень, заколов отчаянно отбивавшегося от него шпагой артиллерийского офицера, нашел там себе отличные сапоги.

Однако Роос, который при первых же выстрелах выскочил из-за своего пышного застолья, успел выстроить два других полка своей бригады на околице деревни и установил здесь еще одну батарею. Бросившихся было в атаку русских шведы встретили ружейными залпами и картечью. Склоны холма усеяли убитые и раненые, и первая атака захлебнулась.

— Петр Иванович, бери своих новгородцев и обходи деревню с тыла, по дальнему перелеску. А как обойдешь, дай сигнал! Тут мы с двух сторон и ударим! — приказал Голицын Бартеневу.